Известно, что покойный государь Александр Павлович не благоволил в Кутузову с самого проигранного Аустерлицкого сражения, на которое Кутузов не соглашался и был только исполнителем диспозиции австрийского генерал-квартирмейстера Вейнротера[159]: вина других была приписана ему.
Известно, что, несмотря на неоднократные победы Кутузова над турками, Государь 31 июля 1812 года поручил ему только все войска, находившиеся в С.-Петербурге, Кронштадте и Финляндии, не исключая и морских. Наконец 12 августа, после выбора уже князя Кутузова в начальники С.-Петербургского ополчения, назначен он главнокомандующим всеми армиями[160]. При этом припоминаю я еще рассказ драгунского офицера, доставившего письмо светлейшего князя Кутузова из Вильны от 15 декабря к его дочери П. М. Толстой.
В этом письме князь Кутузов пишет «от него (т. е. от посланного) услышите обо всем». Офицер тот в пояснение краткого письма рассказывал следующее. По прибытии Государя в Вильну многие из свиты его прославляли действия Кутузова; другие же, напротив того, не соглашались с иными, утверждали, что он ничего не сделал, а только счастливо[161] исполнил план Барклая-де-Толли, что мог бы исполнить и всякий.
Как имевший многих недоброжелателей при Государе, зная неблагорасположение его к себе и принимая это за отголосок самого царя, князь Кутузов проговаривал, что, может быть, его оставит опять военным генерал-губернатором в Вильне. Зная хорошо этот край, так много потерпевший, он более, нежели кто другой, мог бы быть тут полезным.
Кажется, этим маститый наш воин намекал на то, что после двух кампаний он делан был генералом-губернатором в Киеве 1806 и Вильне 1809 года. Государь поспешил успокоить фельдмаршала еще высокой наградой, возложив на него алмазные знаки Св. Андрея Первозванного.
Итак этот рассказ как бы некоторым образом подтверждает слова Вильсона; но безотчетный восторг, а еще более, безотчетное осуждение того, что составляет достояние нашей народной славы, требуют достоверных и непреложных фактов, чтобы по справедливости изречь последнее слово; и потому необходимо вникнуть во все обстоятельства того времени и лиц, тогда действовавших.
Весьма справедливо замечено в биографии князя Кутузова, что отличительной чертой характера его была скрытность, хитрость и самостоятельность, когда то было нужно, нетерпение чужих советов. Эта черта его нрава не могла быть приятна окружавшим сподвижникам его; никто из них не мог похвалиться его откровенностью, никто не знал, что думал и предпринимал Кутузов.
Правдоподобнее всего, что слова Вильсона и говор многих, желавших унизить заслуги Отечеству Кутузова, происходили от этой причины. По словам князя Репнина, «Кутузов доступен всякому, но сердце его недоступно никому». Не это ли также причиной того, что со времени назначения князя Кутузова главнокомандующим в краткое время его командования столько переменилось начальников его штаба?
Это тем более еще видно из слов самого Вильсона, будто бы сказанных императором: «Я желаю, чтобы всякое недоброжелательство было уничтожено между вами». Следовательно, оно было, и могло быть причиной выражений, унижающих заслуги князя Кутузова, выражений, предложенных Вильсоном уже после кончины императора, при коих не было свидетелей.
Хотя здесь и должна бы опуститься завеса, как так исследования не могут простираться за пределы гроба великого монарха и первого его полководца, однако память князя Кутузова для нас так священна, что мы считаем долгом, основываясь на фактах, опровергнуть слова Вильсона, будто бы сказанные Государем императором Александром I.
Посмотрим, в самом ли деле Александр, неблаговоливший Кутузову, был в то время о нем такого мнения, для чего проследим факты.
Вильсон говорит, что вышеупомянутый разговор происходил 12 декабря 1812 года; но в указе Сенату от 6 числа декабря, коим Кутузову даровано звание Смоленского, после донесения его, что уже ни одного неприятельского воина нет на земле русской, мы видим совершенно другое – видим незабвенные заслуги, искусные движения и многократные победы и проч.
Спрашивается после того, как так скоро, т. е. в каких-нибудь шесть дней, могло измениться мнение Государя о Кутузове? Приписать ли это политике Александра Павловича? Но он мог бы совершенно обойтись и без дарования титула Смоленского, и в угодность московского дворянства наградить Кутузова только орденом Св. Георгия 1-го класса.
Справедливее же, думаю, то, что победы Кутузова в Турции, славный заключенный им мир[162] и заслуги его в 1812 году, совершенно отклонили неприязненное чувство Александра I, спешившего доказывать это не только высокими наградами фельдмаршала[163], но и особенным к нему вниманием. Государь посещал ежедневно слабого уже здоровьем Кутузова во время похода от Вильны до Калиша.
