Пятьдесят лет назад его сочли бы на удивление статным мужчиной. Он напоминал двухметровую колонну жилистых мышц. Даже челюсти у него были мускулистыми. Никаких стероидов он не принимал – просто с детства тренировался у себя в гараже с помощью странного вида устройств, которые соорудил из трубок от строительных лесов и бетона. Тренировкам посвящал все свободное время, когда не возился со своим «юнаком».
Или когда не играл в шахматы.
Те, кто знал Аммиака, могли заметить, что, несмотря на угловатое лицо, из-под светлого ежика виднеются добрые серые глаза, доверчивые как у ребенка. В данный момент, однако, они походили на амбразуры бункера.
– Валите на хрен, курвы, – тихо, без особой агрессии бросил Аммиак.
– Идем, Эрика, – сказала одна из девушек.
– Weg! Heraus! Убью эту фашистен швайн!
– Идем, не будем марать руки.
Блондинка с тазером сплюнула в сторону Нормана, но не стала пересекать отмеченную осколками стекла на асфальте границу. Девицы отступили.
– Привет, Норман, – хором сказали братья Мадей.
Норман поспешно открыл карман сумки и заслонил глаза «рэй-банами».
– Викинг… – удивился Аммиак. – Не знал, что это ты. Вернулся, дебил?
– Нет. Я приехал к маме. Аммиак, соберешь где-нибудь парней на вечеринку?
– Я что-то пропустил? – спросил Вождь, выходя из подъезда. – Слушайте, у меня галлюцинации! Мне кажется или я вправду вижу Викинга?..
– Вождь, напьемся вечером у тебя?
– Как драгуны. Достану последнее сало из подвала. Отпразднуем День Конституции, господа. Да здравствует Третье мая! – последние слова Вождь явно проревел вслед уходящим воинственным девицам.
На лестнице отчетливо пахло жареным и выпечкой. В том было нечто трогательное. Мать, несмотря на больную спину, выстояла очередь за мясом, сэкономила талоны и добыла яйца, достала где-то сахар. Ей хотелось приготовить что-нибудь вкусное, чтобы встретить сына.
Живя в «правополушарной» Европе уже десять лет, Норман питался яствами, которые здесь не сумел бы никому даже описать. Он знал восемь разновидностей креветок, любил сморчки и трюфели. Однако он был убежден, что его мать – непревзойденный мастер готовки. Когда имеешь в своем распоряжении все, что способна родить планета Земля, не требуется особого искусства, чтобы приготовить блюдо, перед которым гости падут ниц. У мамы же были лишь фарш из третьесортной говядины, яйца, лук, картошка и больше ничего, но при этом она могла соорудить сотни блюд – горячих и холодных, изысканных и банальных, традиционных и экспериментальных.
Приветствия сопровождались беготней, криками и возгласами:
– Сынок!
– Дядя Норман!
– Как ты вырос!
– Ну, иди сюда, сестренка.
Куба оказался чересчур взрослым, чтобы сидеть у дяди на коленях. Впрочем, подобного обычая здесь не было. К подобным нежностям быстро привыкаешь, а потом кто-нибудь посторонний увидит и донесет. И все, конец. Сексуальное домогательство.
Норман провел за чаем и шарлоткой не больше десяти минут, когда сообразил, что мальчик то и дело бросает взгляд на набитую до предела сумку. Кто же приезжает с таким багажом на три дня?
Сжалившись, Норман оттащил свой груз в гостиную, чувствуя себя Дедом Морозом.
– У меня для тебя есть всякое, – сказал он Кубе. – Но сперва достанем еду. Все остальное внизу.
Еда вызвала немалый энтузиазм, даже та, которая могла бы показаться самой простой.
– Мама! Дядя привез сыр! И колбасу, и ветчину! Можно кусочек?
– Господи, соль и сахар! Откуда ты знал, сынок?!
– Я не знал. Купил просто так, в магазине возле Зоны. Что, теперь вдруг соли не стало?
– Ой, да – говорят, будто она вредна для сердца. Теперь тут борются с сердечными болезнями. По карточкам вроде как есть, но столько, что кот наплакал. Очереди аж на улице. Нам положено есть овощи на пару. Погоди, вот Герард придет, от него наслушаешься. Я готовлю ему на пару цукини и морковь, но он все равно будет носом крутить.
– Мой брат придет на обед?
– Только не ссорьтесь, прошу.
– Ему это скажи.
– Сколько я уже краковской не видела! Ох, приправы! Ты купил карри! И паприку! И вегету!
– Мама, смотри, горчица! А это что?
– Шоколадный крем.
– Шампунь! Как пахнет!
– Шариковые ручки! И батарейки!
Подарки для Кубы Норман доставал по очереди, с дрожью в сердце. С детьми всегда непросто. Он старался, как мог, но что, если не угадал? А для мальчишки это единственная возможность, чтобы исполнились разные его мелкие мечты. Наверняка он уже месяц воображал себе волшебные сокровища, которые привезет дядя.
Они сидели в маленькой комнатке, увешанной репродукциями картин художников-маринистов и рисунками парусников, среди моделей кораблей, которые Куба кропотливо клеил из кусков картона. При виде профессиональной модели в украшенной голограммой коробке у мальчика едва не случился инфаркт.
