Дальше все происходило очень быстро. Компанию на берегу охватила паника. О`дин поднял копье и за долю секунды пригвоздил к стволу двоих четверняшек, после чего выхватил меч длиной с солидное дышло и, замахнувшись, перерубил пополам еще одного вместе с кожаным плащом и покачивающимся на ветке висельником. Затем он ворвался в гущу панически бегающих и спотыкающихся о флаги людей. Отрубленная голова Фордингера пролетела над субмариной и с плеском упала в воду залива. Матросы на мостике ошеломленно проводили ее взглядом.
– Козлиная моча тебе, а не мед Вальхаллы, – монотонно переводил снизу Френссен. – Руну Турс тебе режу, или рисую… И три… знака… огонь… смерть и река клинков. Что-то о змеях… не понимаю…
– «Эрликон», приготовиться к стрельбе прямой наводкой, – отчетливо выговорил Рейнхардт. – Короткими очередями, оптический прицел.
– Я бы не рисковал, – посоветовал Вихтельман.
– Там наши матросы, – ответил Рейнхардт и поднял руку, собираясь отдать команду.
Великан тоже вытянул руку. Копье выскочило из ствола и вернулось в руку бога, освободив оба рухнувших наземь тела. Развернув копье острием вниз, он нарисовал что-то на песке – и в то же мгновение весь берег охватило пламя, гудящее и оранжевое, какое Рейнхардт до сих пор видел лишь на палубах подбитых танкеров.
Они снова присели за волнорезом, защищая лица от жара. На берегу раздался пронзительный хоровой вопль горящих людей.
Так продолжалось несколько секунд, а когда они выглянули из-за волнореза, берег был пуст. Там все так же росла трава, все так же трепетали флаги, а единственным следом пожара оставались небольшие кучки светлого пепла, высыпающиеся из лежащей на земле невредимой одежды. Один исчез.
Они ошеломленно молчали, стоя на мостике, но ничего больше не произошло. Лишь ветер покачивал свисавшие с ветвей пустые петли.
– Господин Вихтельман, – нарушил гробовую тишину голос Рейнхардта, – занесите в бортовой журнал под сегодняшней датой: «Восемь часов утра, пристали к необозначенному на карте острову в районе Исландии – тут приведете координаты по счислению. Особые пассажиры сходят на берег с целью выполнения своей миссии. Командование кораблем берет на себя Удо Рейнхардт, старший помощник. Восемь тридцать пять: воздушный налет на берегу, ответ огнем бортовой артиллерии, все участники высадки погибли вследствие взрыва фосфорной бомбы, на корабле без потерь. Как старший по званию, на основе военного закона временно беру на себя командование. Принимаю решение возвращаться в район базирования. Удо Рейнхардт. УЛФ». Составьте шифрограмму того же содержания, добавьте только, что я жду указаний, и отправьте командованию. Что вы так на меня смотрите? Вас не учили, что в рапортах командованию флота следует избегать упоминаний о русалках и гномах? Вы предпочли бы вариант: пассажиры вместе с капитаном сходят на берег с целью принесения кровавой жертвы и вызывают гнев германского бога, вероятно, по имени Вотан, или Один, после чего погибают, пораженные его огненным дыханием?
– Я передам радиограмму, – сказал Вихтельман, спускаясь на центральный пост.
– Распорядитесь, чтобы приготовили спасательный плот, если еще какой-нибудь остался, и дайте мне одного матроса. Я схожу на берег.
– Но, господин старший помощник…
– Может, кто-то выжил. Господин Вихтельман, берете командование на себя. Прикрывайте нас.
Они вернулись десять минут спустя на двух понтонах, привезя три уцелевших автомата и патронташи с магазинами. Рейнхардт нашел пояс с капитанским пистолетом. Они также забрали два еще не открывавшихся ящика.
– Как думаете, что там? – спросил второй помощник.
– Не знаю, но они опечатаны. Что-то мне подсказывает, что лучше забрать их назад. Под палубу их. В торпедную камеру. Спустить воздух. Поднять якорь – и полный назад. Убираемся отсюда.
– Господин капитан… Это от команды. Мы… в смысле, от нашего имени, хотели бы…
Боцман держал в руке старую фуражку Рейнхардта, которая куда-то пропала сразу после того, как они отчалили от острова. Нахмурившись, он взглянул на боцмана поверх планшетного стола. Фуражку почистили, порванное и расплетенное шитье починили золотой нитью, а верх обшили новым белым чехлом. Фуражка командира корабля.
– Боцман… – медленно проговорил Рейнхардт. – Крайне приятный жест с вашей стороны. Ценю… но я не получил повышения. Я лишь временный командир. Фуражку приму, поскольку она, в конце концов, моя, но категорически прошу не называть меня капитаном. Видите на моем рукаве третью полоску капитан-лейтенанта? Нет. В таком случае прошу придерживаться устава. Все-таки мы не пиратский корабль.
Он вернулся к карте.
– Рулевой, как долго мы шли курсом на север?
– Двадцать восемь часов, с крейсерской скоростью двенадцать узлов.
– Прибавьте скорость и держите курс девяносто.
– Есть курс девяносто.
