Отец читал Саше стихи хорошо поставленным актерским голосом, и часто повторял нечто в духе любящего, обеспокоенного отца:
— Скушай, доченька, яйцо диетическое, или хочешь, обратимся к врачу?!
На что Саша отвечала решительно:
— Ни-че-го я не хочу!
В конце концов Катя догадалась — женское сердце не обманешь — и спросила сестру прямо:
— Сашка, у тебя с мужиком проблемы? Ты только нам его укажи, мы его за рога и в стойло!
А Саша расплакалась… Отстань, говорит, не в мужике дело, не буду я так пошло из-за мужика убиваться.
— Что ж тогда убиваешься?
— Да горло болит, и голова, а душа — нет.
Вскоре простуда прошла. Утратив спасительное алиби, Саше пришлось возвращаться к обычной жизни. Надо было работать и не обременять собой родственников, но легко сказать — вернуться к привычной жизни, когда у нее после возвращения из Петербурга в башке будто что-то замкнуло, и ничего не радует, а на душе скребут тридцать три черные кошки.
Говорят, ночь особенно темна перед рассветом, но можно ли этому верить?
Следуя данной теории, самое счастье — впереди у пациентов хосписа. Им прямо таким счастьем светит, что обзавидуешься. Потому как темнее и хуже уже не бывает.
На работу Саша вышла — деньги-то пока никто не отменял, а ей нужно себя и кошку кормить. Села она в Масяню, поехала на вызов и нарвалась на католического священника. Что-то с ним не так, подумала она, едва взглянув на пассажира. Странный какой-то.
А он оказался поляк — раз, католический священник — два, по делам в Москву приехал — три, был в приподнятом расположении духа — четыре. Он поинтересовался, почему у пани такой кислый вид. Пани оживилась и ответила, что вот ничего в жизни не радует, блуждаю во мраке уныния, может, вы, святой отец, укажете направление, в котором мне следует двигаться?
А он вдруг серьезно и даже торжественно сказал, что уныние есть смертный грех, и унылые будут погружены в ил болотного дна. Саша усмехнулась, вот спасибо-то! Только разве это справедливо, если за то, что человеку плохо, ему гарантированно сделают еще хуже? Не лучше, нет, отряды ангелов не бросятся на подмогу; у них, типа, разнарядка — сделать ему хуже, в ил болотного дна, и без вариантов.
И Саша стала стремительно погружаться в эту самую тину, депрессию, ил болотного дна, куда должны быть погружены, согласно Священному Писанию, все отчаявшиеся и унылые.
…Руку помощи в борьбе с хандрой Саше протянула маленькая девочка, восьми лет с необычным именем Соломея. Юную пассажирку Саше сосватала Катя. Сначала, когда Катя предложила встречать из школы восьмилетнюю дочь своей знакомой и отвозить ее домой на машине, Саша даже руками замахала, вспомнив печальный опыт с рублевским деткой.
— Нет, Катя, извини.
— Почему, Саня? Тебе не все равно, кого возить за деньги? Между прочим, речь идет о нормальных деньгах!
— Я с детьми не очень… Не могу наладить контакт.
Катя усмехнулась:
— Тебе и не надо контакт налаживать, нужно просто забирать ребенка из школы и отвозить домой, три раза в неделю, когда мамаша на работе. Это ты можешь?
— Пожалуй, да.
— Вот и славно! Мать ответственная, абы кому ребенка не доверит, а за тебя я поручилась.
Соломея оказалась своеобразной девочкой. Худенькая, две рыжие косички, смешливые голубые глаза, большой ранец за спиной (как они, бедняги, таскают такую тяжесть?), серьезная, но с превосходным чувством юмора.
В жизни у Соли все организованно — спецшкола, языки, занятия.
В первый же день они с Сашей разговорились, и оказалось, что никаких усилий для установления контакта не понадобилось, в конце концов, ребенок — это же не инопланетянин какой-нибудь! Все естественно получилось, само собой. Общительная, живая Соля, смеясь, рассказывала о своей жизни, и Саше хотелось говорить с ней без сюсюканий и заигрываний, а как с думающим, оригинальным, не взрослым пока еще человеком. В девочке было что-то очень чистое, искреннее. Саша вспомнила собственное детство, потому что в Соле узнавала себя маленькую.
Соля у нее — самый приятный пассажир. Это даже не работа, а удовольствие — подвезти девочку домой и дорогой поболтать о своем, о девичьем!
Впервые сев в Масяню, Соля обрадовалась:
— Надо же! Новогоднее такси, елочные шары! Вы, наверное, любите Новый год, Александра?
Саша растерялась, не зная, что ответить.
— А я тоже очень люблю, — улыбнулась Соля. — Это мой самый любимый праздник!
Иногда, если время позволяло, они вместе обедали, а однажды Соля попросила сводить ее в кино. «Маме некогда, ей всегда некогда, а я сто лет не была в кино». Саша с радостью согласилась.
Порой Соля выдавала такие фразы, что обхохочешься.
— Знаешь, Александра, моя мама очень переживает по поводу того, что меня непременно должны обижать. В социуме вообще и в его отдельно взятых моделях, например, в школе. У нее прямо бзик какой-то или комплексы по этому поводу. Может, ее много обижали в детстве, не знаю, но она повторяет, что надо уметь постоять за себя, и учит: если тебя будет обижать учительница, немедленно сообщи мне, а если кто-то из мальчишек — бей его в нос! Я даже позволила себе пошутить: «Почему именно в нос? Вполне достаточно дать обидчику в лицо! — И после паузы добавила: — Ногой!
