— Да, нам нужны редакторы, приходите на собеседование. Как раз завтра, в три часа. На «Пражской», у последнего вагона из центра. Я вас там буду ждать.
Очень странно, конечно — завтра суббота, нерабочий день, и в метро… Разберемся, главное хоть куда-то пойти — до понедельника я все равно больше никого не найду.
Это был «Гербалайф»! Самый обыкновенный «Гербалайф», тот, пресловутый — я еще когда в школе училась, все в метро с этими значками ходили. «Хочешь похудеть — спроси меня как!» Провели как маленькую девочку. И меня-то еще ладно — но ведь не меня одну! Со значками теперь уже не ходят, грубо не работают — знают, что к ним так никто не придет. А ведь сколько пришло…
Я на платформе еще поразилась — сколько редакторов! Замученные, усталые, плохо одетые — хотя попадались и очень уверенные в себе дамы. Человек пятнадцать — из них двое мужчин — и они, увидев толпу теток и потолкавшись пару минут, благоразумно смылись. Мы же безропотно пошли, как на заклание, за встречавшей нас женщиной.
Провели по улице, минут пятнадцать шли, завели куда-то — не то промзона, не то НИИ бывший, через охрану, без всяких паспортов, списком, и на третий этаж, в зал — посадили. Все сидят. Сидят и потихоньку разговаривают, между собой.
— Опять «Гербалайф»!
— Да что же это такое, граждане! Куда не придешь, всюду «Гербалайф». В прошлый раз искали учителей — я думала, репетиторство или хоть путевки в пионерские лагеря распространять, бывает — пришла. И ведь на другом конце Москвы!
— А у них всюду есть!
— У меня муж ходил. Написали — «требуются бывшие военные, с опытом руководящей работы» — «Гербалайф»!
— Тише, товарищи. Это неприлично. Пришли, так другим не мешайте.
— Тише, девочки, не ссорьтесь. Радоваться надо, что это «Гербалайф» — чего сидим-то, встали да пошли, и так все ясно. Хорошо, что это не грибы и не пуговицы.
— Какие грибы?
Это уже я вступила, с ужасом. Заслушалась. Когда дошло до «грибов», я решила, что это уже за гранью моих представлений — не на наркотики же так вербуют?! А когда услышала про «пуговицы», поняла, что схожу с ума.
— А вы что, ни разу не сталкивались? Надомная работа. Там главное — деньги им заплатить — за обучение, за материалы. Пуговицы делать дома на кухне, пластмассовые, в формочки дрянь какую-то разливать. Грибы растить на подоконнике…
— Не на подоконнике, на подоконнике это рассаду, а грибы — в кладовке. Темно должно быть. Я пробовала.
— Ну и как?
— Не получилось.
— Это всегда так, иначе не бывает — деньги только берут, и все. Сплошной обман.
— Ну не скажите! У мужа моего на работе сослуживец плитку делает — тоже сначала не верил, а теперь так пошло! Хорошая плитка получается, для ванных комнат.
— А что же вы сами не делаете, если так хорошо?
— Так у него гараж. А у нас гаража нет — где делать, это же целый цех, считай — мешки, цемент, крошка, формы. Не на кухне же.
Они углубились в тонкости производства плитки, а я решила попробовать вслушаться — что там говорит эта женщина, «лидер», как ее представили. Больше всего это напоминало какую-то секту — я однажды, когда в институте училась, попала на такое сборище, то ли баптисты, то ли иеговисты… Вот, сейчас начнут вставать и по очереди рассказывать, кто чего добился. Почти что «анонимные алкоголики».
— Нам нужны амбициозные люди, желающие добиться успеха, много достичь в жизни. Наша компания предоставит вам возможность осуществить свои заветные желания…
— Амбициозные люди, скажут тоже. Какие же амбициозные люди к ним пойдут! Амбициозные — это молодые, молодые сюда не ходят, одни мы, старухи!
— Ну не скажите, вот же девочка сидит — тоже пришла.
Это они про меня. Это я девочка.
— А вы на кого пришли? На менеджера?
— На редактора. Я филолог, педвуз окончила.
— Ну и что же вы? В школу не хотите? Учили же вас специально, деньги тратили — или вы на платном?
— А на соцопросах не пробовали работать?
Это вступила женщина лет пятидесяти, одна из тех, которых я отметила с самого начала — подобранные, уверенные, сильные. Женщина-боец, женщина-таран. Она сидела на соседнем ряду с краю — но тут же пересела ко мне, поговорить. И овладела мной совершенно.
— Я сама так подрабатываю — не хотите? Там, конечно, деньги не безумные, но тут ведь, сами видите, и тех нет. Как раз на следующей неделе собеседование будет. Работа нерегулярная, но если втянуться, очень даже ничего. Конечно, мозги надо иметь — не меньше высшего. И уметь к себе располагать. Так что вы как раз подойдете. Попробуйте.
Я не выдержала и тут же «растеклась» — впервые кто-то разговаривал со мной, хотел меня, обращал на меня внимание.
Я кивала и улыбалась, и вдруг вспомнила пятый курс, окончание института, поиски работы, прогулки с Сережей по бульварам, когда я ему пыталась рассказывать что-то подобное, а он мне говорил «нет», «нет», «нет», а потом: «Выходи за меня замуж»…
Я чуть не расплакалась. А поскольку никому здесь невозможно и не следовало объяснять, почему я сейчас расплачусь, надо было срочно отсюда выбираться — срочно, немедленно.
