Петурио был там, как я и ожидал. Он на каком-то невероятном уровне чувствовал, что в его городе что-то происходит, чувствовал, что с его сыном что-то творится и не мог работать. Он стоял у окна, глядя на площадь невидящим взглядом, и ждал. Быть может, он ждал завершения нашего безумного разговора.
Я вошёл без стука. Он резко обернулся, и на его лице промелькнул испуг.
— Время пришло, Второй советник, — сказал я, кладя на его стол заранее подготовленный документ.
Это был фальшивый приказ, составленный на основе старых и никому не нужных образцов, которые мы стащили из ратуши, когда производили разведку.
На нём стояла поддельная, но очень похожая печать короля и воеводы Архая.
Приказ предписывал всем частям гарнизона, находящимся в городе, в казармах, немедленно выступать на северные границы для отражения внезапного набега орков, которые якобы жгут там деревни. Это была дезинформация, призванная увести из города последние лояльные короне войска.
Петурио смотрел то на приказ, то на меня. Он всё ещё колебался. Он долго-долго, словно наполнял кузнечные меха своими лёгкими, с шумом вдохнул. Страх перед Цербером был слишком силён.
— Посмотрите в окно, советник, — тихо сказал я.
Он подошёл к окну. И увидел. По улице, в сопровождении четверых «стражников», шёл его сын. Живой. Свободный. Он шёл не в кандалах, а с гордо поднятой головой, направляясь прямо к дому своего отца.
Это был последний аргумент. Молот, разбивший остатки его сомнений. Я видел, как в его глазах что-то изменилось. Страх уступил место стальной решимости. Он понял, что мы, безумные заговорщики, выполнили свою часть сделки. Мы вернули ему сына. Мы дали ему то, чего не мог дать ему ни король, ни Цербер — надежду.
Теперь был его черёд делать ход.
Он молча отвернулся от окна, взял со стола приказ, даже не взглянув на него, и не сказав мне ни слова, быстрым, уверенным шагом направился к выходу из кабинета. Его семенящая походка исчезла. Теперь он шёл как человек, знающий, что ему нужно делать. Он шёл в сторону армейских казарм, чтобы лично передать приказ воеводе Архаю. Его слово, слово первого советника, подкреплённое официальной бумагой, не вызовет подозрений.
Ещё одна шестерня сдвинулась и собиралась убрать другую важную деталь общей картины, чтобы открыть дорогу новому.
Административная власть в лице Петурио только что перешла на нашу сторону. Город был почти наш. Оставалось лишь сорвать главный плод с этого дерева хаоса — убить короля. И это должно было произойти прямо сейчас, на залитой солнцем и кровью Арене Ворона.
Глава 17Ферзь покидает доску
Я не видел этого своими глазами, но благодаря магии «Роя» — знал.
Сейчас, всё ещё в плаще королевского гонца, я стоял на крыше высокой мастерской у северных ворот, чувствуя, как холодный камень под сапогами впитывает тепло моего тела, и прокручивал сцену в голове с точностью часового механизма, который я сам спроектировал и завёл.
Каждая деталь, каждое слово, каждый жест были частью моего плана. Сейчас, в эту самую минуту, самый тихий и незаметный винтик государственной машины, советник Петурио Дегри, должен был с оглушительным скрежетом сорваться со своей резьбы и запустить необратимый процесс разрушения.
Ветер шептал о переменах.
Он приносил с севера запах дождя и пыли, смешанный с дымом кузниц — обычные для столицы ароматы.
Но сегодня даже воздух казался наэлектризованным, готовым взорваться искрами. Я прислушался к далёкому гулу Арены. Даже отсюда было слышно, как нарастает ярость толпы. Время шло. Каждая секунда была на счету.
Я представлял это так, словно смотрел пьесу, для которой сам написал сценарий. Двор главных армейских казарм. Пыльный плац, окружённый унылыми двухэтажными постройками из серого камня, почерневшего от времени и дыма. Ленивое полуденное солнце пробивалось сквозь редкие облака, отбрасывая острые тени от знамён и деревянных болванчиков-манекенов для отработки ударов.
Несколько солдат слоняются без дела, их кольчуги звякают от каждого движения, другие чистят оружие, методично водя точильными камнями по лезвиям, третьи дремлют в тени, положив голову на руки и посапывая. Обычная гарнизонная жизнь, пропитанная скукой и запахом дешёвой похлёбки из расположенных в углу казарм.
«Статичная ситуация. Уровень бдительности — минимальный. Идеальные условия для внедрения дезинформации», — автоматически отметил я, продолжая мысленно прокручивать сцену.
И в эту сонную идиллию, как камень, брошенный в болото, врывается Петурио Дегри. Человек, который ещё вчера был для всех невидимкой, серой мышью, боящейся собственной тени. Но сейчас он увидел своего сына живым. Увидел в нём искру надежды там, где раньше была только чёрная пустота отчаяния.
Часовые у ворот — двое здоровенных детин в потёртых латах с гербом королевства на груди, наверняка сначала даже не сразу поняли, кто это.
