путем возвращается обратно. И присоединяется ко всем остальным.
И — в первом ряду партера — наблюдает за гибелью Аглаи Канунниковой. Есть нюансы, которые еще предстоит выяснить. Например, в буфете была спрятана еще одна начатая бутылка. На этот раз — с совершенно обычным шампанским, без всяких примесей яда. Скорее всего, убийца впоследствии собирался подменить бутылки, но что‑то вспугнуло его в самый последний момент… Что‑то или кто‑то. Возможно, это и были покойные Доржо и Дугаржап…
Софья, до этого внимательно слушавшая Чижа, неожиданно перебила его самым бесцеремонным образом:
— Все это выглядит довольно правдоподобно, молодой человек. За исключением одной маленькой детали…
— Какой же?
— Ваше утверждение о том, что убийца якобы следил за Ботболтом на кухне. Он воспользовался оранжереей, чтобы пройти туда и выйти оттуда, насколько я поняла?
— Да.
— И выйти из кухни он должен был уже после того, как убедился, что Ботболт ограничился одним бокалом?
— Да.
— Но тогда ваша версия не выдерживает никакой критики! Когда Ботболт вернулся в столовую, все были в сборе! Я могу чего‑то не помнить, но это я помню точно! Дорогая Аглая сразу же взяла шампанское. И после ее короткой речи все сдвинули бокалы и чокнулись!
— Я помню это. Я сам это снимал.
Отражение моего лица в Аглаином бокале — это уж наверняка, с тоской подумала я. И — ошиблась.
— Да. Это вы сняли. Хотя бы это. Единственное место на пленке, где вы решили отклеиться от своей зазнобы, — Софья посмотрела на меня со скрытой неприязнью. — И снято это более‑менее прилично. Во всяком случае, в кадре присутствуют все, не правда ли, дорогие дамы?
— Все верно. Мы специально просмотрели конец пленки, — подтвердила Минна.
— Самый конец, — подтвердила Теа.
— В то время, как вы уединились… С предметом ваших воздыханий, — добавила Софья.
Вот оно что! Значит, пока я — совершенно бесплатно — раздавала Чижу зуботычины в оружейном зале, дамы быстренько промотали пленку на финал — в сладостной и почти несбыточной надежде увидеть закат Аглаиной карьеры. И, черт возьми, они увидели его! И Чиж подыграл им в этом…
— Кстати, о пленке… — Софья сменила свое всегдашнее сопрано на контральто. — Вы не могли бы сделать мне копию, дорогой Петр?
— И мне, — Теа сменила свое всегдашнее контральто на церковный бас.
— И мне, — Минна сменила свой всегдашний высокий дискант на низкий альт. — Это ведь не составит для вас особого труда?
— Не составит, — растерянно пропищал Чиж.
Ну и стервы, подумала я. Стервы, нежданно‑негаданно получившие власть над умирающей видео‑Аглаей. Я живо представила, как каждый вечер Аглая будет на бис падать на пол в гребаных видеомагнитофонах СС, ТТ и ММ, — и по спине у меня поползли мурашки.
А Софья как ни в чем не бывало продолжила:
— Так вот, на этой пленке, копию которой вы нам уже пообещали, запечатлен финал драмы, я бы даже сказала — высокой трагедии, — и даже вы умудрились его не испортить! — Софья осеклась. — Я выразилась в том смысле, что на ней видно, что происходит в зале. Дорогая Аглая берет бокал у только что — заметьте, у только что подошедшего Ботболта — и при этом все уже стоят рядом с ней. Все до единого! Ведь это же она предложила тост, не так ли?..
— Да, я помню.
— Но тогда объясните мне, каким образом убийца успел вернуться в зал раньше Ботболта?! Ведь это физически невозможно. Путь через оранжерею гораздо длиннее, чем через коридор! Во‑первых, там клумба, которую вы сами нам показали. И ее надо было перепрыгнуть! А это не так‑то просто, учитывая ее ширину и, к примеру, комплекцию нашей дорогой Минны! Которая так торопилась, что даже платок потеряла…
— Вы опять намекаете! — заныла Минна.
— Да нет же, я говорю, «к примеру»… Во‑вторых, убийце нужно было еще спрятать фальшивый перстень, ведь для чего‑то он зарыл его в землю, не так ли!.. И, возможно, надеть на палец настоящий…
— Вы опять намекаете! — заныла Теа.
— Да нет же, я говорю: «на все требуется время». А если убийца поступил именно так, как об этом нам рассказывает Петр, — у него не было никаких шансов вернуться в зал раньше Ботболта!.. А он вернулся, и отснятая вами пленка — лучшее тому подтверждение!
Выслушав столь страстный и не лишенный логики монолог Софьи, Чиж выдержал паузу и тихонько хихикнул.
— Вот! Вот мы и подходим к самому главному! Я уже говорил вам об осколках вазы. Не так ли?
— Да, — после непродолжительного молчания нехотя призналась Софья. — Говорили. И что из того? Не тяните!
— Вспомните, что Ботболт вынул из своих карманов, когда все мы демонстрировали их содержимое?
Воспоминание о ревизии личных вещей автоматически влекло за собой воспоминание о ложках Бисмарка, священных письменах из стран Магриба и стилете генуэзского дожа — и не очень‑то понравилось дамам.
— Что он вынул? — процедила Софья. — Гнусный тесак.
— И гнусную связку ключей, — процедила Теа.
— А еще?
— Все, — процедила Минна.