Сдерживая слезы — тушь потечет, нет, не важно, тушь не важно, важно, чтоб не заметили, не спросили, господи, позор, объясняться, они начнут спрашивать, начнут жалеть, главное, не опускать углы, углы глаз, углы губ, вот так, вверх, вверх, еще сильнее, улыбаемся! — я стала прощаться. Якобы у меня какие-то важные дела. Якобы я тороплюсь. Господи!
И как только я встала и ринулась по проходу, и женщина, уговаривавшая меня заниматься опросами, поднялась вслед за мной, к нам тут же подскочила другая, зашипела:
— Как вам не стыдно, вы все ходите и ходите, вербовщики, где у вас совесть, чужих клиентов перебивать! Я в следующий раз милицию позову, я вас сразу вычислила!
Народ зашевелился, зашуршал.
Женщина с соцопросами что-то ответила, начиналась перепалка, в проходе уже толпились, я испугалась, что сейчас меня вернут или, еще хуже, пойдут за мной, и бросилась к выходу почти бегом.
Два этажа по лестнице, коридор, вестибюль, проходная — только бы на улицу. На улице уже можно плакать. И на улице я таки заплакала, и кто-то, мимо проходивший, схватил меня за руку: «Девушка, что с вами, почему вы плачете?» — и я вырвалась и побежала, и так прорыдала на бегу до самого метро. Отрыдала сразу за все. Нет, я не железная — это только так кажется. Это видимость одна — хватило на пару дней.
Домой я идти не хотела — но пришлось, куда же еще. И, на мое счастье, стоило только в дверь войти — телефонный звонок. Я схватила трубку, не успев даже испугаться, хотя все эти дни боялась, что позвонит Сережа. Кому мне звонить, только ему да маме. Но на сей раз это была Светка.
— Машка, это я! Машка, слышишь меня?
— Слышу, слышу…
Я так обрадовалась, что чуть было опять не заревела. Единственная подруга, кому все это можно рассказать — только ей.
— Ты вернулась?
— Нет, я из Кёльна.
— Из Кёльна? Ты же в Берлине была?
— Там все интересное уже кончилось, для меня. Работе своей я отчиталась, теперь в свободном полете.
Господи, если она в Кёльне — так, значит, она к этому своему Фрицу поехала…
— Ты в гостях, что ли? У него?
— Ну да. То есть даже вроде бы и не в гостях.
— Когда вернешься?
— Не знаю.
Это замечательно. Это очень вовремя, черт. То есть для нее-то это и в правду замечательно. То есть так далеко все зашло.
— Так далеко зашло?
— Знаешь, дальше некуда.
— А ты звонишь-то хоть откуда?
— От него и звоню. Из дома. Я тут, кажется, поживу пока. И, Машка, ты не поверишь, как я счастлива! Никогда еще мне не было так хорошо, правда.
— Слушай, как же я за тебя рада!
И ведь правда рада. Должна же быть в мире какая-то справедливость. Раньше мне было хорошо — теперь пусть хотя бы Светке. Да я конечно в любом случае была бы за нее рада, а теперь надо особенно радоваться — и не портить ей настроение, вот что. Хотя бы сейчас. Это не телефонный разговор, вот уж что-что — а это точно не телефонный.
— Я сама рада! Я просто до неприличия рада, Маш! У тебя там как, все в порядке?
— У меня все, все, ты про себя расскажи.
— Ну, ты знаешь, это долго все-таки — долго надо рассказывать. Потому что он меня прямо в аэропорту встретил — и там сразу все завертелось… Машка, я ужасно хочу тебе все рассказать, но надо с подробностями! А я конечно могу висеть на телефоне здесь сколько хочу, но все-таки предпочитаю не испытывать ничье терпение!!!
Она смеется, и тут я понимаю, что она в комнате не одна.
— Ты там с ним, что ли?
— Ага. Он по-русски не понимает, да, собственно, и понимать нечего, и я тебе правда-правда говорю, что мне безумно хорошо, безумно — я, знаешь, кажется, понимаю, наконец, что значит жить — вот, не хорошо, не «по-человечески», а просто жить! Я на седьмом небе, правда. Неделя прошла — а как будто целая жизнь!
И у меня жизнь прошла, точно. Заколдованная неделя.
— Ты прости меня, я на минуту позвонила буквально — сказать, что я тут и у меня все хорошо! Мы сейчас в кабак собираемся, он ждет. Он, конечно, будет ждать сколько надо — но, если честно, я сама хочу в кабак! Я просто боюсь стать эгоисткой и обо всем забыть — а то вынырну, а уж полгода прошло и от меня ни звука — так что я на всякий случай звоню, подстраховаться, сохранить человеческий облик!
— То есть в ближайшие полгода от тебя звонков не предвидится?
Это я так пошутила. Довольно неудачно пошутила, надо признать.
— Да нет, что ты! Машка, я чего еще звоню — я тебе хочу письмо написать. Мне же некому это все рассказать кроме тебя, пойми. Прости, я эгоистка, все счастливые — эгоисты, всегда, к тебе это не относится, а вот я эгоистка! В общем, я ужасно хочу все рассказать, но лучше все-таки письмом, иначе это часа на четыре, не меньше!
— Ну так давай, пиши! Адрес тот же.
Вместо «адрес знаешь» сказалось вдруг «адрес тот же» — это была ирония, которую Светка, конечно, уловить не могла. Тот же адрес, несмот