– Примерно по восемьдесят евро.
– Ты как пересчитываешь?
– По рыночной стоимости. По паритету батареек.
– Чего?
– А как мне еще пересчитывать? Наша жратва – у них комбикорм для скота. На водку? Мне сравнивать бутылку картофельной с тем нектаром, которым меня сейчас угостит Викинг? А батарейка АА – это батарейка. Наши протекают и живут меньше, но батарейка есть батарейка. Я мог бы еще пересчитать на лампочки, но они уже пользуются другими. Холодными. Которые стоят как сто наших.
– Ладно, значит, не можешь отдать двадцать тысяч товарных купонов? Говорят ведь, будто это то же самое?
– Не такие они дураки. Хотят в евро.
– Но не все же пошли учиться.
– Почти все. Ну, Аммиак хотел уехать сразу после тебя, он казак еще тот, но у него мать заболела. Временной лимит вышел – и до свидания. А Мадей-Брат влюбился в одну девицу, которая считала, будто вне Зоны жизни нет, и давай жениться. И всё, конец. Сексуальное домогательство в супружестве. Оставила его в одних трусах. Две дочери.
– А Брат-Мадей?
– Ты что, Мадеев не знаешь? Если Мадей-Брат не едет, то и Брат-Мадей остается. Что тут говорить… Мы все думали, время еще есть, еще успеется, сперва нужно встать на ноги, чему-то научиться, получить профессию, и уж тогда… Нам казалось, будто мы самые умные. Сам знаешь, как оно бывает, когда тебе восемнадцать. Куча времени на всё. А теперь – поздняк метаться, друг.
– Викинг, а что там с этим твоим зятем?
– Его нет.
– Как это?
– Я уже нанял детектива. Гжесь так нигде и не объявился.
– Вот же жопа. Хреново, значит.
– Так где он теперь?
– Идем поговорим. – Аммиак кивнул в сторону выхода с чердака. Они вышли на плоскую крышу, которую Вождь называл садом – так же, как он окрестил «пентхаусом» сушилку, в которой жил. – Викинг… Тут становится все хуже. Вполне возможно, твоего зятя угробили. Бывали уже такие случаи. Ничего не докажешь. Исчез – и привет. Нет трупа – нет проблемы. Но сестре пока не говори. Может, он еще жив. У них есть какие-то лагеря перевоспитания… Я точно знаю – Конь туда угодил. Он уже вышел, но ни с кем не болтает. Похоже, чокнулся. Вообще молчит.
– Конь?!
– Конь, Конь. Курва. Жаль Гжеся. Я его знал. Хороший мужик. Собственно, потому твоя сестренка даже не знает, что я был от нее без ума.
– Аммиак!
– А что такого? Шесть лет все-таки. Последняя нормальная баба в Осэкозе. Что за женщина… Никогда не поверю, что Гжесю она могла надоесть. Ты знаешь, что для них считается ненормальным, если мужчины не флиртуют с женщинами друзей? Им кажется, будто дело исключительно в бабах, которых мы воспринимаем как вещи. Они понятия не имеют, что такое преданность… Холодно. Пойдем выпьем. А как там твой братец?
– Да пошел он… Мне за него стыдно. Явился сегодня к матери, раззявил хлебало будто мегафон…
– Знаешь, что он дал себя кастрировать?
– Аммиак, что ты несешь? Совсем свихнулся?!
– Обычно, как боров. Это очень модно. Продлевает жизнь, избавляет от вредного тестостерона, защищает от многих болезней и действует как противозачаточное средство.
– Может, имеется в виду вазэктомия?
– Нет, Викинг. Имеется в виду избавление от мужских половых гормонов. Тебе отрезают яйца. Целиком. Потом принимаешь эстроген в таблетках, но в малых дозах, чтобы сиськи не росли. Представляешь?
– Но зачем?
– Потому что это SNAG. Sensitive New Age Guy. Чувственный мужчина новой эпохи. Он не хочет быть рабом вредного тестостерона. К тому же ему теперь гарантировано повышение. Он стал почти наполовину женщиной. У него, брат, теперь чувственность возрастет.
– Идем, Аммиак. Похоже, теперь уже мне надо выпить. Охренеть! Моя мать знает?
– Все знают, Викинг.
Спать они легли очень поздно. На ночь остался не только Норман, но и Дядька и Вальди, который уснул еще до завершения ужина. Братья Мадей и Аммиак ушли вместе, причем Брата-Мадея, увы, пришлось нести.
– Что ты там глотаешь, Викинг?
– Тоже примите. Лекарство от похмелья.
– Как так? Изобрели такое, а я ничего об этом не знаю?
– Принимаешь сейчас синюю таблетку и выпиваешь пол-литра воды или молока. А утром – красную, и ты здоров. Только надо проспать не меньше четырех часов.
– И башка болеть не будет?
– Башка? У тебя будет ноль промилле. Оставлю вам всю упаковку.
