Мужчина что-то шепнул женщине. Та уважительно посмотрела на четкий, не сглаженный асфальтом рисунок протектора на колесе.
— Сколько прошла? — громко спросил мужчина парня.
— Десять тысяч с копейками, — бросил парень, не глядя на покупателя. Он держал марку — не «лохматку» продает, вещь!
Услышав цифру, названную молодым человеком, проходивший мимо Шкляр остановился.
— Почти новая, — неуверенно произнесла женщина.
— Почти, — переговорил мужчина. — Новая и есть. Для «Москвича» десять тысяч, что мне улицу перейти.
Парень молчал. Что ему мельтешить? Раз покупатель понимает толк в автомобилях, пусть смотрит. На то и глаза!
— Кость, — произнесла женщина, — сядь. Порули, а?
Мужчина еще раз обошел автомобиль.
— Ну… а если честно? Сколько прошла? — проговорил он свойским тоном, мол, не дурак, понимаю, что к чему.
— Что ты, отец? — снисходительно бросил парень, не переставая покачивать ключами. — Возраст-то у нее какой? Год и месяц. Думать надо. Что я, реактивный? Кто же больше накрутит за такой срок?
Мужчина понимающе кивнул и укоризненно посмотрел на женщину — заставляешь задавать глупые вопросы. Не женское это дело. Помолчи.
— А двигатель как? — обернулся он к парню.
— Покупать будете? Или только спрашивать? — Парень соизволил повернуть к ним свое полное красивое лицо.
— Делать нам нечего? — обиделась женщина. — Не иголку берем, верно?
— Лады! — Парень влез в автомобиль и включил двигатель.
Мужчина замер, прислушиваясь. Попросил поднять капот. Растерянно посмотрел внутрь, потрогал что-то…
— И сколько же вы хотите? — наконец спросил он отважно.
Парень назвал цифру, значительно превышающую магазинную стоимость нового автомобиля.
— А комиссионные пополам, — добавил он и выключил двигатель.
Женщина вздохнула и погладила кузов крепкой ладонью деревенской жительницы.
— А если сладить? — сказала она, ласково улыбаясь парню.
— Новый аппарат! В экспортном исполнении! Его в Швецию отправляли…
— Чеож не отправили-то? — подковырнула женщина.
— «Чеож-чеож»… Подголовники забыли на кресло поставить. И всю партию завернули… Ладно. Сотню сброшу. И все… Деньги нужны позарез. Кооператив строю.
— У каждого свое, — сочувственно произнес мужчина. — В наших-то дергарях «Москвичок» только и тянет. Мне «Жигуль» и даром не нужон. Садится на брюхо. А «Москвич» ничего, вылазит, язви его, — все оживлялся мужчина. — Ну так чо? Прокатимся?
— Сами за руль или мне? — Парень спокойно улыбался. Что ему волноваться? Он за свой товар не покраснеет.
— Вначале ты, — решил мужчина и приказал жене: — Садись!
Тут-то и наступило мгновение, которого Максим Макарович ждал со сладким замиранием в сердце. Он шагнул к автомобилю и положил руку на белое крыло.
— Сколько прошла? Тысяч восемьдесят? Или сто? — спросил он у женщины.
— Прям! — обиделась женщина. — Новая! Не видите? Глаза застило.
— Какая новая? Эта? Ха-ха! Битая-перебитая.
Женщина с ненавистью оглядела длинную фигуру Шкляра и поправила платок.
— Ходи-ходи… «Битая». Лезут всякие.
— Ваше дело. Если денег не жалко.
Шкляр медленно побрел от машины. Женщина приоткрыла дверь и поставила ногу на пол, застеленный чистым голубым ковриком.
— Очки бы надел! — крикнула она в спину Шкляра. — Слышь, Костя? Этот-то… Битая-перебитая, говорит…. Эй! Дяденька! Где, интересно, она битая?
— Да везде! — Шкляр остановился и покачал головой. — Везде! Места живого нет.
Стекло со стороны водителя опустилось, и наружу высунулось пухлое лицо парня.
— Дома не с кем ругаться, да? А то свезу тебя на кладбище — ругайся сколько влезет. Ходят тут всякие!
— Я и говорю, — подхватила женщина.
Шкляр прытко вернулся к автомобилю. Ткнул сухим пальцем в угол ветрового стекла.
— Стойки смещены?! Что ты смотришь на меня, ухарь-купец? Открытие, что ли, для тебя?
Лицо парня побелело. Он вылез из машины. Мужчина тоже вылез и принялся таращить маленькие серые глазки на кузов.
— Сюда гляди, сюда, — Шкляр провел ладонью по крыше. — Чувствуешь? Ползет. Хоть, честно говоря, правка неплохая… И крылья не свои… Да она вся крашена-перекрашена.
— Как это перекрашена? — Голос парня погас, он крепко растерялся.
— Так и перекрашена. Вот следы и вот…
Мужчина и женщина разом склонились над местом, куда указал старик. Парень, набычась, пошел на Шкляра.
— Ты что, тулуп, стараешься? Или ты им дедушка родной? — шептал он, едва раздвигая губы. — Или тебе больше всех надо?
Но он не знал характера Максима Макаровича Шкляра. На испуг его брать нельзя, обратный эффект получается.
Шкляр отодвинул парня сильной ладонью и спокойно, тоном экскурсовода принялся перечислять все дефекты, тщательно упрятанные от постороннего взгляда.
— А грит: Швеции отправляли, Швеции, — бормотала женщина. — Что ж это такое, Кость?
