срочно, но эти самые другие тоже могут взять термин на вооружение.
Ульф запечатал конверт и положил на стол к Эрику в лоток с «исходящими». Перед его мысленным взором предстал образ некоего вышестоящего бюрократа: вот он получает поводок и сопровождающую записку и начинает подозревать – и вполне справедливо: где-то что-то идет не так, как оно должно идти, но что именно – ему остается только гадать. Это было утешительное видение. А ведь это может войти в привычку, подумал он: пакостить, когда можешь, по мелочам, всяческим бюрократам, которые отдают распоряжения людям, занятым реальными делами. Как это было бы по-детски, но иногда нужно вести себя по-детски, точно так же, как иногда бывает нужно вести себя по-взрослому. Главное – уметь понимать, когда именно.
Эрик закончил наклеивать этикетки на папки и достал из ящика стола журнал, посвященный рыбалке. Ульф мельком заметил заголовок на обложке: «Крупная форель, – гласил заголовок. – Новости. Рекордные уловы».
Эрик принялся перелистывать журнал. А потом спросил небрежным тоном:
– А что это за «Ко Самуи»? Как там кормят, прилично?
Ульф замер, когда до него дошел смысл Эрикова вопроса. