Его ответы были предсказуемо расплывчаты и полны гномьей гордости, но лишены конкретики.
' Так, понятно, — сделал я для себя вывод. — Классическая история. Вы считаете, что ваш враг вас закидывает шапками. Ну-ну.
Гномы воюют храбро, спору нет, но наверняка абсолютно предсказуемо, по заветам своих бородатых пращуров.
Полагаются на качество своего железа и толщину своих стен, но совершенно упускают из виду манёвренность, разведку и, похоже, даже элементарное изучение тактики противника. А орки, судя по всему, не такие уж и тупые дикари, как говорит Балин, потому что по факту умудряются теснить этих «лучших в мире воинов».
Похоже, у гномов здесь не только «туманные горы», но и «туман войны» в головах, причём густой, как их эль'.
Я задал ещё несколько уточняющих вопросов, пытаясь выудить хоть какую-то полезную информацию, но Балин либо уходил от ответа, либо снова начинал говорить общими фразами о гномьей доблести и орочьей подлости.
Становилось ясно, что тактическое мышление здесь не в почёте.
Главное — стоять насмерть и размахивать топором потяжелее. Не самая выигрышная стратегия против многочисленного и, возможно, более хитрого врага. То есть, это не работает.
Вечером, после того как мы с Воррином кое-как устроились на ночлег, мы сидели в переполненной гномьей таверне, где яблоку негде было упасть, а шум стоял такой, что приходилось кричать, чтобы услышать собеседника, старый гном снова завёл разговор о помощи.
Таверна «Хмельной бычок» была типичным гномьим заведением: низкие сводчатые потолки, закопчённые стены, просто и геометрично сколоченные столы и лавки, воздух, густо пропитанный запахом дешёвого, но крепкого эля, жареного мяса, курительного зелья и, чего греха таить, немытых тел.
За соседними столами гномы горланили песни, стучали кружками, спорили до хрипоты и периодически ввязывались в короткие, но яростные потасовки, которые, впрочем, быстро затихали без особого ущерба для здоровья участников и окружающей обстановки.
Мы сидели в относительно тихом углу, если это слово вообще было применимо в «Хмельном бычке». Воррин долго молчал, задумчиво теребя свою бороду и глядя на пузырящиеся в кружке остатки эля. Затем он поднял на меня свои усталые, но на удивление ясные глаза.
— Рос, — начал он тихо, и его голос, обычно такой громкий и уверенный, сейчас звучал как-то приглушённо и серьёзно. — Я понимаю, у тебя свои планы, свой путь. Ты едешь к своему домену, и это твоё право. Но ты видел этих беженцев на дороге. Ты видел, что творится здесь, в Узине. Ты слышал Балина. Наш народ… он на грани уничтожения в Туманных горах. Орки теснят нас, захватывают шахту за шахтой, оскверняют наши святыни. Король Хальдор отчаянно нуждается в помощи.
Он сделал паузу, словно собираясь с мыслями.
— Я не прошу тебя становиться наёмником и снова лезть в самое пекло за горстку монет, — продолжал Воррин, и его взгляд стал ещё более проникновенным. — Я прошу тебя как «Гве-дхай-бригитт», как Друга нашего народа… помоги нам. Хотя бы советом. Я зову тебя поехать со мной в Алатор, подземную столицу короля Хальдора, что лежит в самом сердце Туманных гор. Посмотри на всё своими глазами. Может быть, ты, человек со свежим взглядом, увидишь то, чего не видим мы, ослеплённые горем, яростью и вековой своей гномьей гордыней.
Я молчал, обдумывая его слова.
Просьба «Друга»… И признание собственной гордыни. Такое редко услышишь.
Это было уже не деловое предложение, не выгодный контракт, от которого можно было бы отказаться, сославшись на другие обязательства.
Это было обращение к чести, к совести, к тому самому знаку, который теперь горел на моём предплечье и красовался на доспехе.
« Чёрт бы побрал этих гномов с их гостеприимством и хитроумными просьбами, — с досадой подумал я. — Только вырвался из одной мясорубки, только наметил себе спокойный 'main quest» по обустройству собственного тихого огорода, и вот, пожалуйста, — новый «сайд-квест» эпического масштаба: «Спаси гномью цивилизацию от вымирания». И отказаться как-то… неудобно. Эта татуха, похоже, не только открывает двери, но и вешает на тебя нехилый такой «долг фракции».
Я не торопился с ответными словами.
С одной стороны, не могу сказать, чтобы измождённые лица беженцев и их товарищей из каравана, полные отчаяния и упрямой решимости, слова Воррина, сказанные с такой искренней болью за свой народ, меня не трогали.
Я не железный и мне не всё равно.
В то же время мой внутренний циник и прагматик вопил: «Беги, Рос, беги отсюда, пока не поздно! Это не твоя война! У тебя есть свой домен, свои цели!».
Но было и что-то третье.
Я вспомнил Эрика.
Вообще-то события последних полугода или около того, а точнее сказать, сколько я нахожусь в мире Гинн, я не могу, меня здорово изменили, это уж точно. Больше, чем годы в институте или тысячи игровых часов, хотя там тоже было полно полезных моментов.