— А то! Жулик он! — гневно проговорил мужчина, с ненавистью глядя на парня. — По мордасам бы ему! Такие тыщи запрашивал, дороже новой. Прохиндей…
Это были звездные минуты Максима Макаровича Шкляра. В полном расположении духа он остановился у киоска и заказал большую кружку кваса. Пил медленно, с наслаждением. Густой терпкий квас нежно обволакивал горло, да так, что хотелось не глотать, а держать во рту, небом ощущая всю его прелесть.
— Не кислый? — спросили за спиной.
Шкляр обернулся и прищурил глаза в знак того, что квас отмщенный. Подошедший гражданин для удобства продел голову и плечо в новую покрышку от «Волги» наподобие патронташа. В руках он держал две громадные сумки, из которых выпирали автодетали. Пот сползал по его щекам и мятому подбородку.
Шкляр с сочувствием окинул взглядом мученическую фигуру и улыбнулся. Но в следующее мгновение улыбка застыла на его тощем лице. Он приблизил глаза к покрышке. Четкое клеймо в виде ромба с цифрой посредине не оставляло никаких сомнений — покрышка была казенная и принадлежала таксомоторному предприятию, на котором служил Максим Макарович…
— Продаете?
Но гражданин не обратил внимания на волнение Шкляра. Он поставил на землю тяжелые сумки и полез за деньгами.
— Сам купил.
Шкляр почувствовал, что не врет. Отпил еще два глотка, лихорадочно придумывая, что же предпринять. Но, так и не придумав, отвел кружку от лица.
— Резина-то ворованная.
— Ну и что? — моментально, даже с охотой, отозвался гражданин. — Меня самого прошлой ночью разули — колесо унесли. Экая невидаль: ворованная… Может, моя и есть.
— Статья существует.
— А хоть целая книга. Мне-то что?
— Привлечь можно. Скупка краденого.
Рука гражданина, протянутая к продавщице, замерла в воздухе.
— А вы вначале докажите!
— И доказывать нечего. — Шкляр уловил растерянность и приободрился. — Вот! Глядите! Клеймо таксопарка.
Гражданин запрокинул голову и вытянул шею, чтобы разглядеть место, на которое указывал Шкляр. Но так ничего и не увидел, а снять с себя покрышку он опасался. Чувство тревоги уже вползло в его сознание. Он враждебно смотрел на старика. Что это за фрукт? Мало ли их тут ходят на барахолке, переодетых…
— Послушайте. Что вы ко мне привязались? — Он вернул медяк обратно в карман и подхватил сумки. — Кваса попить не дадут. Вы бы лучше жуликов ловили… Вон у дерева стоит. Голубой «Москвич». У него полный багажник причиндалов от «Волги»…
Шкляр больше не слушал. Правда, мелькнула мысль, что хорошо бы гражданина свидетелем прихватить. Да не пойдет. Какая там совесть, когда собственный автомобиль разутый стоит…
Хозяин голубого «Москвича» — молодой человек в больших дымчатых очках — раскуривал сигарету. В раскрытом багажнике лежала новая волговская резина.
— Продается, продается, — не отводя глаз от сигареты, произнес молодой человек. — А коробка не нужна? Есть и коробка. Лишнего не возьму, ехать пора.
Не зная сам почему, Шкляр отвернул лицо в сторону и шагнул к багажнику. Фирменное клеймо четким ромбом было выжжено на буртике покрышки. Собственность таксомоторного предприятия. На сизом корпусе коробки передач он увидел три глубокие насечки. Специальная метка, принятая в парке для дефицитных агрегатов… Но как же задержать этого молодца? Чуть вспугнешь — тот на колесах: ищи ветра в поле.
— Почем покрышка?
— За сотню отдам. Дешевле, чем в магазине.
— А стартера нет… для «Москвича»?
— Для «Москвичей» не держим.
Шкляр отошел. Казалось, сердце сейчас выскочит из его впалой груди…
Края овального зеркала, точно рама картины, отделяли лицо Тарутина от кафельной стены. Теплая вода из крана ласкала ладонь.
Он слышал, как хлопнула входная дверь с характерным прищелком замка.
Ушла.
Но возвращаться в комнату не хотелось. Казалось, что звуки голоса Марины сейчас затаились и только ждут появления Тарутина, чтобы выскочить и вонзиться в него трескучей очередью… Он никак не ожидал ее прихода в восемь утра. И резкий звонок его удивил и напугал. Подумал: телеграмма от матери из Ленинграда. У нее такое здоровье, что ко всему надо быть готовым. Но едва он открыл дверь, как в коридор ворвался голос Марины, полный упрека и негодования… И лишь затем показалась сама Марина с копной черных, перекинутых на грудь волос, перехваченных у затылка красной лентой.
Стремительно миновав коридор, она вошла в комнату, чтобы наверняка убедиться, что там никто не скрывается, и лишь потом обернулась к Тарутину, обхватила ладонями его голову и, притянув, громко и коротко поцеловала, точно отсалютовала, точно награждала за то, что он ее ни с кем не обманывает. А Тарутин с тоской подумал, что все это надо кончать. И немедленно… Если сейчас не покончить, это будет продолжаться еще долго. Он не видел Марину давно. Не звонил. И вот она сама пришла к нему. Только с ее взбалмошным характером можно врываться в такую рань. Наверно, еще вчера вечером она, не видя Тарутина, и не думала о нем. А утром вдруг ей захотелось его увидеть…