– Тут еще краски и клей, а тут набор пиратов и королевских моряков. Можешь сделать какой хочешь корабль – королевского флота или пиратский. В коробке еще лежит карточка памяти. Загрузи ее в планшет, и у тебя будет полная энциклопедия парусных кораблей. Рисунки, чертежи, даже песни-шанти. Вообще всё.
– Дядя, знаешь, а я теперь Радужный Воин! Нас записали всем классом. А наша вожатая говорит, что, если я хорошо себя покажу, меня потом, может, примут в «Гринпис» и я смогу плавать по морям! И у меня уже есть форма!
– А чем вы там занимаетесь?
– Тренируемся устраивать заварушки и проникать на атомные электростанции. Нам построили такие изгороди, и все устраивают заварушку. А один, в такой специальной рубашке, должен вбежать внутрь, а другие, переодетые в империалистов, его ловят. А если ему удастся – мы выиграли. Электростанция выведена из строя!
– И зачем все это?
– Ну, чтобы бороться с империалистами. Эти их электростанции жрут кислород и травят все вокруг. А в морях они выливают нефть и убивают бискайских китов.
– Зачем?
– Как это зачем? Они жадные, дядя. На все готовы ради нефти.
Мать пошла прилечь, а Куба побежал с новым мячом во двор. Брат с сестрой сели в кухне с бутылкой рябиновки и охотничьими колбасками.
– Ты что, записала ребенка к каким-то боевикам?
– Думаешь, там спрашивают? Знаешь, что бы случилось, если бы я отказалась? Мне это не нравится. Ему постоянно вбивают в голову пропаганду. Дрессируют. Устраняют «последствия половой идентификации». Борются с «проявлениями индивидуализма». Внушают ему чувство неполноценности, поскольку он мальчик. Мол, он хуже, глупее, слабее психически, эгоист, эмоционально неграмотен – и так по кругу. И что я могу поделать? Государство знает лучше. Норман, не мучь меня больше – ты выяснил что-нибудь про Гжеся?
– Полный ноль.
– То есть снова ничего?
– Ноль – не значит ничего, Мартина. Мой детектив говорит, что по нашу сторону такого человека нет. Я дал ему ДНК-маркеры Гжеся, все параметры. Но его нет. Как будто он отсюда не уезжал.
– Но я знаю, что он уехал. – Мартина включила шумящую вытяжку над плитой и заговорила шепотом. – Он заплатил одному такому, который перебрасывает людей на Юг. Потом должен был зарегистрироваться и сразу же связаться с тобой. А как только получил бы работу и какой-то угол, вытащил бы и меня с Кубой. С ним явно что-то случилось.
– Может, не хочет, чтобы ты знала, где он?
– Гжесь? Да ты знаешь, как мы друг друга любили? Как он меня любил? Если бы не я, он уже тысячу раз выбросился бы из окна. Порой мы часами обсуждали, что станем делать, когда вырвемся из Осэкоза. Тебе не понять, как могут быть близки люди, когда против них ополчился весь мир. Я знаю, что-то случилось.
– Но что?
– Не знаю… может, его поймали? Норман, тут становится все хуже. Все доносят, шпионят. Люди исчезают, их переселяют в другие Осэкозы.
– Я вас вытащу. Оплачу твою учебу…
Она покачала головой.
– Попытайся забрать маму. Но она не согласится.
– Почему?
– Она помогает мне с Кубой. У нее здесь пенсия, квартира, бесплатная медпомощь, пусть дерьмовая, но тем не менее. Она боится куда-то переезжать. Она всю жизнь здесь прожила и не захочет быть на твоем иждивении. А мне придется ждать.
– Чего?
– Пока его не отпустят. Или пока он не сбежит, или не знаю что. Кто-то может о чем-то узнать, и как мы тогда друг друга найдем, если я буду там, а он здесь? Я не хочу без Гжеся. Либо мы уедем оба, либо останемся в Осэкозе.
– А через Герарда ничего не получится устроить?
– Да брось! Братец сам бы на него донес. Он его ненавидел.
– За что?
– За то, что Гжесь был настоящий мужик! Не такое гомо-невесть-что, как они хотят. «Как ты мо-ожешь? – попыталась она подражать голосу брата. – Это же патриархальная свинья-а! А ты еще обед ему готовишь!» Боров жирный!
– Ну и навоняла ты на всю лестницу! – заорал с порога Герард. – Первое мая, а у нас смердит горелой падалью! И все из-за того, что приехал мой брат-капиталист, которому никак без дохлятины. Позор на весь дом. Ну, привет, – повернулся он к Норману и тут же заявил при виде протянутой руки: – Ну уж нет. Тут полагается приветствовать от души. Ты в Осэкозе.
После чего он приветствовал Нормана от души, будто старая тетка, прижимаясь щекой к щеке и посылая воздушные поцелуи.
Герард заметно располнел, длинные волосы сменились гладким лбом, который выдвинулся вперед, загнав локоны на заднюю часть черепа.
Первым делом он оценил игрушки.
– Зачем тебе такой старый корабль? То были времена патриархата. Ты что, не можешь клеить модели автобусов или зверей, как твои приятели? Чему тебя это научит? Обязательно надо, – эти слова были обращены уже к Норману, – выеживаться с этой своей половой типизацией? Это что такое?
– Команда.
– Может, вы мне объясните, каким образом эти фигурки подчеркивают равноправие полов? К тому же тут пушки и сабли. Учишь ребенка насилию?