– Слушай, да у них давно радары на самолетах! Поверить не могу, как можно быть таким болваном! Загляни себе в задницу и проверь, не там ли еще твоя башка!
– Рейнхардт, что происходит? Доложите обстановку.
Риттер открыл дверь и отважно шагнул на поле боя. Звякнули предохранители, снова вспыхнул свет.
Старпом вздохнул.
На место они добрались на следующие сутки, в два часа ночи. Рейнхардт приказал остановить машины и лечь в дрейф. Они выдвинули перископ, но море вокруг было полностью пустым. Случайный квадрат северной Атлантики, обозначенный на картах четырехбуквенным кодом.
Не было ничего. Ни корабля снабжения, ни Королевского флота, ни даже чаек.
– Чиф, как у нас с горючим?
– Плохо. До дома точно не хватит.
– Радиопеленгатор, что у вас?
– Ничего, господин старший помощник.
– Акустик?
– Ничего.
– Ждем, – объявил Рейнхардт. Он сплел пальцы на рычагах перископа и оперся головой о трубу. – Кок, попрошу кофе!
– Они непременно появятся, – резко проговорил капитан. – Не сейте пораженческих настроений!
Два часа спустя Рейнхардт распорядился всплыть и медленно обойти сектор. Сам он поднялся наверх, велев дать ему сигнальную лампу Олдиса.
Размеренно гудели двигатели.
Капитан сидел на плюшевом диване в кают-компании, уткнувшись стеклянным глазом в переборку и созерцая пустоту. Врач апатично тасовал потрепанные карты. И так без конца. Субмарина превратилась в гигантскую приемную дантиста.
Все молча сидели на койках или в кают-компаниях. Примерно каждые десять секунд кто-то поглядывал на настенные электрические часы. Некоторые ложились спать, преисполнившись солдатского фатализма. Известно, что на войне ничего не прозеваешь – в любом случае разбудят, так что пока удается, надо спать. И пусть будет, что будет.
Соответственно, скрип люка и канонада оживленных возгласов Рейнхардта подействовали как взрыв гранаты в замкнутом пространстве.
– Малый вперед! Курс тридцать пять! Палубной команде наверх! Готовиться к швартовке! Бегом! Артиллерийские расчеты – на посты! Приготовить погрузочные люки! Выдвинуть кнехты! Быстрее, народ! – И уже нормальным голосом он добавил в сторону центрального поста: – А свой радиопеленгатор можете в задницу себе засунуть.
Корабль обеспечения «Оксфольт» оказался переделанным угольным транспортом, покрытым остатками зеленой краски и ржавыми потеками, невесть зачем скрывавшимся за шведским флагом. Как будто кто-то мог поверить, что ощетинившиеся зенитными орудиями верхние палубы принадлежат нейтральному судну.
Все происходило в темноте и оттого выглядело слегка нереальным. Крики матросов, ряды больших кранцев, свисавших между бортами подобно гигантским колбасам, спускавшиеся сверху в погрузочные люки мешки с провиантом, покачивающиеся на шлюпбалках торпеды, толстая гофрированная змея подачи топлива, свешивавшаяся над кормой диковинной пуповиной.
Небо синело.
Возле балластной цистерны слышалось шипение сварочных аппаратов, сверкающие искры от которых, несмотря на защитные экраны, наверняка были видны на многие мили. Внутри подлодки оставили лишь слабый красный свет. Команда металась по палубам, матросы с охапками буханок хлеба и кругами сыра сталкивались с теми, кто менял аккумуляторы или носил запчасти. Хаос. Стармех носился между ними, будто ошалевший папуасский шаман, руководя ремонтом.
Рейнхардт вместе с капитаном поднялись по трапу на борт «Оксфольта».
Субмарина нового поколения могла казаться роскошной, но только подводникам. Здесь под ногами стелился красный ковер из кокосовых волокон, в глаза бил резкий свет, в капитанской кают-компании среди изящной мебели из черного дерева блистал накрытый белой скатертью стол, заставленный, будто в День святого Мартина, блюдами с колбасами, жареными гусями, паштетом, пенящимся пивом в стеклянных кружках. В хрустале отражались огоньки свечей.
Они стояли посреди салона, будто двое ошеломленных бродяг – Риттер в своем потрескавшемся и потертом кожаном плаще, Рейнхардт в тяжелых корабельных сапогах и воняющей смазкой, покрытой потеками соли куртке – оба заросшие, грязные и бледные. Оба щурились, будто выкопанные в поле кроты.
Капитан «Оксфольта» и его свита, в свою очередь, выглядели так, будто перенеслись сюда прямо из оперы. Черные мундиры, снежно-белые рубашки, сверкающие золотом полоски на манжетах, начищенные до блеска ордена.
Запах сигар и одеколона.
Они щелкнули каблуками, отдавая честь. Риттер бодро выбросил вперед руку, будто собираясь выбить кому-то глаз. Рейнхардт лишь совершил неопределенный жест – что-то среднее между прощанием с теткой на перроне и попыткой повесить шляпу.
– Господа, чем богаты…
– Наши морские герои…
– Рыцари подводных сражений…
– Волки Атлантики…
– Прозит!
