Выбирала из разряда «более-менее», а в действительности получилось, учитывая очень среднюю зарплату, странный профиль конторы, местоположение офиса, до которого с Сашиной окраины долго добираться, все же «менее», чем «более». Но сомнения и мутные переживания Саша опять задушила психотерапией, мол, а чего ты хотела, дорогуша? Пресс-секретарем в Кремль? Вам, Александра, кто больше нравится – Владимир Владимирович или Дмитрий Анатольевич? Не знаете? Так, может, пока не определились с выбором, поработаете, где предлагают?
Она приехала на службу. Огляделась. Коллектив женский. Со всеми отсюда вытекающими прелестями. И начальник – женщина. Сидят сотрудницы в большой, столов на сорок, комнате, и друг от друга отделены лишь стеклянными, весьма условными перегородками. Вот за одну из таких перегородок для успешного функционирования посадили Сашу. Осмотревшись по сторонам, она быстро сообразила, что такое обилие женщин-коллег лично ей для успешного функционирования мешает, потому что осознание того, что ты постоянно на всеобщем обозрении, как на прицеле, напрягает.
Саша занервничала, уловив косой взгляд брюнетки справа и энергетические пассы шатенки слева. Но деваться с этой подводной лодки было уже некуда. Устроилась – работай! Она попробовала успокоить себя с помощью увещеваний: «Как тебе не стыдно?! Что ты ноешь? Вспомни про партизан, попавших в лапы немцев! Думаешь, им было легко?» Кстати, партизанами она себя еще с детства успокаивала. Первый раз Саша подумала о них на приеме у зубного врача, и это сработало. Потом, когда ей лечили зубы, делали уколы или в школе вызывали к доске, она повторяла заклинание про партизан и в них черпала мужество. Странно, но партизаны пришли на помощь и на сей раз – она успокоилась и занялась непосредственно функционированием.
Обед, оказывается, не самое приятное время. В рабочие часы женщины хоть изредка отвлекались на работу, а тут полностью сосредоточились на Саше. Она чувствовала, как ее разглядывают, оценивают и обсуждают. Некоторые даже подошли познакомиться. Например, полненькая шатенка в черной водолазке приблизилась и, радостно хихикая, спросила:
– Вы крыса?
Саша забормотала, опешив:
– Что крыса? Почему крыса? – Она тщетно пыталась найти в вопросе какой-то смысл.
Шатенка, видя ее замешательство, с готовностью пояснила:
– Ну, по знаку гороскопа вы Крыса?
Саша в гороскопы никогда не верила и не интересовалась, кто она по знаку, но сейчас зачем-то, на всякий случай, возможно, чтобы просто отвязаться, покорно кивнула:
– Угу, Крыса.
Женщина возликовала, будто выяснилось, что она и Саша принадлежат к одной тайной касте:
– Вот и славненько! Значит, сработаемся и поймем друг друга! У меня и свекровь Крыса, и подруга Крыса, уж я вас, Крыс, знаю, как облупленных!
Саша отшатнулась и поспешила уединиться за свою перегородку, типа работать, хотя обед еще был в самом разгаре, и женская команда отдыхала, оживленно болтая, кого-то обсуждая и подкрашиваясь.
Ой, как скучно, нет сил терпеть эту смертную скуку.
Примерно так она стала мысленно подвывать в конце первой рабочей недели. Уже и партизаны не помогали. В ее воображении немцы их пытали-пытали, партизаны терпели-терпели, а Саша все равно не могла успокоиться и принять страдания смиренно, с достоинством.
Смешно, но она ждала выходных, как в «школьные годы чудесные», – каждый день, сверяясь с днем недели, как Робинзон Крузо. Но скука смертная. И такое ощущение, что здесь всем все до фонаря. Высиживают тетеньки от звонка до звонка, а что продают, зачем и кому, их не колышет. Ни креатива, ни анализа, ни системы, ни цели продавать успешнее. Ничего.
Саша не привыкла к такому положению дел. Сколько сменила контор, везде рабочий процесс подразумевал какую-то отдачу, творческую энергию, ей было интересно ставить перед собой цели, добиваться результата, а тут… Болото. Но Саша это не сразу поняла и даже попыталась включить себя в структуру компании, найти достойное применение своим знаниям и опыту, самонадеянно предложив свои услуги. Ей, правда, сразу намекнули, что никакая инициатива не приветствуется, «порядки не нами заведены, а дедами нашими завещаны, и не фиг их менять!» Ладно, Саша успокоилась, инициативы больше не проявляла.
К сожалению, организация труда в данной конторе была устроена таким странным образом, что Сашина деятельность находилась в прямой связи, а то и зависимости от функционирования еще трех женщин. А зависеть от коллег-женщин – дело неблагодарное, а иногда и рискованное. Может, у твоей коллеги сегодня напасть в виде сильно загулявшего или просто ушедшего в запой мужа, а ты от нее бессовестно ждешь включенности в процесс и какой-то отдачи! Ясно, что однажды тебе дадут понять, что ты дрянь бесчувственная, и посоветуют отправиться со своим рабочим усердием куда подальше!