Солнце било им в глаза, и силуэт бегущего человека сначала был лишь тёмным пятном на фоне яркого света. Они машинально сделали шаг вперёд, приподняв алебарды, готовясь произнести заученную фразу.
Армейцы редко видели Петурио и помнили его как суетливого, сгорбленного старика в гражданской одежде, который всегда семенил, опустив глаза, и старался быть незаметным. Он был для них частью городского пейзажа, не более опасным, чем уличный голубь или бродячая собака. Военные привыкли, что он появляется изредка, что-то тихо бормочет про налоги или поставки зерна и тут же исчезает как тень.
Но перед ними был Петурио, которого они в первый момент не узнали.
Перед ними был человек, которому только что вернули смысл жизни. Человек, который увидел своего живого сына, спасённого из подвалов Цербера. В его глазах больше не было того мёртвого, потухшего взгляда, к которому все привыкли. В них горел огонь — смесь отцовской любви, благодарности и холодной, расчётливой уверенности в себе.
Его шаги были не семенящими, а решительными. Он не остановился. Он не попросил. Он оттолкнул одну из алебард, возможно, впервые в жизни применив физическую силу к кому-то, кроме назойливой мухи.
— Срочное донесение от его величества! — его голос, обычно тихий и вкрадчивый, сорвался на крик. Не на писклявый визг, а на властный, пусть и хриплый, крик человека, наделённого полномочиями. — Где командир гарнизона⁈ Немедленно меня к нему!
Слова эхом отразились от каменных стен, заставив дремавших солдат подскочить и вспомнить про несение службы.
Воздух будто заискрился от внезапного пробуждения. Кто-то выругался, кто-то завертел головой, пытаясь понять, что происходит.
Этот взрыв эмоций и власти от того, от кого его меньше всего ждали, должен был произвести ошеломляющий эффект.
Солдатам по уставу не положена гибкость мышления. У них есть шаблоны, вбитые палкой сержанта в учебном лагере.
Советник — тихий и незаметный. Воин — громкий и опасный.
Когда советник ведёт себя как воин, когда серая мышь рычит, как лев, их система даёт сбой. Они не знают, как реагировать, несмотря на то что военные априори не подчиняются гражданским, пусть даже и второму советнику короля.
Но в этом замешательстве единственной реакцией становится подчинение тому, кто выглядит более уверенным.
Я ощущал, как они переглядываются, как в их глазах мелькает растерянность, которая быстро сменяется покорностью. В конце концов, советник и так имел доступ к командованию, хотя никогда так себя не вёл. Я видел, как они расступаются перед ним, а один срывается в бег, чтобы найти по его приказу командира гарнизона.
Необычный, горящий решимостью вид советника заставляет их забыть о субординации и привычной осторожности. Он не просил — он требовал. И это работало, как ключ в замке. Забыв про всё на свете, часовой бросился выполнять его приказ, практически бегом провожая его в штабное помещение.
«Психологический фактор: разрыв шаблона. Успешно использован. Нейтральная фракция пришла в движение. Переход к фазе два», — отметил я с холодным удовлетворением.
Первый этап, самый важный, был пройден. Петурио вошёл в логово льва, и лев выразил готовность к выполнению приказа. Он пересёк границу между гражданским и военным миром, и теперь оставалось только поджечь фитиль, который я так тщательно протянул через весь этот пороховой склад.
Штабное помещение гарнизона.
Магия «Роя» включила Петурио его в свой состав в качестве нонкомбатанта, нейтральную не военную единицу, которая тем не менее могла осуществлять разведку.
Я ощущал до мелочей большую торжественную комнату с низким сводчатым потолком, пахнущая старыми картами, кислым вином и нестиранной одеждой.
Воздух густой, спёртый, пропитанный дымом курительного зелья и потом многих поколений военных.
По стенам висят карты королевства и схемы крепостей, потемневшие от времени, с обозначениями торговых путей. В углу стоит доспех на манекене — больше для красоты, чем для дела. В центре — большой дубовый стол, изрезанный кинжалами и покрытый пятнами от вина, на котором разбросаны игральные кости, пустые кружки и остатки вчерашнего ужина.
За столом сидят несколько офицеров, командиров сотен. Их лица расслаблены, глаза слегка мутноваты от выпитого за обедом вина. Они не ждут никаких событий.
Главное развлечение сегодня на Арене, куда им, к сожалению, нельзя — кто-то должен нести службу. А их служба — скучная рутина. Проверить караулы, подписать пару бумажек, выпить за здоровье короля. Они травят байки о прошлых походах, обсуждают вчерашнюю драку в таверне «Корона и Дева», строят планы на вечер, ленятся.
И в эту расслабленную атмосферу врывается стражник, а сразу за ним Петурио. Он не стучится, не ждёт разрешения войти. Дверь распахивается с грохотом, ударяясь о каменную стену. Он не даёт им опомниться, не даёт времени на вопросы и раздумья. Он действует по моему сценарию, как первоклассный актёр, который наконец понял, что от его игры зависит жизнь самого дорогого человека.