Эрик сказал, что для Роса, как русского, важна победа. «Он здесь потому что может победить и победит».
Эрик это воспринимал как игру.
Вообще-то всё не так просто. Плотно сжатая пружина готовности к действию заложена в любом моём соотечественнике и речь не идёт о простом азарте или желании играть.
Плевать я хотел на игру. Плевать хотел на абстрактную победу. Тут речь шла о гномьих жизнях и это важно.
Было что-то третье. Во мне жила непрошеная искорка человека, которому бросили вызов, которому ставят задачу, посильную только ему и пройти мимо — это значит обречь ситуацию на то, что никто не поможет.
Воины — десантники пользуются девизом «никто кроме нас». С этими парнями трудно поспорить и во многих смыслах я им и в подмётки не годился, хотя и имел официальный (пусть и пока не подтверждённый богами) статус рыцаря. Но кое-чего я тоже стою, что-то могу.
Воррин с иррациональным упорством верил, что я как изобретатель пенициллина Александр Флеминг, приду и всех спасу.
Я посмотрел на Воррина, на его усталое, изборождённое морщинами лицо, в котором, несмотря ни на что, всё ещё теплилась надежда. Надежда, обращённая ко мне.
— Мне нужно подумать, Воррин, — сказал я наконец, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно более нейтрально. — Дай мне сутки.
Воррин молча кивнул. Он понимал, что давить дальше бессмысленно.
Однако мои «сутки на размышление» закончились гораздо раньше. Уже через час, лёжа на жёсткой лавке в одной из общих спален таверны, под оглушительный храп десятка гномов, я принял решение.
Что-то в этой безнадёжной ситуации, в этом отчаянном призыве о помощи, зацепило меня. Может, это была память о тех рабах-гномах на руднике Хеоррана, которых я когда-то освободил. Может, просто профессиональное любопытство тактика, которому интересно было бы взглянуть на эту войну изнутри. А может, просто не хотелось чувствовать себя последней сволочью, сбежавшей с тонущего корабля, когда тебя просят хотя бы попытаться заткнуть пробоину.
Утром, едва рассвело, я уже был на ногах.
Первым делом я нашёл отделение гномьего международного банка — основательное, сложенное из громадных блоков и охраняемое так, что Форт-Нокс показался бы проходным двором.
Там я, к некоторому удивлению гнома-кассира, привыкшего иметь дело с более скромными суммами от случайных людей-торговцев, поместил на хранение почти всё своё «честно заработанное» в Кайенне золото, три тысячи с лишним имперских сестерциев и увесистый мешочек с золотым песком. «Неплохой стартовый капитал для рыцаря-бомжа», — подумал я, получая взамен отпечатанную на тонкой металлической пластине запись о формировании депозита и пояснения, что даже если я эту пластину утеряю, депозит мой и доступ к нему будет только у меня.
— Пусть полежат здесь, под проценты, — пробормотал я, — Пока посмотрю, что там за дела у гномов под горами. А если не вернусь… Хрен с ним, ну, значит, банк немного обогатится. Тут уж как повезёт.
Затем я отыскал лучшего в Узине гнома-кузнеца, рекомендованного другими гномами (а это чего-то да стоило) и договорился с ним о починке и глубокой модернизации моего доспеха.
Анаи, конечно, подарила мне отличную вещь, но она была древней и дряхлой.
Плюс орденский, собранный из всего на свете, доспех тоже был не очень-то серьёзным. А вдруг я в пекло войны попаду?
Кузнец, суровый бородач по имени Гойби Молотобоец внимательно выслушал мои пожелания, с уважением осмотрел доспех и пообещал сделать всё в лучшем виде, хоть и запросил кругленькую сумму.
И, наконец, я нашел приличный постоялый двор на окраине города, где за весьма умеренную плату согласились присмотреть за Громом и Варрангой в течение неопределённого, но, как я предполагал, довольно длительного срока.
Расставаться с конями было жаль, Гром не раз спасал мне жизнь в бою, а Варранга была верной и выносливой спутницей, но тащить их в подземные гномьи туннели было бы верхом глупости.
Вечером, когда солнце уже клонилось к закату, окрашивая мрачные вершины Туманных гор в кроваво-красные тона, я снова встретился с Воррином в том же «Хмельном бычке». Он сидел за тем же столом, в том же углу, и вид у него был ещё более усталый и подавленный, чем вчера.
Я молча сел напротив, заказал кружку эля и некоторое время смотрел на старого гнома.
— Хорошо, Воррин, — сказал я наконец, и он вздрогнул, подняв на меня свои полные тревожного ожидания глаза. — Я поеду с вами в Алатор. Посмотрю, что там у вас творится. Но, — я поднял руку, пресекая готовые сорваться с его губ слова благодарности, — я ничего не обещаю. Я не полководец, не герой и уж точно не спаситель мира. Я просто… странствующий рыцарь, причём рыцарем стал совсем недавно, так что благородство и самопожертвование ко мне ещё не успели прирасти намертво. Я, быть может, могу дать совет, если увижу что-то, что вы упускаете. Могу помочь в бою, если придётся. Но не ждите от меня чудес.
Воррин несколько секунд молча смотрел на меня, а потом его морщинистое лицо расплы