– Точно?
– Тот же конвой, который надрал нам задницу. И еще самолеты.
– Триста двадцать девятая – это вроде Хагенштосс, а вторая?
– Корбачек.
– Не знал такого. Кто-то из новых. Но на триста двадцать девятой ходил Фогельманн. Черт побери, не может быть. Фогельманн? Я знал его еще по морскому училищу. Мы вместе служили на «Шарнхорсте»…
– Две за один день! Можете представить себе нечто подобное еще два года назад? Да, конкуренты становятся все опытнее. На этой неделе это уже…
– Десять кораблей. Еще два, и будет дюжина. Полный комплект. Надо бы и нам им подкинуть что-нибудь со скидкой.
– Да уж… Они уже берут оптом.
– И совсем дешево. Сколько мы заработали на всей этой авантюре?
– Мы – один и Штиммт – один. В сумме неполные шесть тысяч тонн.
– Ну и трофеи! Начинаем уже какие-то катера отстреливать.
В проходе возле столовой стало тесно – сменилась вахта на рубке. Все в коже и вонючих штормовках, уже с полотенцами на шее и зюйдвестками в руках.
– Смена. Наконец-то поедим, – обрадовался Рейнхардт. – Дежурный, почему мне принесли кофе в этой дрянной жестянке? Что, чашки кончились?
– Побились, – угрюмо процедил матрос. – Смею доложить – во время налета. Может, я бы и нашел, но кок говорил, будто вы спешите.
– Спешу?! Да я просил кофе еще час назад! Что вообще творится на этом корабле?
– Что с ним говорить, – заметил стармех. – Зовите уж сразу старшего официанта. Или еще лучше – метрдотеля!
Рейнхардт едва успел ткнуть вилкой дымящееся месиво из консервированной кровяной колбасы с луком и картофельным салатом, когда до него донеслись комментарии из унтер-офицерской кают-компании:
– Да от этой дряни дерьмом несет! Это точно из консервов колбаса?
– Нет, из твоей бабушки.
– Да заткнись ты! Что за сраные глупости?
– Старпома к капитану! – раздалось с центрального поста.
– Шайсе[24],– проговорил Рейнхардт.
– Во веки веков, аминь, – торжественно добавил стармех, продолжая жевать.
– Мы получили второй шанс, – сообщил капитан, глядя на Рейнхардта.
«Неужели во второй раз родимся?! В Канаде?» – пронеслось в голове у старпома, но он терпеливо молчал. С точки зрения капитан-лейтенанта Вальтера Риттера, никакие шутки в расчет вообще не принимались.
– Вы прекрасно понимаете, как нам повезло. Мы получили прекрасный корабль прямо с верфи, но, вместо того, чтобы уничтожить конвой, мы всех подвели.
«Уничтожить конвой одной подлодкой, козел ты этакий?! – мысленно ревел Рейнхардт. – Почти что экспериментальной, с кучей чертовых усовершенствований? На которой половина всех этих патентованных новинок вообще не желает работать?! С бандой детишек, которые ничему еще не научились? После недельного учебного рейса вдоль берегов Норвегии? С отказывающим оборудованием? Четырьмя поврежденными торпедами? С протекающим балластом? У противника была система ASDIC, которая запросто нас обнаруживает, были страшные новые пусковые установки, одним залпом стелившие целый ковер глубинных бомб, была даже оригинальная «Энигма», были проклятые вычислительные машины, взламывавшие любой шифр, и десятки эсминцев, было полное небо самолетов – а нам даже топлива толком не хватало, болван! За эту неделю они потопили десятерых, пес ты свинячий! Десятерых только в районе Лофотенов!»
– Да. Подвели. Знаю, что вы скажете – один транспортник. Но что значит один транспортник, если мы пропустили их десятки? Нация недоедает. Мы сожгли горючее, о котором мечтают по ночам наши товарищи в танках. И что мы взамен даем фюреру? Один маленький транспортник!
«У Марты-малышки был хахаль-парнишка, – вдруг зазвучала песенка в голове старпома. – Он всюду за ней поспевал…»
– И потому я рад нашему новому приказу. Нам назначена встреча в открытом море с кораблем снабжения «Оксфольт».
«Куда б ни бежала Марта-малышка…»
– Там мы пополним припасы, получим горючее, даже запчасти для ремонта всех этих надуманных дурацких поломок, а также новые приказы. Мы возвращаемся в бой!
«Ей хахаль башку расшибал» (аплодисменты).
– Вам известно наше точное местоположение, господин обер-лейтенант?
– По счислению, господин капитан.
– Что это значит?
«Не знаешь, что такое местоположение по счислению, прусский пожиратель капусты?»
– Последний раз мы снимали координаты в ночь перед атакой. Потом мы шли под водой, отчасти лавируя под бомбами. После всплытия оказались в тумане, а сегодня координаты тоже не удалось подтвердить из-за отсутствия солнца и плохой видимости. Наше местоположение известно на основе анализа курса и…
– Можете проложить курс в указанную точку? Сюда?
Рейнхардт взглянул на листок.
– Конечно.
– Тогда действуйте. Мы должны успеть к четырем утра завтра. Справитесь?
– Думаю, да. Могу подтвердить после консультации со старшим механиком.
– Пришлите его ко мне.
