В свое время старпом пытался определить, сколько лет Старику. В подводном флоте офицер старше тридцати с давних пор считался древним старцем. Сам Рейнхардт, которому было тридцать пять – рукой подать до конрадовского «Сердца тьмы», – воспринимался как некий Мафусаил. Матросам бывало и по девятнадцать. Но Риттер выглядел самое меньшее на пятьдесят. Откуда он взялся? Откуда явился и куда держит путь? Неизвестно.
Если бы Старик служил на подводных лодках, Рейнхардт наверняка бы его знал. Он сам был одним из последних «асов волчьих стай», дослужившись от маата до старшего помощника.
– Господин старший помощник?
Вздрогнув, Рейнхардт неохотно оторвал взгляд от кружки с чаем. Поднять в данный момент глаза означало увидеть перед собой мертвую наставническую физиономию капитана, а если посмотреть еще выше, взгляд неизменно упирался в висевшую на переборке застекленную фотографию. На других кораблях в кают-компании висели портреты экзотических красоток, какие-нибудь альпийские виды, фрегаты под парусами или тропические острова. Здесь же тебе в тарелку таращился «Величайший Вождь Всех Времен» со своими кретинскими усиками и надвинутой на глаза слишком большой фуражке. Рядом грустным взглядом голодной обезьянки смотрел Дениц с торчащими в стороны ушами. Подобное зрелище решительно отбивало аппетит.
– Когда мы окажемся на позиции «Оксфольта»?
– На час раньше, если не будет проблем.
– Подготовьте список членов команды, которые могут сойти с корабля.
– Прошу прощения?!
– Это продолжение приказа, подробности которого вам знать необязательно. Освободите от людей два носовых отсека. Мы заберем несколько человек, которые разместятся в торпедном отсеке. Дальше пойдем с минимальной командой. Нужно отобрать пятнадцать, а лучше двадцать человек. Они сойдут на «Оксфольт» и на нем вернутся на базу.
– Господин капитан-лейтенант, но ведь это исключает возможность наступательного боя. Корабль и так не укомплектован. Без торпедистов…
– Мы не будем вести наступательных действий. У нас другая задача. Вам следует лишь знать, что команда должна быть минимальной и на борт поднимутся несколько человек. К ним будут относиться как к особым пассажирам.
– Сколько их?
– Меньше десяти, но им нужно достаточно места, к тому же с ними будет груз. Несколько больших ящиков. – Капитан встал и протиснулся рядом со столом. – И, Рейнхардт…
– Да?
– На корабле должны остаться только истинные арийцы.
– Простите?!
– Вы слышали, что я сказал. Вы лучше их знаете. Приказ ясен. Никакой нечистой крови. Никаких помесей, мишлингов. Уверен, по крайней мере восемь – на одну четверть славяне, евреи или еще какое-нибудь быдло. Ваша задача – очистить корабль и не дискутировать. Что это, например, за фамилия Бодичек?
Неведомо откуда у Рейнхардта возникла безумная мысль ответить: «Это фамилия Бодичека, господин капитан-лейтенант», но он промолчал.
– Это судетский немец, капитан. Из Мариенбада.
– Неважно. Я буду у себя. Распорядитесь, чтобы в девять мне принесли ужин.
Когда за Риттером закрылась дверь, Рейнхардт вызвал боцмана:
– Двадцать человек – это всё, что мы можем себе позволить. Оставьте столько, сколько удастся. Выберите для списания с борта в первую очередь женатых, особенно недавно, и тех, у кого есть дети, о которых им известно. Ну и таких, которые ни на что не годны. Глупых, выгоревших, с расшатанными нервами. Мне нужна какая-то палубная команда, нужны мотористы и кочегары. На этом гробу класса люкс то и дело все ломается. И еще мне нужны артиллеристы. Можете списать часть старослужащих. Учтите, что в таком случае нам придется ставить три вахты вместо четырех.
– Сделаем, – ответил боцман, почесываясь под черной пилоткой, которая сидела на его большой лысой голове будто завязь на бобовом зерне. – Спишем Гудини, Глухокшикача, Химмериха, и… Уттер женился, и…
– Составьте список и подготовьте им увольнительные. Мне в данный момент это знать не обязательно. Не буду же я прощаться с каждым лично.
Он снова отправился на центральный пост, но через час махнул рукой. Рулевой управлял, акустик слушал, где-то вокруг иногда появлялись корабли, но довольно далеко.
– АСДИКов можете не бояться, господин обер-лейтенант, – говорил первый рулевой. – Они могут пеленговать только на скорости до двенадцати узлов, а мы идем сейчас на четырнадцати. Слишком быстро. Если они захотят нас преследовать, то потеряют пеленг. Шноркель на радаре они тоже не увидят – слишком большая волна. В случае чего проверим, как работает эта… хрень, которая якобы поглощает ультразвук, радар и все прочее. Однако эта малышка не так уж плохо ходит. Идите ложитесь, господин старпом. Вы со вчерашнего дня на ногах. Если что, разбудим.
Рейнхардт поскреб голову и решил в самом деле пойти вниз, но для очистки совести зашел еще посмотреть, что происходит в машинном отделении.
