— Оставь. У них творческий процесс. Это тебе не наше мыло, глаза бы мои на него не глядели.
— Ну не знаю! Мне, во всяком случае, здесь спокойнее.
Работу я получаю в большой комнате, разделенной на сектора прозрачными переборками. В углу сидит другая девочка. И она действительно не похожа на Лизу — стиль иной. Деловой костюм, дресс-код и прочее. Лицо измученное, в руке судорожно сжимает пачку сигарет, глаза в монитор. Меня подводят к ней: «Соня, к тебе пришли».
— А, это вы? Вы не курите? Пойдемте, я вам на лестнице все объясню.
Она берет со стола две тяжелые папки, сует одну мне и мы с ней выходим — на площадке уже никого нет, дамы и яростные ругатели испарились.
— Извините, оторваться некогда, у нас аврал. Лиза о вас очень хорошо говорила. Вот тут срочное — кулинарная книга «вольным стилем», «Роман с кардамоном» называется. Тут не очень много — но надо через неделю, а лучше раньше. А вот тут еще из другой оперы — книжка интересная, но возни много. На контроле у главного — я бы ее отдала Нинель, это у нас самый опытный корректор, но она заболела, остальные сидят не поднимая головы. Это можно подольше протянуть — но все равно надо спешить, чтобы я еще могла пробежать. Вот, пока все. Вы пока кулинарную сделайте — потом посмотрим, как у вас получается. Вы быстро работаете?
Я вспоминаю вчерашнюю ночь. Вспоминаю, что нет совершенно никакой необходимости всегда говорить правду, а наоборот, надо набивать себе цену, вспоминаю сегодняшнюю Лизину фразу и отвечаю:
— Ну, вы же понимаете, должно быть качество…
— Это верно. — Она с тоской затягивается сигаретой. — Это верно, но у нас качество не должно идти в ущерб скорости. Иначе вы у нас не приживетесь. Вы где-то сейчас еще работаете?
Ответ у меня уже заготовлен, слава богу — всю дорогу репетировала.
— Сейчас — нет. Я дома работаю. Но если будет хорошее предложение — могу выйти и сюда, к вам.
— Не надейтесь. У нас полный комплект и начальство штатное расписание до конца года менять не будет.
— Простите, а сколько…
Это второй пункт программы, который я репетировала по дороге. Надо все-таки узнать, что меня ожидает.
Она называет сумму, за «лист», я быстро пытаюсь перемножить, потом прикидываю, сколько это будет в месяц, если работы действительно на неделю… Боже мой.
Если я буду получать такую работу регулярно, а ведь гарантии нет, но если даже регулярно — это значит, что за месяц я заработаю на пару туфель — приличных, но довольно скромных, из того магазина, где я обычно покупала обувь. И все.
Мне надо платить за квартиру, покупать еду, шампунь, косметику, платить за телефон, на мобильном уже деньги кончаются, за проезд — пусть не на такси, метро тоже денег стоит, я уже поняла. Кажется, Светка права — на это я не проживу. Нет, не проживу точно. По-хорошему и эту работу не надо было брать, трата времени — но я уже согласилась, теперь я подведу Лизу, если откажусь. «А почему же люди за такие деньги работают?» — вертится у меня на языке. Но вопроса я не задаю. Почему-почему — потому что. Хотя я все равно не понимаю, как же жить-то?
Выхожу я из здания уже вечером. Еще не стемнело — начинающиеся сумерки. Красота неописуемая — напротив какой-то парк, снега чуть-чуть, но он уже грязный и сливается с землей, деревья стоят голые, прорисованные на сумеречном фиолетовом небе, грязь на мостовой кажется темным дорогим ковром, огромные гранитные ступени покрыты тонкой ледяной корочкой, ходят голуби, стоит охранник в чем-то синем, практически сливающемся со стеной, отъезжает в глубину сумерек какая-то машина.
Тонкая ледяная корочка меня и подвела — сегодня опять были заморозки, до весны еще почти неделя, а настоящая весна в этом году — поздняя. Машина, так плавно уезжавшая в сумерки, резко развернулась, тормоза завизжали, она снова подкатила к крыльцу и остановилась.
Дверь открыли с пассажирского сиденья, оттуда выскочил мужчина в костюме и легко взбежал по ступенькам — настолько легко, что оказался на верхней ступени слишком быстро и задел меня, плавно скользившую по ледяной корочке и уже пристально глядевшую себе под ноги — заметить, что он так близко, я не могла.
Я полетела по ступенькам — думая только о том, что ноутбук разобьется, и я останусь без компьютера. «В полете», выбирая, — что держать, а что бросать, я выпустила пакет с рукописями (ничего с ними не будет) и, пытаясь одной рукой поддержать ноутбук, схватилась другой рукой за предмет, столкновение к которым привело меня к катастрофе — за мужчину.
В результате мы покатились оба — и очень хорошо покатились, вероятно, он автоматически стал сопротивляться тому, что тащило его в бездну — в результате я пролетела еще дальше, ступеньки были довольно крутые, крыльцо высокое — так что, плюхнувшись наконец на живот и проезжая лицом по асфальту, я успела даже подумать, как хорошо я сделала, что не надела пальто. Пальто было бы уже не отчистить.
