– Конь, вряд ли я вернусь.
– Как это? Решил остаться?!
– Не в том дело. Меня ищут мусора. Я зашел в гости…
– Ты был у Малины?
– Да.
– Черт! Черт! – заорал Конь, пиная дерево. – Оставайся в бункере. Пойду проверю. Жди, пока не услышишь…
– Знаю. «Шенандоа».
Норман сидел на песке, глядя на деревья сквозь вход и амбразуру. Ждать пришлось очень долго. Так долго, что полностью перестало пищать в одном ухе и слегка утихло в другом.
В конце концов к нему вернулся слух в обоих.
Шло время.
Он нашел в сумке пачку табака и папиросную бумагу. На полу лежала узкая серебристая коробочка из-под сигар «Панч».
Свист он услышал, когда уже прошла целая вечность.
Вечность в бункере.
Конь присел возле входа.
– Они оцепили вокзал. Треплют всех, кто подходит к вашим автобусам. У каждого на запястье фотография. Суки, надсмотрщики, гарпии. Дело уже явно не в домогательстве. Похоже, они сообразили насчет твоего зятя.
Норман почувствовал, как внутренности превращаются в свинец. Стараясь дышать носом, сплел пальцы. За долю секунды у него вспотели ладони. А потом он услышал снаружи чей-то кашель.
– Кто здесь?!
– Не бойся. Я тебя отсюда вытащу, Викинг. Сейчас важнее всего на свете, чтобы ты вернулся домой. Есть у тебя какие-то деньги?
Надежда вспыхнула и тут же угасла, как фейерверк на воде.
– Нет. Я все отдал матери и Малине.
– Дома есть? Можешь быстро раздобыть деньги, когда окажешься в Европе?
– Есть. Смотря сколько.
– Ну… где-то тысячи три.
Норман глубоко вздохнул. Три тысячи евро. За свободу. Он не раздумывая заплатил бы тридцать.
– Подожди. – Конь отошел и завел с кем-то негромкий разговор.
До Нормана доносились лишь обрывки: «Так это не…», «Еду с мясом», «Тебе просветят рефрижератор», «Пломбы – не проблема».
Незнакомец достал из кармана маленький цилиндрик из блестящего металла.
– Японская работа, – улыбнулся он. – Поедет «диснеем». – Он подбросил ампулу в руке. – Будет стоить пять штук.
Конь вернулся в бункер.
– Есть у тебя пять тысяч?
– Есть.
Конь облегченно вздохнул.
– Хорошо. Только ты должен мне поверить. Его не бойся, я его знаю. Он просто так выглядит и строит из себя крутого.
– Это он переправлял моего зятя?
– Совсем сдурел? Твой идиот зять связался с «Охотниками за Шкурами». С Фляком будет полный порядок. Тебе сделают укол. Никакой опасности нет. Я проверил ампулу. Она запечатана. В заводских условиях. Ты впадешь в летаргию, у тебя понизится температура тела. Все жизненные функции будут неощутимы. Мы положим тебя в грузовик-рефрижератор и завернем в пленку. Никто ничего не заметит. Ты не задохнешься, поскольку почти не будешь дышать, а в пленке есть перфорация. Когда прибудете на место, пойдете с Фляком к банкомату. Все просто.
– На место – это куда?
– Можешь выбирать. Пултуск, Сероцк, Зегже, Радзимин, Гура-Кальвария, Груец, Радом.[21]
– Лучше всего Зегже. Там я уже как-нибудь справлюсь.
Норман старался никак не проявлять своих чувств. Зегже! Он мог оказаться дома самое большее за полчаса пешком.
Лишь когда он увидел нутро рефрижератора, его охватила паника. На крюках висели большие сине-красные туши, завернутые в забрызганные кровью листы пленки. Веяло ледяной гнилью и металлическим запахом бойни.
– Что это?!
– Экологическое мясо, – рассмеялся Фляк. – Основа знаменитых традиционных польских копченостей. Никаких усилителей вкуса или консервантов. Через неделю купишь себе лисецкой колбасы, вместе с которой ехал домой.
Стиснув зубы, Норман позволил сделать себе укол. Ультразвуковая ампула выстрелила в плечо, и он почувствовал, как деревенеют мышцы. Какое-то время ничего не происходило, а потом постепенно, с каждым вздохом, его тело начало превращаться в резину, а легкие в ртуть. Разум Нормана, пронзительно крича, внезапно рухнул в черный как тушь колодец.
Звуки доносились будто издалека, все вокруг покачивалось.
Норман весь превратился в иней, мышцы состояли из сосулек, сквозь жилы протискивалось мороженое, дыхание напоминало ветер с ледников Аляски. Тело била дрожь. Он ощутил какое-то сотрясение, а потом сообразил, что Фляк бьет его по лицу.
– Добрый вечер! – орал тот. Норман закашлялся и открыл глаза. Перед ним плыли какие-то пятна и ржавые кляксы.
– Где я?
– Зегже! По расписанию!
Он понял, что сидит в открытых дверях старого грузовика, весь дрожа, будто только что свалился в прорубь.
Зегже…
Фляк протянул ему кружку от термоса, полную исходящей паром жидкости.
– Что это?
– Чай с лимоном.
Норман выпил, обхватив кружку ладонями. С каждым глотком к нему возвращалась жизнь. Он начал узнавать окрестности.
– Подъедем туда, – показал он рукой.
– Зачем? – спросил Фляк.
– Там есть банкомат.
Когда они вышли из грузовика, Норман понял, что уже почти может ходить. Ноги будто онемели, но постепенно оттаивали.