— Вы не очень‑то наблюдательны, — бухнул Чиж. — Фланелевая салфетка! Ботболт носил с собой в кармане фланелевую салфетку. И очень часто ею пользовался.
— Да‑да… Все время ею что‑то протирал, — осенило Софью.
— Как будто затирал отпечатки! — осенило Теа.
— Как будто он преступник! — осенило Минну. — А может, он и есть убийца?!
— Нет, — поспешил разочаровать беллетристок Чиж. — Не думаю. Мне кажется, его единственное преступление состоит в том, что он питает патологическую склонность к чистоте и порядку. Такие случаи известны в клинической психиатрии. Чистота и порядок становятся манией, навязчивой идеей. Сама идея беспорядка и хотя бы малейшего намека на хаос для таких людей невыносима. Вы заметили, какой порядок царит в доме?.. И вот именно этим свойством Ботболта и воспользовался наш убийца. Я перехожу к главной части версии и прошу внимательно выслушать ее, чтобы оценить красоту замысла. Итак, как я уже говорил, Ботболт возвращается на кухню и наливает в бокал шампанское. Убийца следит за ним из‑за приоткрытой двери. Убедившись, что бокал на подносе один и Ботболт вместе с шампанским двинулся в сторону зала, убийца немедленно появляется на кухне, географию которой уже успел изучить досконально. Он знает, что вплотную к этой потайной двери примыкает шкаф со стоящей на нем керамикой. Что делает убийца?
— Что? — насторожились детективщицы. — Что делает убийца?!
— Убийца сбрасывает ближнюю к нему вазу на пол и спокойно удаляется.
— Только и всего? — разочарованно протянули все трое классиков жанра. — На что он рассчитывал?
— Это был гениальный ход и гениальное использование психопатических наклонностей другого человека. — Чиж с опаской оглянулся на дверь оранжереи, из которой в любую минуту мог появиться психопат Ботболт. — Убийца знал, что Ботболт обязательно вернется, услышав шум на кухне. Шум означал нарушение порядка. И Ботболт, ведомый своими психопатическими наклонностями, действительно вернулся. С полпути. И что же он увидел?
— Что? — беллетристки смотрела на Чижа во все глаза. — Что такого он мог увидеть, кроме разбитой вазы на полу?
— И небольшой лужицы воды, — добавил Чиж. — Но это была не просто разбитая ваза! И не просто пролитая вода.
— А что же еще? — коллективно перепугались дамы.
— Это были попранные устои. Покушение на гармонию. Зловещее родимое пятно на теле чистоты и порядка. И Ботболт, опять же ведомый своими порочными аккуратистскими инстинктами, отставил поднос с шампанским. И принялся собирать осколки. И вытирать лужицу. Тотчас же. Немедленно. Забыв о том, что в зале его ждут девять человек, включая меня. Девять гостей его хозяина. На приведение кухни в первозданный вид у Ботболта ушло чуть больше минуты, а у убийцы эта минута появилась. Как раз для того, чтобы, не затрачивая особых усилий и не сбивая дыхания, вернуться в зал и присоединиться ко всем остальным. В течение этой минуты он успел практически все: бросил на пол платок, зарыл под пальмой перстень… Впрочем, он и сам знает, что сделал. Лучше, чем кто бы то ни было.
Чиж вытер со лба бисеринки пота и обвел глазами притихших беллетристок. И притихшую Дашку. И совсем уж притихшего Райнера‑Вернера. Но снова, как и пятнадцать минут назад, даже не взглянул в мою сторону. Нельзя сказать, чтобы это как‑то особенно расстроило меня, но… Лучше бы мы с Райнером‑Вернером уединились в каком‑нибудь укромном уголке. Под раскоряченными стволами манго. Под раскоряченными ступнями Будды…
— Я прав? — спросил Чиж, обращаясь ко всем сразу. И только к одному.
К убийце.
Все инстинктивно почувствовали это и отступили — и от Чижа, и друг от друга. Теперь каждый был сам за себя.
— Ну что ж, ваша версия не лишена оригинальности, Петр! — с легкой завистью заметила Софья. — Совсем не лишена оригинальности.
— Очень поэтично, — с легкой завистью заметила Минна. — Жаль, конечно, что не пролилось ни одной капли крови. Кровь бы украсила ваш рассказ, сделала бы его законченным…
— А вам все кровь подавай, дорогая Минна! А я так скажу. Здорово! Просто здорово! — с легкой завистью заметила Теа. — Думаю, что все так и было на самом деле. Если… Если убийца не Ботболт. Ведь ему‑то вообще не составило бы никакого труда отравить Аглаю. И потом, не забывайте, что история о вазе известна вам… и нам соответственно… только с его слов. Стоит ли так слепо доверять показаниям психопатического азиата?
— Стоит.
— Вы уверены в этом?
— На сто процентов. Предложенная мной схема слишком сложна, чтобы быть озвученной таким типом, как Ботболт. Об этом мы с вами уже говорили. И потом, не забывайте, что в доме совершено еще два убийства.
Два второстепенных убийства, две второстепенных смерти двух малозначащих мотыльков, прилетевших на свет главного преступления: убийства Аглаи.
— Именно эти два убийства… Несчастных Доржо и Дугаржапа. Они полностью исключают мысль о виновности Ботболта. С кем с кем, а с соплеменниками, и к тому же с соплеменниками, находящимися в подчинении, Ботболт всегда мог договориться. Это в худшем случае.