В этом виде — носом в землю, ноги выше головы, сумка с ноутбуком прижата к боку и несколько вывернута даже за спину, в последней попытке спасти единственную драгоценность — я пролежала еще несколько секунд. Рядом со мной раздавалось какое-то рычание — перешедшее в не вполне цензурные ругательства и снова в рычание. Там ругался, поднимался, отряхивался и, наконец, пытался поднять меня тот, кто меня сбил.
— Что вы валяетесь?
Это было первое, что я услышала. Он тянул меня за руку — но встать я не могла, а поддаться на его усилия и подниматься «левым бортом» значило покорежить ноутбук — потому я изо всех сил упиралась, выворачивалась и наконец перевернулась на спину, прижимая сумку с компьютером уже к животу. Я лежала на спине, головой по-прежнему вниз, и с ненавистью смотрела на его красную от негодования физиономию. Он, видимо, окончательно перестал понимать, что я делаю — и потому даже руки мне не подавал, пока я сама его об этом не попросила. Поставив меня на ноги, он снова обрел дар речи.
— Девушка, вы куда смотрите? Вы что делаете? Зачем было за руки хватать? Вы посмотрите, во что вы меня превратили?!
Это относилось уже к его костюму. Костюм был хороший, когда-то. Теперь его, вероятно, тоже будет проблематично отчистить. Хорошее здание, дорогие интерьеры, вот только дворники у них не круглосуточно работают — за день на этих чертовых ступенях образовался приличный слой грязи. Костюм был какого-то щегольского светлого тона, потому следы падения слишком заметны.
Мне, впрочем, было не до него. Я покачнулась и села обратно на ступеньки. Во-первых, у меня действительно закружилась голова, и мне стало дурно. Во-вторых, я увидела, что пакет мой с рукописями порвался, папки валяются на мостовой в луже, а одна из них раскрылась, и листы бумаги частично рассыпались. Со всеми вытекающими последствиями. Я села — и тихо, но отчетливо сказала: «Боже мой!»
Взгляд он мой проследил, ситуацию оценил и подошедшему уже шоферу сказал коротко: «Собери». Потом сам уже подал мне руку и опять стал поднимать, опять почти силой.
— Ну вставайте, вставайте, что сидите? Целы вы?
— Я цела. У меня работа… И, главное, что с ноутбуком… Если я его разбила!
— У вас еще и ноутбук! Под ноги надо смотреть.
— Я и смотрела под ноги. Это вы никуда не смотрели. Вы же меня толкнули.
По-моему, он пришел в бешенство — но все-таки промолчал.
Шофер принес мне папки — целую и открытую, и груду измазанных грязью листов. Я смотрела на них в ужасе и даже в руки брать не могла — думала о том, что надо возвращаться, просить прощения, просить распечатывать… Времени почти шесть, у них рабочий день кончается, пакета нет, что с компьютером, неизвестно.
— Опоздаем, Василий Игоревич.
— Естественно, опоздаем. Куда я могу ехать в таком виде?
Взял у шофера папку, пролистнул несколько страниц, сказал: «Наше».
— Пойдемте.
Взял меня за локоть, развернул и повел к входу. Не показывая никаких документов, прошел мимо охранника, запихнул меня в лифт и нажал на семнадцатый этаж. Я покорно плелась за ним — тем более что он нес папки и мне все равно надо было сюда. Довел до конца коридора, открыл какую-то дверь, вошел в кабинет — там две женщины, дама бальзаковского возраста и девчонка, каждая за своим столом, громко ойкнули. Посадил меня в кресло.
Дама спросила, что случилось.
— Письмо парижское забыл. Наташа, сколько раз вам можно повторять — все должно лежать в одной папке! Вы для этого здесь сидите!
— Василий Игоревич, но вы же сами…
— Это ваша работа! Все, вопрос закрыт. Вы у кого брали рукопись?
Это уже мне.
— У Сони, в шестьсот тридцать пятой комнате.
— Елена Витальевна, позвоните Алциховской, скажите ей, чтобы она переслала вам файл с последним вариантом «Романа с кардамоном». Вы кто?
— То есть? В каком смысле?
— Вы кто — автор, редактор, корректор?
— Корректор.
— Позвоните и скажите, чтобы она переслала последний вариант, который сейчас отдала корректору. Распечатайте и отдайте, — не слишком вежливый жест в мою сторону. — И вызовите Певцова — он здесь?
— Был здесь, но собирался уходить.
— Ну, у него же есть мобильный? Пусть вернется. Пусть возьмет у девушки ноутбук, проверит, если надо — починит. Все. Наташа, рубашки, костюм там у меня есть?
— Есть, Василий Игоревич, я сейчас приготовлю. Но там только черный, вы же забрали в чистку…
— Давайте черный, я опаздываю! И где это письмо, черт возьми, вы его что, до сих пор найти не можете?
— Сейчас, сейчас!
Он ушел куда-то в следующую дверь, девушка Наташа унеслась следом, дама принялась звонить по телефону. Через пять минут хозяин кабинета выскочил, не попрощавшись, Елена Витальевна начала распечатывать мою работу, а Наташа повела меня в какие-то внутренние помещения, в ванную комнату — умыться и почистить хоть как-то одежду. У нее там были и щетки, и крем для обуви, и полотенца, и шампунь. Куртку надо было стирать, но худо-бедно в приличный вид меня привели. На щеке осталась большая царапина, и руку я ободрала — но это тоже все замазали и заклеили.