Фляк откинул полу куртки и показал серебристый пистолет с толстым стволом, похожий на ракетницу.
– В чем дело?
– Спокойно. Это пневматический инъектор. Если попробуешь меня надуть, получишь второго «диснея», и я отвезу тебя обратно в Осэкоз. За счет фирмы.
Пальцы не слушались Нормана, когда он вводил ПИН-код. В банкомате могло не оказаться столько наличных. Он ввел ПИН для особых операций, так что лимит значения не имел.
НЕВЕРНЫЙ ПИН. ОСТАЛИСЬ ДВЕ ПОПЫТКИ.
БАНКОМАТ ОЖИДАЕТ СОЕДИНЕНИЯ С ВАШИМ БАНКОМ.
Норман слышал, как Фляк сопит у него за спиной.
ВЫПОЛНЯЕТСЯ ОПЕРАЦИЯ.
Отдав наконец водителю пачку упругих новых банкнот, он почувствовал, как дрожат ноги.
– Спасибо большое, – сказал Фляк. – Прошу извинить за пистолет. Такие уж нынче времена. Приятно было иметь с вами дело. Дальше в самом деле справитесь сами?
– Да.
– Держите. Ваша сумка. Хотите бутерброд? У меня еще остались. С копченым тофу и огурцом. Неплохо.
– Нет, спасибо.
– А если завтра будет болеть голова – не беспокойтесь. Такое может быть. Нужно принять средство от головной боли и выспаться. И лучше сразу принять горячую ванну.
Норман какое-то время сидел на тротуаре у банкомата.
А потом, уже поднявшись на дамбу, долго смотрел на водохранилище, в котором отражалась луна, будто видел его впервые в жизни.
Обшаривая карманы куртки в поисках курева, Норман наткнулся на металлический цилиндрик. Алюминиевая коробочка из-под сигары «Панч», с прикрепленной к ней клейкой лентой картонкой с двумя телефонными номерами. Карта так и оставалась в его аппарате.
– Я не герой, – сказал он в сторону луны, опершись об ограждение и глядя на мерцающие волны. – Хватит с меня. Не знаю, что мне с этим делать.
Коробочка внезапно показалась ему очень тяжелой и горячей.
И, уже поднимая руку, он вдруг вспомнил возбужденный голос племянника:
«Все устраивают заварушку, а один, в такой специальной рубашке, должен вбежать внутрь, а другие, переодетые в империалистов, его ловят. А если ему удастся – мы выиграли. Электростанция выведена из строя!»
– Господи, – проговорил Норман.
А затем спрятал коробочку в карман и пошел домой.
– Добрый день, – сказала квартира. – Как выходные?
– Как любые выходные в Осэкозе, – ответил Норман четырем пустым стенам, чувствуя, как по щекам текут слезы. – Как всегда. Я вернулся – и теперь чувствую себя самым счастливым человеком на Земле.
Третий Николай
Вряд ли Томек мог бы точно сказать, в каком возрасте перестал верить в святого Николая. Вероятно, это случилось, когда ему не исполнилось еще и пяти, вследствие ряда простых тактических ошибок, совершенных родителями. Сколько раз, в конце концов, можно попадаться на уловку с предложением дождаться первой звезды, в то время как отцу потребовалось вдруг добраться до шкафа в прихожей и обязательно при этом ненадолго закрыть дверь в столовую?
Но в этом году, в одиннадцать лет, он не только больше не ждал оленей, белой бороды, гномов и летящих по воздуху саней. Рассеялись и все его иллюзии по поводу магии Рождества.
Вроде бы все было как всегда. Елка, запахи смолы, жареной рыбы и капусты с грибами. Огоньки лампочек, отражающиеся в стаканах и бокалах на столе. Елочные шарики. Белая накрахмаленная скатерть. По телевизору слышалась негромкая мелодия колядок. Все как положено.
И при этом Рождество казалось неким жестоким издевательством. Его семилетняя сестра, которую родители забрали на праздники из больницы, походила на тень. Бледная, с синяками под глазами, она безучастно покачивалась за столом, а на ее предплечье виднелся закрепленный пластырем катетер. Родители не смотрели друг на друга. Оба молчали. Банальные, стандартные пожелания матери. Ему: «Желаю тебе лучше учиться». И отцу: «Желаю наконец наладить свою жизнь». И Йоле: «Желаю тебе выздороветь».
Украдкой сглатываемые слезы.
Магия Рождества.
И надо же было так случиться, что именно в этом году, после худшего сочельника за всю свою жизнь, Томек в самом деле увидел святого Николая. Собственно, даже сразу троих.
Первым был отец. Папа едва не опоздал на ужин. Ничего удивительного – он нанялся святым Николаем и до последнего момента бродил по торговому центру в красной шапке и с прицепленной бородой из ваты, покрикивая «Хо! Хо! Хо!», размахивая колокольчиком и раздавая листовки. Он уже полгода сидел без работы и брался за все, что предлагали. И потому, когда вернулся, едва держась на ногах, с дешевыми подарками под мышкой, стол был уже накрыт, а мама злилась. Родители заперлись в кухне, откуда доносились лишь возбужденные, похожие на собачий лай голоса, а красная шапка и обшитая мехом куртка остались на вешалке.
Томек сидел, сжимая во вспотевших ладонях елочный шарик, и смотрел на сестру, апатично перелистывавшую страницы книжки-раскраски. В горле у него стоял комок. Он понятия не имел, с чего ему казалось, будто сочельник все изменит. Йоля все та