Рейнхардт вышел с центрального поста и спустился вниз. Поколебавшись, толкнул дверь капитанской каюты. Втиснутая в нишу у стены койка, несколько полок, на стене бронзовая вешалка с парадным мундиром, рядом штормовая одежда, почти не пользованная. Сев за стол, он отстегнул пояс с кобурой. Капитанский пистолет выглядел странно чужим, будто заграничным. Он слегка походил на бельгийский FN, а слегка на американский автоматический кольт, но на нем стояло немецкое клеймо. Р-35(р). О такой модели Рейнхардт никогда не слышал. Вписанные в треугольник буквы FB на щечках рукоятки тоже ничего ему не говорили.[29] Он ожидал увидеть скорее «вальтер». Вынув магазин, для надежности дважды передернул затвор и бросил пистолет в ящик вместе с кобурой. Бумаги на столе капитана были тщательно рассортированы и скреплены, некоторые лежали в отдельных папках. «На войне важнее всего отчетность, Рейнхардт».
Возле закрепленного стальной лентой стаканчика для карандашей и ручек стоял маленький стеклянный пингвинчик, вызвавший у Рейнхардта странное беспокойство. Пингвинчик никак не соответствовал образу холодного наставника. Что это было? Сувенир? Амулет? Ему не хотелось этого знать.
Он вспомнил про коврик и заглянул в нишу с койкой.
Стиснув зубы, несколько раз глубоко вздохнул, после чего двумя пальцами стряхнул случайную влагу в уголках глаз.
Какое-то время он молча смотрел на коврик, а потом осторожно выковырял кнопки, сложил его вчетверо и аккуратно уложил в чемоданчик с личными вещами капитана. Вместе с детским рисунком с изображением парусника и подписью: «Папа плывет домой к Хельге». Вместе с фотографиями Риттера, держащего на коленях двух девочек лет шести, Риттера в шортах, забавляющегося с большой немецкой овчаркой, и кудрявой темноволосой женщины, едущей на велосипеде по лужайке, сидящей на оплетенной розами веранде или стоящей на пляже с огромным мячом в руках. Довольно-таки симпатичная, ничем не примечательная, но с приятной внешностью. И явно моложе Старика. Между матрасом и стеной ниши он нашел еще одну тонкую пачку фотографий, изображавших ту же женщину, но совершенно иных. Она стояла голая, опершись одной ногой о табурет, и бесстыдно демонстрировала свои прелести прямо на камеру, или лежала на лугу, или…
Рейнхардт бросил все фото в чемоданчик и защелкнул замки, а затем с каменным лицом уселся за стол.
– Хватит строить из себя человека, сволочь ты этакая, – с горечью процедил он. – Именно тут ты показал свое настоящее лицо. Так что моего мнения о себе ты не изменишь, сукин сын. И уже не отберешь у меня мой корабль.
Он еще немного посидел за столом, глядя прямо перед собой, и, в конце концов с чувством бросив: «Дерьмо!», открыл дверь и вышел в кают-компанию.
– Воздушный объект! Азимут восемьдесят! – кричали на мостике. – Но, господин обер-лейтенант, это не самолет!
На диком, фыркающем пеной коне галопом мчалась огромная женщина – голая, в одной кольчуге, с развевающимися рыжими волосами под похожим на чашу шлемом. Она находилась на высоте в двести метров, пересекая их курс перед самым носом.
– Шайсе! – рявкнул Рейнхардт, сдвигая фуражку на затылок. – Как же меня все это достало! «Флак»[30], воздушная тревога! Приготовиться к залпу по моему приказу! Пока ждать!
Щелкнули замки, оба дула «двадцаток» поднялись и начали поворачиваться.
– Я хренею!.. – вырвалось у кого-то на мостике.
– Спокойно, – процедил Рейнхардт. – Ждать!
Кто-то сглотнул слюну. Орудие поворачивалось, канонир сидел, держа ногу над педалью спуска в ожидании приказа. В небе двигался проволочный кружок коллиматора, следуя за силуэтом галопирующей воительницы.
Она миновала их, а затем издала пронзительный вопль, заставивший их согнуться пополам. Звук напоминал вой пикирующего «штукаса».
Выругавшись, Рейнхардт взял микрофон интеркома.
– Рулевой, один длинный сигнал туманной сирены!
Субмарина загудела в ответ, но далеко не столь впечатляюще.
– Ну вот, господа, – вздохнул Рейнхардт. – Валькирия. Может, кто-нибудь хочет напеть Вагнера?
– Господи… где мы, господин обер-лейтенант?
– По имеющимся у меня сведениям, в Северном море. И пока что мы идем курсом на Исландию.
– Но что все это значит?
– Я знаю не больше вас. Мой совет: сосредоточьтесь на том, что доступно пониманию. На своей вахте. Мы должны дойти до Трондхейма. Все остальное не имеет значения.
– Что с возможностью определения по звездам?
– Все так же, господин обер-лейтенант.
– То есть?
– То есть все то же долбаное небо… простите, оптическая иллюзия полярной зоны.
– Не понимаю, – сказал Вихтельман. – Мы должны были давно покинуть тот регион.
– А по солнцу что у вас вышло?
– К сожалению, измерения оказались ошибочными.
– В смысле?
– Я сделал все, как надо и как обычно, и у меня получилось, будто мы посреди Сахары. И это еще не всё. Либо все наши компасы неисправны, либо солнце заходило на юге.