Саша так хохотала, что чуть не проехала на красный свет.
Соля забавная и смышленая, при этом она — серьезный человек с богатым внутренним миром. Недавно пожаловалась Саше:
— У меня кризис!
Саша подумала: может, шутит? Взглянула, а маленький человек абсолютно серьезен, задумчиво накручивает косичку на палец и размышляет, чем заняться в ближайшие годы.
— Кризис чего?
— Наверное, возраста! — вздохнула Соля. — Сейчас я переосмысливаю жизненные ценности. Раньше хотела заниматься атлетикой, а теперь понимаю, что это не мое! А зачем заниматься делом, если чувствуешь, что это не твое?
— Да, Соля, это прямой путь к тому, чтобы стать несчастным человеком.
— Именно, — улыбнулась девочка.
— А чем ты хочешь заниматься?
— Пока не знаю! Сложно разобраться в себе, когда ты еще маленькая и ничего про себя не знаешь! Взрослым, наверное, с этим проще!
— Вряд ли, — усомнилась Саша. — Мне кажется, у них еще хуже. Путаницы больше и непоняток про себя. Они все какие-то заблудившиеся, как мишки в песне.
— Что за песня?
Соле понравилась песня про медведей, и она часто просила включить ее.
Саша познакомилась с матерью Соли — милой, интеллигентной женщиной с красивым усталым лицом. Та призналась, что много работает, и на дочь, к сожалению, остается мало времени.
— Стыдно сказать, я ухожу — она еще спит, прихожу — она уже спит, общаемся только по мобильному телефону. Правда, у меня растет очень самостоятельная девочка.
Однажды Саша отвозила Солю на вокзал. Оказалось, ребенок едет на соревнования. Услышав Сашин вопрос: «Не страшно ехать одной?» — девочка удивилась.
— Не в первый раз, я с пяти лет езжу на сборы одна! А мама говорит, что если всего бояться, то ничего в жизни не добьешься!
— Правильно твоя мама говорит!
Неожиданно позвонил Максим. Саша не хотела с ним встречаться, повторяла, как заклинание: «Буду непреклонной!»
— Саша, давай встретимся?
— Я не могу!
«Молодец! Так держать, продолжай и дальше в том же духе!»
— А завтра?
— Нет, и завтра я тоже не могу.
— Ясно, — спокойно произнес Максим. — А когда можешь? Я хотел подарить тебе твои фотографии.
— Фотографии? Ладно, давай встретимся сегодня.
Почему она такая дура? Она была готова себя убить. Но фотографии… Саше хотелось взглянуть на них и убедиться, что тот вечер в Петербурге действительно был, а не приснился ей.
Фотографии смотрели в ресторане. С антуражем Максим подгадал — cвечи, вино…
— Извини, — смутилась Саша, — я не знала, что ресторан окажется таким пафосным, наверное, предполагалось вечернее платье, а я в джинсах…
— Ничего, — улыбнулся Максим, — зато здесь ты при полном параде — в платье. — Он протянул ей фотографии.
Саше хотелось спросить: «Неужели это я?!»
— Да, — подтвердил Максим, словно понял ее мысли. — Эта красивая таинственная женщина — ты, Саша.
Она смутилась.
— Ты очень талантливый фотограф, это магия твоего таланта сделала меня такой.
— Дело не в моем таланте, просто ты красавица, с редким, исчезающим лицом, в котором чувствуется порода, драма.
— Спасибо… Значит, тот вечер все-таки был? Мне уже стало казаться, что Петербург и ангелы были сном, правда, я не понимала, откуда у меня тогда взялись духи с запахом ириса.
— Когда ты вошла в зал, я сразу уловил ирисовый запах…
— Да, Максим. Я ношу его гордо, как королевский шлейф.
— Налить тебе вина, Саша?
— Я за рулем.
— Я тоже. Рассчитал шофера — пора избавляться от буржуазных привычек.
— Давно хочу спросить: какая у тебя машина?
— Большая.
— «Газель»?
— Что-то вроде этого.
— Так что же, Максим, удалось тебе «поднять небо»? Помнится, когда мы расставались в прошлый раз, ты собирался этим заняться.
— Стараюсь изо всех сил, сам себе напоминаю атланта. — Он усмехнулся. — Оказалось, что это непросто. Кстати, я закрыл свой журнал. Менеджер и руководитель из меня никудышный.
— Чем станешь заниматься?
— Пока не знаю. Мне, как фотографу, сделали несколько предложений.
Сашу также интересовал вопрос о жене Максима, однако спрашивать конкретно об этом было неловко, и она ограничилась фразой: «Ну а вообще как дела?», подразумевая, что умный человек сам поймет тайные подтексты, и если захочет, то ответит.
Неожиданно Максим рассмеялся.
— Ты что? — растерялась Саша.
— Да так… Вспомнил анекдот в тему. Про мужика на пепелище, у которого сгорел дом, и жена, и все хозяйство. Он плачет, и отвечает на вопрос соседа: что вот сгорел дом, и жена, и хозяйство. А тот ему: «Ой, какой ужас! Ну а вообще как дела?» В общем, дела у меня примерно так же… — Он налил себе вина и выпил.