— Только один, товарищ капитан. Даже не вопрос, а предложение. Давайте оставим пленного на этом острове привязанным к дереву и с кляпом во рту, а сами за его спиной, но так, чтобы он увидел, уплывем отсюда. Это спутает немцам карты, а когда я подниму шум, слова пленного будут работать на версию, что группа действительно покинула архипелаг и пошла на прорыв.
— Странный ты, Нагулин. Слишком гуманный для разведчика. Обещал немцу жизнь, и держишься за свое слово, хотя суток еще не прошло, как несколько сотен таких же солдат при твоем непосредственном участии отправились в ад. Ладно, в твоих словах есть смысл — хуже не будет.
Прежде чем окончательно покинуть архипелаг, я вынырнул в зарослях камыша у берега самого южного острова и еще раз оценил силы противника. Колечко вокруг нас выковалось весьма прочное, и я бы даже сказал — избыточно прочное.
По берегам пехота образовала цепь постов и патрулей с взаимно перекрывающимися секторами ответственности, причем выпадение из этой сети даже нескольких звеньев одновременно совсем не гарантировало, что прорыв не будет обнаружен. И это не считая постоянного движения регулярных частей, переправлявшихся на лодках на плацдарм. Прорываться по берегу было бы чистым безумием, и я совсем уж было решил закрыть для себя это направление, когда мой взгляд зацепился за знакомую отметку.
— А вы живучий, господин майор, — негромко произнес я вслух. — После удара дивизиона БМ-13 далеко не всем удается сохранить такую бодрость тела и духа.
Теперь я понимал, чьей железной рукой создано кольцо вокруг нашей группы, и понимание это добавляло мне немало головной боли. Если до этого момента я мог рассчитывать на то, что нас воспринимают как опасных, но все же вполне обычных противников, то теперь…
Мои опасения не замедлили подтвердиться. От западного берега отделилась еще одна группа лодок — немцы решили не ограничиваться прочесыванием архипелага с севера на юг, а начать встречное движение с противоположной стороны. Мне следовало торопиться, если, конечно, я хотел успеть помочь своим товарищам.
До речного заслона, который на этот раз оказался немного выше по течению, я добрался минут за двадцать. Для этого мне дважды пришлось осторожно всплывать под прикрытием разного мусора, который несла река. Последний рывок мне предстояло сделать на максимальную дальность, чтобы с гарантией не привлечь внимания экипажей немецких лодок.
В отличие от предыдущих дней, погода стояла вполне сносная, хотя я бы, естественно, предпочел проливной дождь и низкую облачность или просто густой туман.
Отдышавшись, я вновь погрузился в воду. Минуты три все шло хорошо, и я уже находился почти под днищами немецких лодок, когда пришла беда, откуда я ее совсем не ждал. Вычислитель всегда предупреждал меня о приближении вражеских самолетов или иных целей, которые могли представлять для меня угрозу, но советскую авиацию он изначально считал дружественной, и сигнал об опасности не подал. Хорошо, что я сам отслеживал ситуацию по данным со спутников, а как бы иначе я ориентировался под водой у самого дна?
Летчики РККА, засидевшиеся на аэродромах из-за нелетной погоды, наконец, подняли свои машины в небо. А что сейчас могло быть для них лучшей целью, чем методично переправляющиеся через Днепр немецкие войска?
Лодок и других переправочных средств на Днепре было множество, но цепь моторных катеров, зачем-то выстроившихся поперек реки, привлекла внимание пилотов двухмоторных пикирующих бомбардировщиков Пе-2. Знай они, что заслон усилен автоматическими зенитками, возможно, летчики десять раз подумали бы, стоит ли эта цель такого риска, но пилоты о зенитках не знали.
Я поплыл изо всех сил, стремясь как можно быстрее выйти из опасной зоны. Взрыв даже одной авиабомбы в воде не сулил мне ничего хорошего, а выныривать было крайне опасно — немцы, конечно, отвлеклись на атакующие бомбардировщики, но кто-то из них все равно мог меня заметить.
Я видел, что не успеваю. Ведущий пары Пе-2 уже заходил на цель и вот-вот должен был сбросить свой груз. С обоих берегов по самолетам били зенитки, да и пулеметчики «штурмботов» тоже старались внести свой вклад в плотность огня ПВО. Немцам было явно не до меня, и я решил изменить план. Конечно, я рисковал, но оставаться под водой в такой ситуации казалось мне безумием. Я вынырнул у борта немецкой лодки, стараясь ничем не обнаружить своего присутствия, и в этот момент на выстроившиеся в линию катера упали первые бомбы. Прямых попаданий не случилось, но одна из лодок перевернулась. У немцев в экипажах появились раненые и убитые, но и советские самолеты не остались безнаказанными. Ведущий вышел из пике нормально, а вот ведомый, похоже, нарвался на очередь «флака» и рухнул в воду метрах в пятидесяти позади лодок.
На повторную атаку уцелевший Пе-2 не решился и довольно быстро скрылся на востоке. Через полторы минуты чуть в стороне прошла пара «мессершмиттов», пытавшихся, видимо, догнать уходивший к своим бомбардировщик. Наблюдать за развитием событий я не стал, вновь погрузившись в воду.
