Внимательный читатель заметит несколько отсылок к лучшей книге, когда-либо написанной о подводной войне – «Лодке» Буххайма. Это неизбежно. Мне не довелось служить на подводной лодке, но нечто столь вдохновенное, как «Лодка», не могло не оставить следов в подсознании.
ЧАСОВЩИК И ОХОТНИК ЗА БАБОЧКАМИ. Путешествиями во времени я никогда не увлекался, но столь избитая парадигма стала для меня заманчивым вызовом. Рассказ, однако, никак не получался. Точнее говоря, я собирался написать его где-то за месяц, а увяз на полгода, которые до этого хотел посвятить написанию повести. В основном потому, что всяческие допущения, касающиеся путешествий во времени и изменений реальности, безумно сложны. Я знал, что хочу написать, но понятия не имел как. Меня терзали классические симптомы творческого кризиса, пока я не придумал очередного персонажа. Детектив Раймонд Гольцман сразу же поставил на ноги всю историю и нанял троих киллеров, выступающих под псевдонимами Абацкий, Бабацкий и Цабацкий. С этого момента фабула вдруг с треском сложилась воедино, все части начали подходить друг к другу и работать. Я многим ему обязан. Порой так бывает.
ПОЦЕЛУЙ ЛУАЗЕТТЫ. Таково было одно из названий аппарата, разработанного, по легенде, доктором Гильотеном. В действительности чудовищная рама с падающим лезвием известна с древних времен, а более массово использовалась в Ирландии с 1307 года. Хорошо известна также четырехметровая гильотина из Галифакса, по прозвищу «Шотландская дева», которая применялась с 1286 по 1650 год. Именно о ней, предположительно, упоминал доктору Гильотену, искавшему гуманный способ совершения казней, доктор Луа из Хирургической академии. Отсюда и «Луазетта», однако название не прижилось. Еще аппарат называли «Национальной бритвой», «Народной мстительницей» – но остановились на «гильотине». Сам Жозеф Игнас Гильотен был казнен за пособничество роялистам в 1814 году.
Приняв участие в антологии о палачах, я понял, что не хочу писать чего-то, что могло бы стать «голосом в дискуссии о смертной казни» или чем-то подобным. Перед моими глазами стоял образ одного аристократа, о котором я когда-то читал. Этот человек, жертва террора, по пути на эшафот читал книгу, а за мгновение до казни загнул страницу на прерванном месте, будто собираясь в ближайшее время вернуться к чтению. Настоящий героизм. Так что воспользуюсь случаем и попрошу у него прощения за то, как я использовал эту выдающуюся сцену, поскольку в моей истории так поступает настоящий негодяй.
Когда я закончил собирать материал, то наверняка уже сам сумел бы построить и обслужить это адское приспособление, но заодно и нажил себе кошмарных снов.
БУРАН МЕТЕТ С ТОЙ СТОРОНЫ. Один из самых старых рассказов в сборнике. Я начал писать его еще в ХХ веке, где-то в 1997 или 1998 году – в стол. Поляков тогда не издавали, существовали два журнала, которые покупали рассказы: один возглавлял я сам, и мне неловко было печатать собственные тексты, а второй был конкурентом. Я писал не спеша, история была сложна психологически и казалась мне весьма коварной. Собственно, из этого получалась целая драма, в которой были только два героя, запертых в сибирской избе. Речь шла о том, что либо один из них сошел с ума, либо другой, либо оба, либо существуют два мира. Микроповесть, скрещенная с искусством, с сохраненным принципом триединства вряд ли могла продаться где-либо к северу от Замбези, но меня это нисколько не волновало. Все равно мне негде было ее издавать. Я вспомнил о ней лишь в новые времена, закончил в течение месяца и продал в антологию Войтека Седенько «Альтернативные видения». Это рассказ о хороших русских. В фантастической среде их очень много. Встречи с ними всегда заканчиваются водкой и долгими разговорами, а потом на ум приходят размышления: как общество, порождающее столь симпатичных людей, одновременно способно породить столь неприятное государство? Появляется тоска о России, такой, какую мы хотели бы иметь в качестве соседа. Великой и богатой, но дружественной, без имперских амбиций. В чем-то похожей на Канаду.
Я встречал немало хороших русских, но прежде всего – Кира Булычева. Как раз тогда, когда я заканчивал «Буран…», пришло известие о его внезапной смерти. У меня не было иного выхода, кроме как посвятить ему этот рассказ. Надеюсь, что, где бы он теперь ни был, ему понравилось.
Отряхнув по прошествии многих лет рассказ от пыли, я обнаружил, что достаточно зашпаклевать самые большие щели, подкрутить винты – и он как-то работает и дальше.
FAREWELL BLUES. Так уж бывает с блюзом, что его название плохо звучит по-польски. «Прощальная песня» не несет в себе соответствующих ассоциаций, так же как «St. James Infirmary» звучит лучше, чем «Лазарет святого Иакова». А рассказ нужно было написать в ритме блюза. Антология «Да здравствует Польша. Ура!» Клуба творцов пришлась на такое время, что рассказ о Польше или поляках ассоциировался главным образом с эмиграцией. То и дело кто-то уезжал или собирался вскоре уехать, и прощальных разговоров более чем хватало.
