Он объявил, что имеет ко мне письмо. Когда же ему по повелению графа Ланжерона ответствовано было, что по причине пробития зори не может уже он быть пропущен, то Мустафа-ага объяснил, что сверх письма сего имеет он ко мне словесное от визиря поручение, по коему должен непременно меня в ту же ночь видеть.
Получа сие уведомление, приказал я допустить его ко мне и принял его в присутствии одного только переводчика Фонтона. Он вручил мне письмо от верховного визиря, заключавшее в себе просьбу переслать два других письма и деньги к находящемуся у нас в плену Ахмед-паше, потом объявил, что сие поручение, ему от визиря данное, было только наружным предлогом, но что главная цель его присылки ко мне состоит в словесном и доверенном объяснении относительно до мира.
Из прилагаемого при сем протокола сего свидания моего с турецким чиновником[65] изволите вы, милостивый государь, усмотреть во всей подробности предмет присылки его ко мне, доверенное объяснение, мне от него учиненное, и отзыв, какой почел я приличным ему сделать. Ваше сиятельство, может быть, найти изволите, что в ответе моем я более показал откровенности Мустафе-аге, нежели бы надлежало, но сие почел я нужным, дабы тем более побудить визиря к большей доверенности и к открытию формальных предложений.
Впрочем, разговор мой с турецким чиновником был не официальный, а доверенный, и отзыв словесный, причем я также взял предосторожность заметить ему, что все сказанное ему от меня относительно до некоторой отмены в первоначальных требованиях наших есть собственное мое мнение и последствием желания моего видеть конец войны и что мнение сие сообщаю я ему не официально, а только побужден будучи к откровенности доверенным подвигом самого визиря.
Прося Вас, милостивый государь, повергнуть к стопам Всеавгустейшего монарха нашего как настоящее мое отношение, так и прилагаемый у сего протокол, предоставляю себе, коль скоро визирь дает сему первому шагу, от него учиненному, какое-нибудь последствие, довести оное немедленно до сведения Вашего сиятельства.
С отличнейшим высокопочитанием и такою же преданностью имею честь пребыть Вашего сиятельства, милостивого государя, всепокорнейший слуга
После обмена обычными приветствиями Мустафа-ага передал Его высокопревосходительству главнокомандующему письмо от великого визиря, являющееся сопроводительным к двум другим, адресованным Ахмед-паше, находящемуся в плену в России. К письму были приложены 5000 пиастров, посылаемых паше на его расходы.
Мустафа-ага заявил затем, что это являлось лишь видимым предлогом его миссии, придуманным для того, чтобы служить покровом для словесного поручения, сделанного ему великим визирем.
Он употребил следующие выражения:
Переговоры, происходившие в Бухаресте, не привели ни к каким удовлетворительным результатам, было невозможно достигнуть договоренности. Будет ли какой-нибудь предел пролитию крови? Великий визирь, воодушевленный искренним желанием положить конец несчастьям, которые причиняет народам война, предлагает Его высокопревосходительству главнокомандующему объясниться с полной откровенностью и договориться с ним относительно проведения спасительного дела.
Вследствие трудностей, возникших во время переговоров в Бухаресте, главнокомандующий, без сомнения, писал своему двору, чтобы поставить его в известность о положении дел, и он должен поэтому знать о намерениях своего государя.
Великий визирь, рассчитывая на присущие ему [Кутузову] чувства откровенности и лояльности, просит поставить его в известность, искренне ли желают мира. Великий визирь отмечает, что при данных обстоятельствах продолжение войны между Россией и Портой доставляет удовлетворение другим державам, с радостью наблюдающим, как уничтожают друг друга два народа, общие интересы которых должны бы быть едиными.
Великий визирь считает, что было бы весьма почетным как для него самого, так и для главнокомандующего, обмануть ожидания недоброжелательных держав, объединив свои усилия для приведения обоих империй к примирению.
Его высокопревосходительство главнокомандующий ответил Мустафе-аге, что он полностью отдает должное благородству чувств великого визиря и его лояльности; он не может не высказать все, что лежит у него на сердце, и будет говорить с ним без обиняков. Поэтому он уполномочивает Мустафа-агу от его, Кутузова, имени конфиденциально сообщить великому визирю, что он полностью разделяет его мнение о настоящей войне и испытывает то же мучительное чувство, видя, что она продолжается, но что никогда не будет найдено средство для договоренности об ее прекращении до тех пор, пока Порта будет настаивать на своих контрпредложениях, сделанных Хамид-эфенди, то есть status quo ante bellum[66]; что эта база абсолютно не приемлема, она исключает любые примирительные мероприятия.