С Сашей именно так и произошло. Два дня она тщетно добивалась от коллеги, которую звали то ли Манечкой, то ли Верочкой, какого-то пустякового документа. Без него, увы, Сашин служебный отчет был невозможен. На третий день в отдел зашла начальница системы «я – начальник, ты – дурак», причем сразу видно стало: дама сильно не в духе, может, муж подкачал или дети-двоечники, но она зла на всех, и в данный конкретный момент времени ее глобальное недовольство направлено на Александру Семенову.
А Саша что? Ничего. Сидела тихо, мирно, починяла примусы, обдумывала концепцию предстоящих выходных, плохого ничего не делала, и вдруг… Ее спрашивают про тот самый отчет. Который, между прочим, до сих пор не готов не по ее вине, а по вине…
Саша только раскрыла рот, чтобы объяснить про Манечку-Верочку, но вовремя закрыла. «Ну что я – сексот? Подлый стукач? Ну, застучу эту глупую Манечку, кому это поможет?» И промолчала. Смотрит на разгневанную тетеньку и молчит, как рыба об лед.
А та уж совсем разошлась. Ножкой топнула, покраснела и вдруг назвала Александру Семенову идиоткой, более того, идиоткой законченной и неисправимой. При этом громко, чтобы все сотрудницы стали свидетелями Сашиного унижения.
Саша внутренне охнула. Надо бы что-то ответить, но что? Пока думала, начальница ушла. Прошипев на прощание еще нечто уничижительное.
А Саша, значит, осталась, униженная и оскорбленная, в расстроенных чувствах. Помимо обиды на тетеньку возникла обида на себя: как это я промолчала и зачем позволила себя унизить?
Надо было ей достойно ответить! Но у Саши проблемы с реакцией и долгий тормозной путь.
Есть люди, которые в любом конфликте не растеряются, у них ловко получается ответить обидчику, изящно его подрезать, чтобы он от услышанного осознал свое ничтожество или умер, не сходя с места. А у нее так не выходит. Она из породы несчастных тормозов, которые будут позднее, уже после конфликта, на досуге, как правило, ночью, мучительно и нудно обдумывать, как же нужно было ответить.
Например, напомнить этой начальнице адаптированную специально для нее аксиому Коула: «Видите ли, сударыня, общая сумма разума на планете – величина постоянная, а население растет… И некоторым не хватает!» И бросить на нее выразительный, убийственный взгляд, чтобы ей сразу стало ясно, кто здесь «некоторые».
Или сказать так:
«Уважаемая! Я не знаю, чту вы принимаете от головы, но это вам не помогает!» А потом, храня достоинство, написать заявление по собственному желанию и гордо удалиться.
Надо было… А она растерялась.
Какая нервная атмосфера в этой организации – буквально в тот же день возник новый конфликт. Подлетела к Саше та самая Манечка-Верочка и возбужденно крикнула, что та ее специально подсиживает, желая выжить из компании. Саша, сильно удивившись, поинтересовалась, откуда у нее такие сведения? Точно ли подсиживает? Манечка уверила, что точно. И развила данную тему, пустившись в рассуждения о подлой человеческой сущности в контексте офисного планктона.
Не будучи согласной с оппонентом, Саша тем не менее в прения вступать не стала, помня первый закон спора, гласящий:
«Никогда не спорьте с дураком – люди могут не заметить между вами разницы».
Набрав в грудь побольше воздуха, спокойно ответила Манечке, что, мол, вы успокойтесь, не берите в голову за всех и вообще знайте: все будет хорошо. Та всполошилась, обозвала Александру Семенову хамкой и объявила ей бойкот.
«Ну ладно, – подумала Саша, – проживу и с бойкотом. Не тресну. Есть же в моей жизни и что-то еще, помимо Манечки». А вслух, в присущей ей вежливой манере, посоветовала ей написать на А. Семенову жалобу в Организацию Объединенных Наций. Лично Генеральному секретарю Пан Ги Муну. Причем сделать это сразу, по горячим следам, не теряя времени.
После этого Манечка ушла. Наверное, писать Пан Ги Муну.
Вскоре выяснилось, что размолвка с Манечкой – не их личное дело, а общественное. Государственной важности. И окружающих эта история волнует куда больше Саши. В обеденный перерыв к ней подошла та самая сотрудница, живо интересующаяся астрологией, и, поджав губы, дескать, от Крысы она никак не ожидала подобного поступка, сообщила, что их коллектив уникален, это, собственно, даже не коллектив, а большая дружная семья. В ней, как у мушкетеров: «Один за всех, и все на одного, тьфу, за одного!» И взглянула на Сашу укоризненно…
Саша сочла возможным напомнить, что не являлась инициатором конфликта. Но ей разъяснили: кто инициатор конфликта, не важно, куда важнее, кто станет инициатором примирения, послом доброй воли, так сказать.
Затем к ней подошли еще несколько сотрудниц. Тоже вещали про коллектив, как концепцию большой дружной семьи, уговаривали на предмет того, что во всем мире должен быть мир, просили войти в положение Манечки, и чтобы облегчить Саше вход, рассказывали ужасные истории из Манечкиной жизни, про ее мужа – жуткого подлеца, ужасную свекровь и сына, раздолбая и двоечника.
– А еще у нее две недели назад угнали машину!
Последним аргументом Сашу просто добили, и она едва не со слезами воскликнула:
– В этом тоже виновата я?