Находясь при главной квартире в города Калише, был я свидетелем того уважения, какое Государь оказывал князю Кутузову. При выходе к разводу Государь, поджидая фельдмаршала, делал всегда учение, и всегда, как только Кутузов выходил из своей квартиры, бывшей на той же площади, спешил к нему навстречу, его обнимал и, становясь при разводе на правый фланг, отдавал ему честь.
Но всего этого еще, может быть, недовольно, чтобы не поверить словам англичанина Вильсона, заслужившего впоследствии громкую репутацию, почему и рассмотрим дело более подробно.
Вильсон влагает в уста царя: «Кутузов ничего не сделал того, чтобы был должен сделать».
Что же должен был сделать Кутузов? Уничтожать неприятельскую армию? Кажется, более сего и требовать невозможно от главнокомандующего. Это он исполнил вполне со славой, что и свидетельствует указ Сенату от 6 декабря 1812 года: «(Кутузова) доведшего многочисленные неприятельские войска до совершенного истощения, истребления и бегства…»
Далее: ничего не предпринимал против неприятеля. Неужели же жестокая битва при Бородине, веденная искусно фельдмаршалом, не послужила первым расстройством армии Наполеона? Неужели фланговый марш по сдаче Москвы с Коломенской дороги на старую Калужскую, для прикрытия полуденных губерний России, причем сам Наполеон пять дней не знал настоящего направления нашей армии; неужели распоряжение заранее заготовить продовольствие и другие запасы армии по направлению к Калуге; неужели битвы при Чернишине, Малом Ярославце и фланговый марш на Красное, оттеснивший неприятельскую армию на разоренный ею же край, битвы при Вязьме и Красном – не свидетельствуют о мудрых соображениях главнокомандующего?
Пожалуй, и все это припишут противники исполнению плана Барклая-де-Толли, тогда как еще до прибытия армии в Тарутинский лагерь на Калужской дороге, князь Кутузов писал своей дочери, в 35 верстах от Москвы 15 сентября, что «Наполеон в Москве долго не останется» и что «скоро все наши армии станут действовать к одной цели».
Еще, что «он никогда не побеждал иначе как силой». Как это сообразить с неоднократными победами над турками, потом с самой битвой при Бородине и всей войной против огромных сил союзной армии Наполеона?
Далее пишет Вильсон: «Мы начинаем новую эру; надобно освятить ее живой признательностью Высшей власти и чувством прощения всем».
Что бы это могло значить? Если бы точно так и выразился император Александр I, что это значит, как не то, что незабвенные заслуги кн. Кутузова победили неблагорасположение его к нему, подобно как к графу Сакену, которому Государь по взятии Парижа сказал: «Вы победили неприятелей отечества и своих собственных».
Государь император, как видно было, желал доказать более и более свою благодарность Кутузову, возложив на него вскоре после 1-го класса Георгия еще алмазные знаки Св. Андрея Первозванного, и при переправе через Одер в Штейнау, когда ему поднесли лавровой венок, он послал его Кутузову, как его достояние.
Мы ли, русские, не оценим заслуг князя Кутузова, поверив словам Вильсона, когда даже по воле короля Прусского, в Бунцлау, где скончался светлейший, воздвигнут памятник с надписью: «До сих мест кн. Кутузов-Смоленсний довел победоносное войско, но здесь смерть положила предел славным делам его. Он спас Отечество и отворил путь к избавлению Европы. Да будет благословенна память героя».
И действительно, кн. Кутузов не мог лучше окончить свое многотрудное поприще. Он не советовал идти дальше Эльбы до прибытия резервов, говоря: «Очень легкое дело идти за Эльбу, но как воротимся? Рыло в крови». Последствия сражения при Люцене и Бауцене его оправдали. Само провидение, сохранившее жизнь его для спасения Отечества после трех тяжелых ран в голову, прекратило дни его вовремя со славой. Наконец, император, писавший опечаленной вдове кн. Кутузова, в рескрипте своем выразился так: «Не одни Вы проливаете о нем слезы, с Вами плачу я, и плачет вся Россия».
Чтобы хотя бы несколько успокоить и утешить вдову покойного фельдмаршала, Государь пожаловал 30 августа 1813 года вдове для уплаты долгов 150 тысяч, а дочерям по 50 тысяч рублей.
Окончу словами его биографа: «Благодарное Отечество никогда не забудет заслуг его; Европа и весь свет не перестанут удивляться ему и внесут имя его в число знаменитейших полководцев».
I. Высочайший рескрипт на имя М. И. Голенищева-Кутузова от 18 июля 1811 года.
Победа, одержанная Вами над верховным визирем в 22 день июня, покрывает Вас новой славой. Большое превосходство сил неприятельских Вас не остановило; вы желали только их встретить, и опыт оправдал верность Ваших воинских предусмотрений: 15 тысяч храбрых разбили 60 тысяч турок. В память сего знаменитого подвига и в знак благодарности Отечества, я возлагаю на Вас портрет мой.