Потом поужинал, хотя аппетита не было. Он запихивал в себя хлеб, сухую колбасу и сардины, но мысли блуждали в ином мире – мире дурных подозрений. Пассажиры, груз, тройная шифрограмма…
Господи, что это может быть? Рейд в Америку? С грузом шпионов или диверсантов?
Вряд ли речь идет о той извечной идее-фикс насчет рейда к американскому побережью с потоплением кораблей противника в его собственных портах – иначе им не приказали бы отпустить торпедистов. Значит, шпионы.
Почему бы и нет?
Всё лучше, чем самоубийственные атаки на конвои. «Найти! Потопить! Только вперед! Как Блюхер под Катцбахом!» Чушь это все. И каждый раз поражение. Чиф был прав. Дело действительно было швах. Каждый, кому хватало мозгов, мог отчетливо это понять. Когда начинаешь проигрывать, пора вставать из-за стола. А именно это означала потеря Африки, Италии, Нормандии, России, Греции, Польши… Оглянуться не успеешь, как придется сражаться за станцию подземки в Берлине. Каждому очевидно, только не тем дуракам. А эти конвои? Рейнхардт теперь чувствовал себя облаивающим поезд псом, а не внушающим ужас волком Атлантики.
Он забрался в свою каютку и лег спать.
Рейнхардт понятия не имел, что его разбудило. Шум продувающего балласты воздуха? Топот ног? Или только жестяное «ш-ш-швум-м-м!» бьющих о рубку волн?
Он вскочил на ноги.
– Что происходит?! Докладывайте!
– Похоже, ненадолго прояснилось. Выпал случай к звездам прицелиться, господин старпом. Второй помощник пошел с секстантом на мостик. Будем знать местоположение.
Рейнхардт потер онемевшие щеки, будто желая впихнуть внутрь глаза́. Пока он не лег, ему как-то сходило с рук, но после трех часов сна он чувствовал себя попросту больным.
Сунув ноги в толстых свалявшихся носках в сапоги, старпом нащупал висевшую на переборке тяжелую кожаную куртку, подбитую войлоком. Найдя шерстяную шапку, потащился на центральный пост.
– Вы на мостик?
– Да!
Он успел лишь поставить ногу на ступеньку трапа.
Все произошло в одно мгновение.
Сперва раздался возглас оператора радиолокатора:
– Самолет! Приближается! Азимут двести! Восемь миль!
Одновременно послышался вопль: «Тревога!» Второй помощник скатился по поручням прямо на голову Рейнхардту, за ним маат с центрального поста. Пронзительный звон смешался с криком поднимающегося с палубы Рейнхардта.
– Экстренное погружение!
Маат уже висел на рычаге замка, закрывая люк, вода лилась сверху как из водопада.
– Полный вперед! Рулевой, резко вправо! Курс двести! Все на нос! – орал Рейнхардт.
Подлодка отчетливо опустила нос. Открылся какой-то шкафчик, что-то с грохотом опрокинулось и покатилось по полу. В офицерской кают-компании со звоном посыпалась посуда. Субмарина класса XXI могла экстренно уйти под воду за восемь секунд.
Слышно было, как шипит вытесняемый из цистерн воздух, скрипит и стонет корпус, жужжат электродвигатели. Подлодка накренилась на борт, совершая самый крутой из всех возможных поворотов. Прямо под приближающийся самолет – так безопаснее. Сократить дистанцию. Пусть тормозит, пусть разворачивается, пусть его вышвырнет из зоны атаки.
– Пошли две, – торжественно сообщил акустик.
Все машинально присели, закрыв головы руками. Рейнхардт вцепился в поручень.
Наступила тишина.
Они видели их на внутренней стороне зажмуренных век – столь четко, будто у каждого открылся третий глаз. Два продолговатых блестящих силуэта, которые вонзаются все глубже в чернильного цвета воду, оставляя за собой шлейф из фосфоресцирующих воздушных пузырьков. А потом превращаются в чудовищные маленькие солнца, раздирающие пучину огромными пузырями обратившейся в газ воды.
Первый взрыв обрушился внезапно, будто удар топора. Ужасающий грохот, свет замигал, кто-то крикнул.
– Отставить панику! – возмущенно рявкнул Рейнхардт. – Ничего не случилось! Полный промах!
– Протечка под аварийным коллектором!
Снова взрыв. По лодке прошла волна вибрации, затем тряхнуло, послышался грохот подброшенных вверх решеток пола. Наступила темнота.
– Вода в машинном отделении!
– Без истерики! Что вы, в самом деле!
Вспыхнули синие аварийные огни.
– Ну вот и все, – объявил Рейнхардт. – И зачем было так орать? Удар пришелся в пенный след, по наименьшей линии сопротивления. Опуститься на сто восемьдесят. Курс – сто двадцать. Господин Вихтельман, почему у «эрликонов»[25] никого не оказалось? Мы могли бы сбить этого урода.
– Я приказал всплыть ненадолго, господин обер-лейтенант, – попытался объясниться второй помощник. – Только чтобы снять координаты.
– Чего вполне хватило, – подытожил Рейнхардт. – Что, теперь уже и голову в этом море не высунуть? Просто невероятное невезение. Координаты-то хоть получили?
– Успел.
– Останемся под водой еще полчаса. Потом вернуться на перископную глубину и перейти на дизели.
– Но ночью? Каким чудом? Ведь он не мог нас видеть! – возмущался кто-то в унтер-офицерском кубрике.