– Господин капитан-лейтенант… Разрешите передать короткое сообщение для команды.
– Вы сами знаете, что я против. Солдат должен заткнуть пасть и служить, а не заниматься политикой. Сразу же начнутся дискуссии.
– И все же… Я по своему опыту знаю, что люди лучше работают, когда им известно, в чем дело. Они ждали возвращения в порт. Им нужно мобилизоваться.
– Ладно, раз уж вы так настаиваете… Но коротко и по существу. И никаких дискуссий.
Обед уже почти остыл, хуже того, второй помощник перемешал свою порцию с горчицей, вследствие чего образовалось нечто неописуемое, походившее на жидкое содержимое детских пеленок.
– Вас требует к себе капитан, чиф. Немедленно.
– Шайсе, – буркнул стармех и залпом допил чай.
– Во веки веков.
Они стояли над планшетным столом, глядя на карту, которую накрывал лист целлулоида, заполненный множеством значков. Стармех задумчиво грыз кончик карандаша. Лоб его проре́зала вертикальная морщина – признак глубокого сомнения.
– Всего лишь несчастные двести миль, – приободрил Рейнхардт. – Ну, скажите же хоть что-нибудь. Что вас беспокоит, чиф?
– По очереди? Прежде всего – расхреначенные батареи. О том, чтобы успеть пройти это расстояние под водой, и речи быть не может. Наверху мы наткнемся на самолет, прежде чем вы успеете сказать «мама миа!».
– Поэтому мы пойдем под перископом. У вас ведь есть чудесное изобретение – шноркели. Выставим их и прекрасно пойдем на дизелях.
– Эти пресловутые шноркели тоже меня беспокоят. Их основательно потрепало. Помните те бомбы над самой рубкой, а потом крен? Теперь они постоянно черпают воду. Штуцеры заедают. Если вода попадет мне в масло… – Он покачал головой. – Подшипники все время шумят, вал греется, еще эти уплотнители… Но это не главная проблема. Протечку мы устраним – откачаем трюмным насосом в выравнивающую цистерну, и за борт. Как-нибудь продержимся. Кислоту я уже велел нейтрализовать, откачаем вместе с остальным.
– А горючее?
– Это и есть главная проблема. Мы постоянно его теряем. Намного меньше, чем раньше, и я даже уже знаю где. Заделали все течи, как сумели, но бортовыми средствами… – Он снова с сомнением покачал головой. – Альтенберг возится со шноркелями, может, что-то получится. Дойти – дойдем. Меня беспокоит другое. Здешние места не из приятных.
– Знаю, – кивнул Рейнхардт. – И еще эта тишина в эфире…
– Предположим, на месте окажется, что этот мифический «Оксфольт» уже забрали конкуренты. Что тогда?
Рейнхардт пожал плечами:
– Пойдем до Трондхейма на веслах.
Пока было светло, Рейнхардт сидел за перископом, крутясь как на карусели. Влево, вправо, выше – ненадолго, чтобы взглянуть между волн, и снова вниз, к самой воде. Следовало ожидать эсминцев, сторожевиков и даже морских охотников. Несколько раз на горизонте показывалась мачта, торчавшая среди волн, будто далекий шест. Акустик то и дело поднимал голову, придерживая пальцем наушники.
– Шум винтов с юго-запада, далеко. Удаляется. Похоже, эсминец.
Остальная свободная от вахты команда сидела в кубрике. В носовом отсеке торпедисты без особого азарта играли в скат, похоже, хотели показать, что им всё нипочем.
Риттер особо не докучал. Сидя в своей конторке, заполнял бесконечную отчетность – о списании торпед, о потребности в запчастях, аварийные протоколы. «У меня полно работы. Справитесь сами? На войне важнее всего отчетность. Без нее нет порядка».
Стармех, в свою очередь, не выходил из машинного отделения, заботливо наблюдал за своими дизелями, то и дело проверял смазку и, морща лоб, поглядывал на датчики температуры и оборотов, смотрел на блестящие оси валов.
Подшипники вала стучали, но вращались. Каждые десять минут на мгновение включали трюмный насос, удаляя то, что просачивалось через всевозможные течи.
Как-то они шли.
К вечеру Рейнхардт спустился с центрального поста, велев продолжать прослушивание эфира и акустики, и присел в кают-компании выпить чаю. Отчасти он рассчитывал, что там окажется пусто. Подобное случалось редко, но на субмарине серии XXI так или иначе было свободнее, по крайней мере, по сравнению с тем, что творилось на предыдущих кораблях. Увы, в самом углу сидели корабельный врач, угрюмый австриец, который, по мнению Рейнхардта, был недолечившимся алкоголиком, и Риттер. Врач пытался читать потрепанный детектив, а капитан неподвижно смотрел в переборку, сплетя пальцы на столе. Так было всегда – он сидел и таращился перед собой. Никогда не читал, неохотно разговаривал, ел тоже отдельно. Рейнхардт за всю жизнь не встречал второго такого зануду. Риттер в любое время суток выглядел столь официально, что это казалось почти неправдоподобным. К тому же он относился ко всему с абсолютной серьезностью, даже к самым чудовищным пропагандистским бредням, которые офицеры зачитывали друг другу, покатываясь со смеху. К сожалению, было не понять, то ли он в самом деле такой дурак, то ли притворяется.