Многие считали, что отъезд – единственное лекарство от проблем, а я испытывал разнообразные сомнения. Вдобавок это рассказ о тревожной фазе развития цивилизации, которая во имя «здоровья и безопасности» прибегает к методам, свойственным скорее тоталитарным режимам. Здоровье и безопасность, определяемые и навязываемые чиновниками, воплощаемые в жизнь посредством камеры и дубинки, представляются мне настоящим кошмаром. Большинство эпизодов и самых странных правил, запретов и репрессий, описанных в этом рассказе, основаны на фактах. Законы и правила называются иначе, но события реальны и имеют место.
Еще одна идея, которую я решил вплести в эту историю, – ощущение, что, если когда-нибудь дело дойдет до контакта с иной цивилизацией, мы безоговорочно поверим во все, что нам скажут инопланетяне. Мы настолько не доверяем самим себе, что каждый пришелец извне кажется нам намного более заслуживающим доверия.
И еще я не мог удержаться от искушения написать историю, в которой появляются классические «летающие тарелки».
ВЫХОДНЫЕ В ОСЭКОЗЕ. Это один из тех рассказов, которые лежат, постепенно дозревая, в дубовых бочках где-то на дне мозга и ждут – иногда несколько лет, иногда пару месяцев.
Когда Яцек Дукай сообщил, что делает антологию о Польше через пятьдесят лет – «PL+50», достаточно было ответить: «Слушай, а у меня что-то такое есть». Так что я откупорил бочку и вытащил «Выходные…». Не помню точно, когда я придумал этот рассказ, но помню почему. Он стал итогом размышлений, возникших у меня во время некоего диспута, может, даже полностью приватного. Когда-то, слушая распалившихся спорщиков, я осознал, что в большинстве вопросов люди с разными взглядами принадлежат к двум разным мирам, так как не способны понять друг друга даже на уровне значения тех или иных слов. Наша реальность столь уродлива именно потому, что она является попыткой найти компромисс между огнем и водой. Невозможно создать государство, которое одновременно будет уважать права личности и коллективистскую идеологию. Нельзя одновременно создавать «государство всеобщего благосостояния» и «тигра Центральной Европы».
Собственно говоря, это болезнь всей планеты, не только наша. Даже республиканцы и демократы ведут себя так, что создается впечатление, будто им нужны два разных государства. Думаю, ситуация лишь усугубляется, и потому мне пришло в голову в самом деле разделить их физически. Создать территории, на которых и те и другие смогут жить так, как хотят. Идея сама по себе сюрреалистичная, но уже случалось и нечто более странное. Герой посещает зону, которая сильно идеологизирована, так что высказывания разных тамошних персонажей могут казаться карикатурными, но могу поклясться, что все они подлинны. Я слышал их собственными ушами и читал собственными глазами. Каждое из них по отдельности вызывало лишь чувство протеста и легкое раздражение, но, будучи сведенными в единое мировоззрение, они выглядят гротескно. И тем не менее именно в такой форме они существуют, и некоторые люди им следуют.
ХОББИ ТЕТКИ КОНСТАНЦИИ, ПРЕМИЯ, НЕОБХОДИМАЯ ОБОРОНА, ДЕЛИКАТЕСЫ ВОСТОЧНОЙ КУХНИ, ПРАЗДНЕСТВО В ВЕНЕЦИИ, ТАКСИДЕРМИСТ, ТРЕТИЙ НИКОЛАЙ. Все короткие рассказы были написаны по заказу журнала «Факт», приложения к одноименной газете, которое выходило около полугода, а его команда пыталась создать нечто, что не будет ассоциироваться с таблоидом и попадет к несколько иному читателю, чем обычные выпуски газеты, где рассказывалось о химическом составе бюста тех или иных звезд либо о том, с кем и как спят знаменитости. У меня остались приятные воспоминания, поскольку работа, заключавшаяся в написании классических short stories с регулярным интервалом для журнала, мне очень нравилась. Раз в месяц я садился за стол, сознавая, что должен сочинить рассказ примерно в десять тысяч знаков с неожиданной концовкой и готов он должен быть завтра. Сперва меня это пугало, а потом оказалось, что у меня вполне получается. Какое-то время спустя приложение закрыли как чересчур амбициозное и не попадающее в «фокусную аудиторию». Как я и подозревал, лишившись сроков и мотивации, я перестал писать раз в месяц один рассказ, хотя торжественно обещал себе, что буду так поступать и дальше. В итоге написал еще только один – «Деликатесы восточной кухни». Пока рассказики покупали, мне ничего не навязывали, лишь иногда сокращали их до размеров колонки, или слова, которые не понял менеджер, редактор заменял на более простые. В этой книге они представлены в чуть более длинных, «авторских» вариантах.
Я больше всего люблю «Третьего Николая», поскольку мне всегда хотелось написать святочный рассказ в рождественский номер какой-нибудь газеты. По сути, это классический святочный рассказ, но вовсе не вдохновленный Диккенсом. Вроде бы ничего особенного, но реализация мечты из области «мне всегда этого хотелось» многого стоит – и неважно, написание ли это святочного рассказа или езда на полном газу по гравию.