в жертву, чтобы обрести силу рун. Он должен был ее постичь или сгнить на том дереве! Он доказал, сколь многим способен поступиться, чтобы получить столь ценный дар! Это было самопожертвование! А они предложили ему трусливое убийство. Ничего удивительного, что он разозлился. Эти глупцы даже не знали, что изображение его жестоким дикарем – лишь поздняя христианская пропаганда. Нет. У меня другое предложение. Послушайте, капитан. Будьте искренним с самим собой. Загляните глубоко в свою душу и послушайте. Что вам осталось? А если в самом деле поджечь мир? В самом деле предать огню всю политику, лицемерие, Гитлеров, Сталиных, Черчиллей, адвокатов, тех, кто первым бросает камень, и тех, у кого всегда всё на тарелочке, тех, кто домогается всего, что можно, и тех, кто раздает привилегии? Спалить весь этот заплесневелый мир, пусть его скует мороз, пусть после него возродятся наконец Счастливые луга? Загляните в собственную совесть! Чью сторону вы хотите занять во время последней битвы? Непогрешимых блистательных лицемеров, желающих защищать республику такой, какая она есть? А может, тех отчаянных, кто хочет сражаться за мечту или погибнуть? Кто вы, капитан? Не звучит ли это для вас знакомо? Привлекательно? Лучше быть пиратом или рабом, Рейнхардт? Послушайте меня. Я собирался создать драккар. Ужасающий корабль, который понесет врагам последнюю битву. Внушающий страх Нагльфар, построенный из ногтей мертвецов. Но я подумал – а обязательно ли это должен быть драккар? А если это будет подводная лодка XXI серии? Не безымянная, плавающая по прихоти какого-то кретина? Мои карлики способны скопировать все, что угодно. Они возьмут этот корабль за образец, и вскоре возникнет ужасающий Нагльфар, который принесет бурю в этот заплесневелый мир. Подводная лодка из ногтей мертвецов. Шесть торпедных установок. Зенитные пушки. И вы. В белой фуражке командира.
Рейнхардт молча глотнул меда.
– Так как? – спросил Локи.
Рейнхардт встал.
– Я должен поговорить с командой.
– Буду ждать. Я не спешу.
И все-таки мы проходим через Радужный мост. Туда и обратно.
Нужны ногти.
Много ногтей. Мы уже перестали косо на них смотреть. В ловких руках кузнецов из Нифльхейма ногти мертвецов становятся ковкими, будто металл. Они превращаются в идеальный легкий и прочный материал, из которого можно построить что угодно. Иногда мы заходим в пещеру, превращенную в сухой док, чтобы посмотреть, как мастера-карлики ставят шпангоуты, встраивают балластные цистерны, укладывают трубы коллекторов, монтируют крышки торпедных установок. Взглянуть на сверкающие золотом, серебром и платиной картеры дизелей, на блестящие золотом и отполированной костью рычаги и переключатели пультов управления. Мы смотрим на сыплющиеся из сварочных аппаратов искры, вслушиваемся в гул клепальных машин.
Корабль прекрасен.
Под ловкими пальцами маленьких кузнецов из Нифльхейма наш Нагльфар постепенно приобретает очертания. Киль и шпангоуты напоминают хребет и реберные дуги, провода извиваются внутри подобно нервам и жилам живого существа.
Еще немного, и мы закончим. Нагльфар будет готов. Он понесет огонь паршивому неудавшемуся миру. Конец несправедливости, конец слезам, нищете и отчаянию. Конец временам безумия, бесстыдства и разврата.
Еще немного.
Надвигается век топора, век меча и разбитых щитов.
Надвигается волчья буря.
Еще немного.
Нужны только ногти. Больше ногтей.
К счастью, ваш прогнивший мир в избытке снабжает нас именно ногтями мертвецов. И кровью, которая столь чудесно вспыхнет в цилиндрах наших дизелей. И неудовлетворенной страстью, которой можно зарядить аккумуляторы. Нагльфар может прокормиться тем, чего в вашем мире хватает сверх всякой меры.
Нужно только больше ногтей.
И потому мы проходим через Радужный мост и плывем в водах вашего мира. Мы можем всплыть повсюду, где чье-то безумие велит беспричинно убивать других. Мы всплываем и собираем плоды чрезмерного самомнения безумного муллы, или звериной ненависти вцепляющихся друг другу в горло военачальников, или помешанного на идеологии тирана. Даже суша не является для нас препятствием.
Дарфур, Сребреница, поля под Пхеньяном, Сьерра-Леоне, Гавана.
Столько мест. Столько ногтей.
О нас ходят слухи по всем морям. О проклятой подводной лодке с командой призраков. О капитане в заскорузлой от соли куртке, со свинцовыми, как Северное море, глазами. О нас знают матросы под дешевыми флагами и одинокие мореплаватели, а также команды прекрасных дорогих яхт. Но им редко удается поделиться своими знаниями.
Кровь, страсть и ногти.
Все, что нам нужно.
А потом мы возвращаемся на Берег Мертвых и ждем.
Мы чувствуем, что наше время уже близко, но пока что ничего не происходит.
Мы ждем.
– Уже скоро, – говорит Локи. – Настанет наше время. Вскоре залает Гарм. Волк Фенрир порвет цепи и проглотит солнце. В море выйдет Нагльфар. И придет волчья буря.
Уже скоро.
Близится время.
Скоро.