Голоса сливались в общий шум. Капитан позволил препроводить себя к столу. В это мгновение он больше всего напоминал растрепанного учителя математики. На подлодке казалось, что он следит за собой – никаких штатских тряпок, никакой бороды. Он ежедневно скреб подбородок бритвой, велел чистить щеткой свой мундир. Но стало чуть посветлее, и чары рассеялись. Появились выцветшие манжеты, потрепанные знаки различия, какие-то пятна и потеки на одежде. И вдобавок ко всему желтоватая кожа, будто после тяжелой болезни.
Когда-то Рейнхардту не по душе был подобный цирк. Он закатывал глаза, выслушивая тосты, вежливо отказывался от подарков и героически выносил все славословия в адрес команды, после чего сбегал на корабль. Но теперь поумнел. Знал, что после океан в любом случае сомкнется над головой, а он будет сидеть в стальной трубе и с тоской вспоминать о каждой сигарете или рюмке коньяка, от которых отказался.
И потому старпом позволял себя обихаживать и хлопать по плечу, принимал сигары, фляжки и плитки шоколада.
– Рейнхардт, познакомьтесь с нашими гостями, – сказал Риттер, хватая обер-лейтенанта за рукав. – Герр Клаус Фордингер, доктор Альфред Висманн… а это фройляйн Ева Левенганг.
Ева Левенганг обращала на себя внимание прежде всего ростом. Ее голова, украшенная локонами «под пуделя», слегка возвышалась над макушкой старпома, к тому же вызывали уважение ее широкие плечи и впечатляющая лебединая грудь под мохнатым свитером, формы которой вызывали ассоциации с двумя носовыми бульбами стоящих рядом эсминцев.
Щелкнув каблуками морских сапог, Рейнхардт пожал всем руки – изящную сильную ладонь дамы, ледяную костлявую лапку Фордингера и сухую ладошку Висманна.
Фордингер носил усы и походил на седого врача на пенсии, Висманн был худ, в круглых проволочных очках и с удвоенным количеством зубов. Чем-то он напоминал крокодила в облике человека.
– Каюты для наших гостей уже готовы?
– Увы, трудно это назвать каютами, – заметил Рейнхардт, – но я уже распорядился освободить два отсека, как было приказано.
– Вы меня не узнаете, герр обер-лейтенант? – спросила его рослая светловолосая бестия.
Рейнхардт растерялся. Мозг его работал на максимальных оборотах, подобно артиллерийскому вычислителю, но среди всех эпизодов, приключений и даже пьяных инцидентов не фигурировали воспоминания о почти двухметровой блондинке, с сиськами как два бакена и голосом, похожим на рев пикирующего «штукаса». Точно нет.
– Прошу прощения… но…
– Мадам Левенганг – дива Берлинской оперы, – строго проговорил Риттер. – «Садитесь, Рейнхардт! Неудовлетворительно!» – Ее исполнение Вагнера восхитило самого фюрера!
– Простите, но в последнее время я не бываю в опере.
– Может, хотите помыться? – предложил капитан «Оксфольта».
– Спасибо, но мы должны как можно скорее уходить. Когда наступит рассвет…
– Герр обер-лейтенант, вы находитесь под защитой наших зенитных батарей и мы стоим вдали от морских путей. Здесь кораблю ничто не угрожает.
– Вы же не боитесь, лейтенант? – Ева взглянула на Рейнхардта голубыми глазами, похожими на замороженные в льдинках сапфиры.
– Боюсь, мадам. За команду и корабль. Связанные швартовами, мы беззащитны и не можем маневрировать. Нужно как можно скорее завершить погрузку. К тому же состояние моря может ухудшиться…
– О, тут у них столько пушек… Можете ни о чем не беспокоиться. Наверняка ничего не случится.
– Это вас троих мы забираем к себе на борт?
– Господин Рейнхардт, ваш капитан ничего еще вам не говорил? – удивился Фордингер. – Не только нас. Еще груз и наших людей. Надеюсь, поместимся.
Проследив за жестом его руки, Рейнхардт остолбенел при виде четверых мускулистых мужчин в черных как сажа мундирах и полевых фуражках, которые в ряд подпирали стену, напоминая ожившие плакаты «Фольксштурма». Гранитные подбородки, взгляд узких как щелки голубых глаз из-под черных козырьков, волосы цвета льна. Все были в галифе, портупеях и начищенных до блеска офицерских сапогах, но опознать их род войск он не мог. Похоже, у них не было даже положенных по уставу нашивок на рукавах.
Возможно, подумал он, это необязательно армия. Всевозможных организаций и служб было множество, и все они носили те или иные мундиры, причем все более опереточные.
Оба представленных ему мужчин были как бы в штатском, но одевались одинаково. Оба носили на галстуках круглые застежки со свастикой и странные значки в петлицах – что-то вроде черной, направленной острием вверх стрелки, с белой каймой на красном фоне. Черт знает что это могло значить.
– Поме́ститесь. В тех двух отсеках обычно пребывает до двадцати человек, но удобств там нет. Особенно для вас, мадам, не будет соответствующих условий.
– Всё ради победы, герр обер-лейтенант. Это стоит любых жертв.
Рейнхардт решил немного расслабиться, отведя себе час на дегустацию пива, коньяка, жареного гуся с красной капустой, рулета и печеночных клецек. Там, внизу, все равно пока хватало работы.
«Попробуйте колбасу, герр обер-лейтенант. Настоящий немецкий вурст! В Германии вы теперь ничего такого не съедите, у меня кок из Богемии, из Кашперских гор!»