До берега я добрался за пару минут. На мне все еще была немецкая форма, и я, не скрываясь, выбрался на узкий пляж напротив позиции одной из зениток, тщательно скрытой в прибрежных кустах. Расчет «флака» обратил на меня внимание не сразу. Они видели, что одна лодка опрокинулась, и появление на берегу мокрого солдата в немецкой форме не вызвало у них никаких подозрений.
Когда я подошел ближе, унтер, командовавший расчетом, лишь усмехнулся:
— Пришлось искупаться?
— Не без этого, — устало ответил я, — не угостите сигаретой, герр фельдфебель?
Я не выглядел опасным, да и сам диалог расслабил немца и позволил мне подойти ближе, а главное, скрыться в кустах от посторонних взглядов. Расчет «флака» — семь человек, во всяком случае, у этой модификации. Я не зря выбрал именно эту пушку. Помимо хорошо замаскированной позиции она была еще и самой мощной из прикрывавших заслон зениток — счетверенной. Колесный лафет стоял чуть в стороне, тоже тщательно закиданный ветками.
— Сейчас, — ответил фельдфебель и развернулся к своим товарищам. Сбитый советский бомбардировщик явно поднял командиру расчета настроение.
Умер он практически мгновенно, причем мой удар никто из остальных немцев не заметил. Я помнил, что среди солдат противника иногда попадаются неплохо обученные бойцы, но в данном случае мои опасения оказались напрасными. Судя по всему, зенитчики хорошо знали свое дело, но рукопашная схватка была явно не самой сильной стороной их подготовки.
Какие-то осмысленные действия попытались предпринять только рядовой и ефрейтор, находившиеся дальше всего от меня. Времени на осознание опасности у них было больше, чем у их товарищей, но помочь им это не смогло. Ефрейтор хотел закричать и поднять тревогу, но брошенный с двух метров нож оборвал эту попытку, и противник издал лишь слабый хрип. Оставшийся солдат рванулся к своей винтовке, хотя логичнее было попытаться прикрыться корпусом пушки и позвать на помощь, но в стрессовой ситуации человек делает то, что вбито в него на уровне инстинкта. До «маузера» немец так и не добрался.
Вся эта возня не привлекла особого внимания. После атаки советских пикировщиков зенитчики перезаряжали орудия и лязг и металлическое позвякивание не вызывало ни у кого никаких вопросов, а экипажи лодок были далеко, да и своих забот у них после налета тоже хватало.
«Мои» зенитчики, кстати, справились со своей работой быстро, и я получил в наследство полностью готовую к стрельбе пушку. Я не рассчитывал на то, что успею ее перезарядить, но надеялся, что будет достаточно и тех снарядов, которые находились в уже присоединенных к орудию магазинах.
Я воспользовался видом с орбиты и внимательно изучил диспозицию. Пехотное прикрытие с внешней стороны оцепления отсутствовало. Немцы сконцентрировали все усилия на том, чтобы не выпустить нас из западни, и за своими спинами они не чувствовали опасности — это был их тыл, и удара оттуда они не ждали.
Для меня наибольшую угрозу представляли минометы и «штурмботы» противника. Шансов уйти по суше я не видел, и собирался опять использовать для отхода Днепр, но в мою задачу входило не только личное спасение, но и создание у врага уверенности, что из мышеловки вырвалась вся группа.
Дальше медлить было нельзя — в любую минуту здесь могли появиться немцы. Я уселся в кресло стрелка и навел пушку на первую цель. Шквал снарядов их четырех стволов прошелся по позициям двух «флаков», установленных чуть в стороне, сметая расчеты и превращая скорострельные зенитные орудия в груду покореженного железа.
Я развернул пушку на девяносто градусов и расстрелял весь остаток снарядов по «штурмботам», как раз успевшим восстановить порядок после авианалета и выстроившимся в аккуратную линию. Три лодки эффектно вспыхнули — трассирующие снаряды разбили им моторы или попали в канистры с бензином. Досталось и другим катерам, хоть, к сожалению, и не всем. Механизм заряжания лязгнул, проглотив последние снаряды, и пушка замолчала.
Дальше испытывать судьбу я не стал, и, воспользовавшись, тем самым кустарником, который немецкие зенитчики так умело применяли для маскировки, бросился вдоль берега прочь от позиции «флака». Огнестрельного оружия у меня не было, да и не собирался я воевать в одиночку с сотнями немцев. Моей задачей сейчас было оторваться от преследования, а в этом деле лишний груз на пользу не идет.
Днепр лежал слева от меня. Западный берег в этом месте был довольно пологим, так что доступ к воде мне ничто не перекрывало. Сзади раздался взрыв. Видимо, немцы бросили гранату, прежде чем ворваться на оставленную мной позицию зенитки. Простучала автоматная очередь. Били, скорее всего, вслепую по кустам. Я пробежал уже метров триста, и впереди показалось открытое пространство.
Пора было уходить в воду. Я метнулся к берегу и почти без всплеска нырнул в реку. Плыть вниз по течению я не стал — это было бы слишком очевидно, да и привести в негодность все «штурмботы» противника я, к сожалению, не смог — элементарно не хватило снарядов, но даже если бы и смог, накрыть реку ниже по течению из минометов не догадался бы только идиот.