Утром Норман вышел тайком, не будя приятелей. Если уж чем-то занимаешься в Зоне, то лучше, чтобы никто об этом не знал. Когда он учился в лицее, Марианна была неоспоримой королевой школы. Влюбиться в Марианну было вполне обычным, банальным и естественным делом – и притом изначально обреченным на провал. Дистанция между Принцессой и простыми смертными оставалась столь чудовищной, что влюбленность превращалась в глупое ребячество, вроде любви к кинозвезде. Марианна выглядела как самая прекрасная дочь Средиземного моря. Если бы она сыграла Клеопатру, пленки с предыдущими актерскими воплощениями попросту торжественно сожгли бы. Норман и так достиг вершин, поскольку ему удалось довести дело до тайных встреч одним летом в течение целых двух недель. А потом она разбила ему сердце, и он в отчаянии уехал из Зоны, решив, что ему больше нечего терять. Какое-то время спустя Марианна тоже эмигрировала, но в Париж. Она в самом деле была потрясающе красива, и вряд ли стоит удивляться, что она решила стать моделью.
Она попала как раз в тот момент, когда творцы моды сделали ставку на новый тип красоты. Им требовались бледные анорексичные блондинки с масленым взглядом и худыми пальцами. Смуглая высокая средиземноморская красавица с миндалевидными глазами, черными волосами до ягодиц и королевской осанкой не вызвала ни малейшего интереса.
Хватило года нужды и неудач, чтобы побежденная и сломленная Принцесса вернулась в Осэкоз. Здесь у нее была крыша над головой, какая-то работа, и ее всё так же считали красавицей.
А теперь, несколько лет спустя, Норман мог приехать в Зону и в любой момент получить свою левантийскую принцессу – за колготки.
Если бы тогда у нее все получилось, она даже не стала бы отвечать на его звонки.
Норман вспоминал ее с теплом. Ему было жаль Марианну. Она обожала мужчин, роскошь и шмотки. Ей хотелось, чтобы ее любили и носили на руках. Зона, полная уродливых высокомерных враждебных баб и затюканных, прячущихся по углам мужчин, наверняка была для нее чем-то похожим на ад. Вместо мехов, драгоценностей и мрамора ее окружали грязные стены и плохо вымытые люди в бурых холщовых тряпках.
Он даже не понимал, любит ли Марианну, но точно был уверен, что не хотел бы с ней жить – там, дома. Для этого он знал ее достаточно хорошо. И тем не менее любил красоту – неземную жаркую красоту Королевы Леванта.
На лестнице воняло капустой, но, похоже, не приготовленной на пару. Они уже договорились. Норман позвонил от матери в первый же день. Теперь же, как обычно, воспользовался телефонной будкой, поскольку мобильник в Зоне не работал.
– Это я, – коротко сказал он.
В подъезде дома уже жужжал разблокированный замок. Норман как можно тише поднялся на четвертый этаж и неслышно проскользнул в заранее открытую дверь.
Принцесса целовала его с такой нежностью, будто он был ее пропавшим любовником. Норман стоял с сумкой в руке, а Марианна прижималась к нему всем телом, дрожа и обнимая его с отчаянной, судорожной страстью. Увы, дело было вовсе не в Нормане. Королева Леванта в самом деле тосковала и дрожала от вожделения, но он не питал никаких иллюзий. Марианна в данный момент обнимала и целовала Европу.
Париж, Лондон, автомобили «порше», Эйфелеву башню, отели «Риц» и «Савой». Алмазную биржу в Амстердаме. Замки на Сене. Лазурное побережье.
Жизнь в его мире никогда не давала поводов для подобных переживаний. Здесь же достаточно было дать кому-нибудь шариковую ручку, несколько флаконов духов, набор теней и туши, десять пар колготок и чулок, какое-нибудь белье или хотя бы несколько кусочков мыла «Ярдли». Таким образом можно было подарить, пусть даже на время, настоящее счастье, позволив ненадолго забыть об Осэкозе.
Счастье за пятьдесят евро.
Ему это нравилось.
– Что это? – Марианна держала в руке прямоугольный пакет из толстой пленки, заполненный ярко-зеленым гелем.
– Мультиморф.
– Что?
– Платье. Я покажу. Есть у тебя какой-нибудь таз? Достаточно большой, чтобы ты могла в него встать?
– Есть.
– Это управляющий планшет. Смотри. Выливаешь гель в таз, ванну или в крайнем случае на пол, кладешь туда этот наконечник и, касаясь пальцем экрана, выбираешь сперва фасон, потом цвета и фактуру материала, и нажимаешь «ввод». А потом встаешь туда. Гель обволакивает твое тело и принимает заданную форму. Три минуты – и платье готово.
– Ой-ей! Погоди! Сперва мне надо привести себя в порядок!
Схватив косметику, чулки, мультиморф и планшет, Марианна побежала в ванную.
Норман уселся в кресло и глотнул коньяка.
Когда она вышла из ванной, ее тело покрывало платье цвета бургундского вина, переливающееся алмазными блестками, столь обтягивающее, что он отчетливо видел родинки на коже, ореолы вокруг сосков и каждый волосок в тщательно подстриженных интимных местах. Платье выглядело так, будто его нарисовали на голом теле красным лаком. Марианна позировала в дверях, а затем прошлась на высоких каблуках до самого окна, профессионально скрещивая длинные ноги и покачивая округлым левантийским задом. Она повернулась к Норману.
– Как я тебе нравлюсь?
– Ты – чудо света. Смотри. – Норман поднял планшет и постучал пальцем по экрану, а затем нажал клавишу передачи. Материя вспенилась мехом и сменила цвет на голубой.
Девушка подошла к креслу и уселась верхом на колени Нормана, закинув ноги на оба подлокотника.
– Как это снять?
– Нужно просто разорвать. Потом бросаешь куски в пакет или в таз, кладешь туда наконечник и нажимаешь «реверс». И оно снова превращается в гель.