Послесловие
Чаще всего мне задают вопрос об идеях. О вдохновении, о причинах. «Откуда вы берете идеи?» – вопрос из настолько железного репертуара, что на авторских встречах он вызывает всеобщее веселье. Все это свидетельствует об огромном невежестве относительно самой сути идеи, глубокой уверенности, что готовые истории откуда-то берутся и что существует некий способ отыскать их источник. Соответственно, у большинства авторов имеется тот или иной любимый ответ. Чандлер, к примеру, утверждал, что ищет вдохновения в ящиках писательских столов, пока их хозяев нет дома. Сам же я, слегка подражая Кингу, отвечаю, что выписываю специальный журнал, в котором можно бронировать себе идеи, отправляя СМС, а в последнее время – что в издательстве «Фабрика слов» идеи назначают авторам сверху и раздают в запечатанных конвертах раз в год.
Шутки шутками, но на самом деле никто понятия не имеет, откуда появляются идеи, и каждый автор подсознательно боится, что спрятанная глубоко в мозгу таинственная машинка вдруг остановится. Если кто-то зарабатывает на жизнь тем, что придумывает истории, но при этом сам не знает, откуда он их берет, ничего забавного в этом на самом деле нет.
Есть идеи, которые прилетают ниоткуда и ударяют прямо в лоб подобно кумулятивному заряду – сразу с началом, завершением, заглавием и главным героем. Именно они больше всего беспокоят, ибо в самом деле неизвестно, откуда они берутся.
Все рассказы, собранные в этой книге, были созданы по чьему-либо заказу, в основном для различных тематических антологий. В этом смысле вдохновение было навязано сверху – мы делаем антологию о Второй мировой. О палачах. О драконах. О щеночках. О сортах холодца.
Могло бы показаться, что при такой постановке вопроса проблема идеи решена изначально – просто потому, что «о щеночках». Вот только все искусство состоит в том, чтобы написать нечто, умещающееся в рамках антологии и соответствующее условиям заказа, и вместе с тем чем-то отличающееся от других историй. В конце концов, все пишут о пегасах или о щеночках. Составление подобных антологий имеет в мире давнюю традицию, в Польше несколько более короткую, но с некоторого времени их выходит как минимум несколько в год. Я сам их очень люблю и люблю для них писать, хотя знаю тех, кто терпеть этого не может и всегда отказывается, считая, что это чересчур большое ограничение для ума и творческого процесса. Лично я считаю, что подобный заказ – нечто вроде вызова. Порой возникает искушение уйти от очевидных ассоциаций, а порой – перевернуть их с ног на голову. Есть столь избитые темы, что написать в их рамках нечто оригинальное – сущая акробатика. Что, к примеру, можно сотворить в области антисказок или на тему вампиров? Оказывается, можно, только приходится поизвращаться. И тем больше радости, если все получается. У хорошего рассказчика, работающего по найму, должна быть история на любую тему, а если нет – он должен ее найти.
ВОЛЧЬЯ БУРЯ. Когда Эрик Гурский позвонил мне насчет своей идеи антологии фантастических рассказов на тему Второй мировой войны, я в первый момент решил, будто он сошел с ума. Но потом свыкся с этой мыслью и подумал: «Почему бы и нет?» Фантастика позволяет взглянуть с собственной своеобразной перспективы даже на кровавую бойню и иногда найти какие-то ответы там, где философы разводят руками. Порой невероятные причины кажутся более разумными, чем то, что произошло на самом деле. Никто не знает, почему несколько десятков миллионов людей помешались на кретинской идеологии, именовавшейся национал-социализмом, до такой степени, что решили накинуться на весь мир. Объяснение, что ими овладел космический вирус или могущество древнего бога, кажется более правдоподобным, чем оправдание, что просто так вышло, ведь экономика лежала в руинах, была высокая инфляция, а Гитлер оказался слишком убедителен.
А потом я вспомнил об одной из тех историй, которую давно хотел написать, но как-то не складывалось. И написать я хотел о подводной лодке-призраке. О гибриде корабля подводной «волчьей стаи» с Летучим голландцем.
В подводных лодках само по себе есть нечто захватывающее: сперва тянущийся месяцами поход, в котором сотня с лишним людей, теснящихся в стальной коробке, становятся легкой добычей для любого самолета и корабля, пока они не наткнутся на конвой и не затаятся под водой. Тогда подлодка становится хищником – тайным и опасным. Для идущего в тесном строю торгового корабля, набитого тушенкой, боеприпасами и кальсонами, залп торпед смертелен и почти неизбежен. Но потом в дело вступают эсминцы охраны, и подлодка снова превращается в жертву, уходит под воду и может только ждать, в то время как вокруг падают наполненные взрывчаткой бочки, а команде остается лишь молча смотреть на обшивку, из которой в любое мгновение может хлынуть водопад, и слушать чириканье гидролокаторов.
По каким-то таинственным причинам армия Третьего рейха до сих пор вызывает восхищение, даже у тех, кто, по логике, не должен питать к ней симпатии. Говорят, будто Гитлер был скверным художником – отвергнутым, недооцененным, со склонностью к китчу. Но о художественном обрамлении своего помешательства он тщательно заботился. Стоит заметить, что командиром он был не лучшим, поскольку в конце концов потерпел полный разгром, а политиком еще худшим, поскольку построил ад на Земле – но его армия до сих пор многим нравится. Даже тот, кто не имеет ничего общего с национал-социализмом, сочтет, что немецкий Stalhelm куда больше к лицу и придает более боевой вид, чем похожие на уродливые котелки головные уборы большинства войск по нашу сторону окопов. Пожалуй, именно благодаря этой двойственности, смешивающей воедино страх, отвращение и восхищение, случилось так, что для той антологии почти все писали о немцах.