И потому, что Его Императорское Величество считает эту базу именно таковой, Государь не почел возможным дать ему, Кутузову, окончательные инструкции, необходимые для достижения желательной цели, и что поэтому великий визирь должен предложить своему султану сделать предложения, которые, по меньшей мере, могли быть приемлемыми для обсуждения. Благодаря им возможно будет начать переговоры, которые смогут привести к какому-нибудь результату. Посему вполне очевидно, что эта инициатива полностью зависит от великого визиря.
Главнокомандующий добавил, что, поскольку имеются другие державы, интересы которых состоят в подстрекательстве к продолжению этой войны, не следует прислушиваться к их инсинуациям. В то время как некоторые державы стремятся внушить Порте, что она получит большие выгоды от продолжения войны, те же самые державы, возможно, трудятся над тем, чтобы взлелеять в России надежду на крупное территориальное прибавление также благодаря продолжению войны. Непрестанные поездки курьеров в обоих направлениях не имеют никакой иной цели.
Если Порта добивается от главнокомандующего согласия на продолжение переговоров, оставляя совершенно в стороне пункт о целостности своего государства или status quo ante – пункт совершенно неприемлемый и годный лишь для того, чтобы закрыть двери для всяких переговоров, он, главнокомандующий, возьмет на себя смелость испросить у своего Государя согласие на те изменения, которые соответствовали бы справедливости российского императора, доброе сердце которого помышляет лишь о благе человечества. Эти изменения, возможно, соответствуют и разумным пожеланиям Порты.
Не следует забывать, – добавил главнокомандующий, – что всегда государства, ведущие войну и преуспевающие в завоеваниях, любят сохранить их у себя и что возвращение некоторой части завоеванной у Порты территории возможно лишь как следствие гуманности и величия души императора Александра и его образа мысли о нации, которую настоящие обстоятельства должны бы сделать нашим другом.
Главнокомандующий заявил, что, по его мнению, Российская империя, поступившись, до известной степени, сделанными ею завоеваниями, может заключить мир, соответствующий ее чести и достоинству, и получить возмещение за понесенные ею жертвы людьми и средствами, которые стоили ей оба княжества. Этот мир будет, возможно, столь же хорош, как если бы границей станет Дунай.
Он заявил далее, что таково его личное мнение и что он хотел бы, чтобы оно нашло отклик у Государя.
Но, – повторил он, – вопрос о целостности прежних границ, вопрос о status quo ante bellum, есть настоящий камень преткновения, препятствующий открытию каких бы то ни было переговоров.
Милостивый государь мой Михайло Богданович!
Я посылаю через канцлера донесение о бывшем в прошедшую ночь разговоре с доверенною особою, от визиря ко мне присланною. Человек сей много раз ко мне бывал присылан, а потому и сделал некоторое со мной знакомство. По отношению Вашего высокопревосходительства сентября 4-го № 360 мыслил я, что должно отнюдь не отвратить визиря от продолжения пересылок со мною, а потому показать много откровенности, но говорить только мое собственное мнение и показывать мое собственное желание, и отнюдь не так, как бы я был ауторизирован от двора. Те, которые не ведают о письме Вашем, будут, конечно, меня осуждать.
Остаюсь с совершенным почтением и преданностью Вашего высокопревосходительства всепокорный слуга
P. [S.] Без сомнения, визирь не остановится при сей первой присылке, и ежели не получу скоро дальнейших наставлении, то буду в затруднении.
Из последних донесений Вашего [высокопревосходительства] Государь император изволил усмотреть, что по распоряжениям, Вами учиненным, надеетесь Вы принудить визиря оставить свои укрепления и дать вам сражение. […] В таком предположении обстоятельств Государь император указал мне сообщить вам Его волю, что, ежели бы после одержанного нами успеха над турками учинили они шаг к сближению, то, не отвергая оного, немедленно войти в переговоры на следующем основании.
1-е. Приобретения наши ограничить одною Молдавиею и Бессарабиею. Ежели турецкие министры будут крайне затрудняться уступкою всего княжества, то довольствоваться определением границы по реке Серету, продолжив оную по Дунаю до впадения его в Черное море.