Следовательно, объявя теперь Галиб-эфенди о полученном мною от Государя императора Высочайшем повелении, не только навлекли бы мы подозрение на известную Вашему сиятельству особу, но, может быть, подвергнул бы и саму жизнь его опасности, потому что, без всякого сомнения, визирь и кегайя-беи разочтут, что я не мог еще иметь ответа на депеши мои, с последним курьером к Вам, милостивый государь, отправленные, догадаются, что я с конференции 17-го числа получил уже таковое сведение от помянутой особы.
Турецкие полномочные равномерно могут подумать, что я, делая им подобное объявление, действовал по собственному моему побуждению, не дождавшись отзывов Вашего сиятельства.
Сии уважении понудили меня воздержаться на несколько еще дней от официального с Галиб-эфенди объяснения, но, между тем, поручал я Петру Фонтону сообщить сию только статью из депеши Вашей известной особе. Из рапорта Фонтона при сем к вам, милостивый государь, препровождаемого, изволите усмотреть, сколь непременно для безопасности помянутой особы нужно было, чтобы я взял предосторожность, переждал еще некоторое время, а потому и льщу себя надеждою, что поступок мой в сем случае удостоится Высокомонаршего одобрения.
Его Императорскому Величеству угодно, чтобы я прервал перемирие, приступил к начатию военных действий и открыл оные покорением турецкого корпуса на этом берегу Дуная. Войска сии теперь уже в моих руках. Я предуспел побудить визиря подписать условие, в силу коего турецкая армия обезоружена, вся артиллерия ее взята под сохранение в Журжу; войска же с их начальниками расположены под присмотром воинских команд наших по разным деревням в Валахии, тогда когда бы, употребя силу оружия на покорение людей, приведенных в отчаяние, несомненно, потеряли бы и мы немалое число людей.
Перемирие, заключенное между мною и верховным визирем, ни под каким видом не связывает мне рук и не препятствует возобновить военные действия, о чем должен я только объявить ему двадцать дней наперед; но я признаюсь Вашему сиятельству, я не вижу, чтобы мера сия была большой для дел наших пользы и, сверх того, я теперь мало имею способов действовать с успехами наступательным образом.
Время года и дороги, почти непроходимые, суть главнейшим сему препятствием, и на подвозы жизненных припасов по сей дороге никак полагаться не можно. Таким образом расстроилась бы армия к тому времени, когда неприятель, может быть, опять в больших силах покажется весною в поле.
Покорнейше прося Вас, милостивый государь, поднести все сии обстоятельства на Высочайшее Государя императора рассмотрение и не оставить меня по сему предмету благосклонным отзывом Вашим, с чувствованиями отличнейшего высокопочитания и совершенной преданности имею честь пребыть Вашего сиятельства, милостивого государя, всепокорнейший слуга
Наконец приехал отдыхать в Бухарест после такой трудной кампании. Немудрено, что я при довольном здоровье состарился, это сам вижу по лицу. Только, кажется, Бухарест очень был рад меня увидеть.
Встреча была превеликолепная, и два дня город был иллюминован, и везде были транспаранты с греческими надписями, и иные очень, сказывают, хороши; везде что-то много Темистокла[70]. Вчера, в день рождения Государя, у меня был большой обед, и в клубе бал, где людей множество было; дом большой, и повернуться было негде.
Ты, мой друг, пишешь: скоро ли надеюсь быть к вам? Это Бог знает, и вряд эту зиму буду, не так-то скоро, как вы думаете; и, право, иногда очень скучно. […]
К Аннушке, Параше и Лизиньке писал с этим курьером, а к меньшим напишу с будущим, не успеешь вдруг ко всем.
Секретно
Постановленное между нами и Портою Оттоманскою перемирие сего числа прервано. Уведомляя Ваше превосходительство о сем, содержать следует войска, Вам вверенные, во всей военной осторожности и готовности к выступлению по первому повелению.
Секретно
Милостивый государь граф Николай Петрович!
Удостоясь получить Высочайший Его Императорского Величества рескрипт от 12-го числа прошедшего месяца, тогда же приступил я к исполнению изображенной в оном священной воли Государя императора, разослав воинским начальникам нужные предписания приблизить несколько войска к месту пребывания турецкой армии, состоявшей до сих пор в нашем присмотре, дабы, при объявлении оной военнопленною и отправлении в Россию, отнять у нее все способы малейшее сделать нам сопротивление.
На производство сих мер предосторожности более потребно было времени, нежели я первоначально полагал, по причине обходов, которые от дурных дорог в настоящем позднем времени года отряды наши принуждены были сделать, а потому и конференция между нашими и турецкими полномочными не прежде могла быть назначена, как в последнее число декабря.
Из прилагаемого при сем протокола той конференции изволите Ваше сиятельство усмотреть, что Высочайшая Его Императорского Величества воля во всей точности и во всех отношениях исполнена была.
Полномочные наши, руководствуясь письменною инструкцией, от меня им данною, повторили турецким полномочным непременные статьи, нами требуемые, и когда получили от них отзыв, что они не могут отступить от правил, им предначертанных, не дозволяющих согласиться на помянутые требовании наши, то г-н тайный советник Италинский объявил им, что в случае такого отказа Государь император указать мне соизволил считать корпус турецких войск, состоящий у нас в присмотре, военнопленным и прервать перемирие.
Немедленно после конференции уведомил я наших военных начальников о прекращении перемирия и разослал нужные повелении относительно до турецких войск, объявленных теперь военнопленными.
На другой день полномочные Порты Оттоманской прислали просить меня, чтобы я приостановил на несколько дней исполнение сей решительной меры и оставил армию турецкую на старом положении, по крайней мере до возвращения курьера, которого они отправляют к верховному визирю, но я на их требование согласиться не мог, имея касательно до сих войск точные от Государя императора предписания. Я не воспретил, однако же, самим полномочным оставаться в Бухаресте до получения отзывов от визиря[71].
Полномочные турецкие равномерно просили меня, чтобы и я, с моей стороны, уведомил верховного визиря о последнем решении Высочайшего нашего двора и о повелении, которое я от Его Императорского Величества получил относительно до войск турецких и до прекращения перемирия, в чем не только не видел причины им отказывать, но, находя сие, напротив, приличным, написал я к Ахмед-паше письмо, с коего честь имею приложить у сего копию[72].
Теперь остается нам только ожидать, какое действие произведет над верховным визирем и над самим султаном решительное объявление, сделанное от нас турецким полномочным, и какое получат они от министерства своего повеление. Если оно будет сообразно с требованиями нашими, то, хотя настоящий конгресс уничтожен и переговоры совершенно прерваны, не трудно, однако же, будет оные возобновить, к чему присутствие здесь турецких полномочных более еще преподает возможности.
С отличнейшим высокопочитанием и совершенною преданностью имею честь пребыть Вашего сиятельства, милостивого государя, всепокорнейший слуга
Сколь скоро Дунай покрылся льдом и утвердился до такой степени, что была возможность переходить оной с артиллериею, то и перешли отряды наши в разных пунктах:
Генерал-майор Булатов ночью с 1-го на 2-е февраля от Зимницы к Систову; нечаянный его переход произвел то, что неприятель, хотя и защищался, но был почти весь окружен, побит и взят в плен в числе 1050 человек. Командовавший сим постом Гинж-ага, племянник визирский, за три дня до сего происшествия с частью войск отбыл для покорения Тирновского аяна, а в начальствование оставшихся войск в Систове был Ахмед-ага.
В то же самое время отряжены были казаки к деревне, называемой Турецкая Слива, где находился Кучук Али-паша, расстоянием в 20-ти верстах от берега. Часть бывших с ним войск была побита, он же с 70-ю человеками предпринял бегство к Тирнову и имел удачу уйти только сам-третей, прочие же все побиты и несколько взято в плен.
Генерал-майор Булатов перешел обратно за Дунай двумя колоннами под командою полковников гвардии Кайсарова и шефа Вятского полка Кушникова при наступлении ночи 3-го числа и, не останавливаясь, пошел к Турне левым берегом и, сделав марш 50 верст, перешел вторично Дунай под Турною ночью с 4-го на 5-е число с 5-ю батальонами, 7-ю пушками и 500-ми казаками.
В Никополе не нашел никого, но по деревням расположенные турецкие войска были во всех местах единовременно атакованы, разбиты или захвачены; те же из числа неприятеля, которые не могли спастись, соединились к селению Гулянцам, что на реке Витте, где имели ретраншамент под командою никопольского паши Али. Ретраншамент был тотчас взят и неприятель затворился с 500-ми человеками в окопы, бывшие внутри сего ретраншамента, где хранился запасной магазейн.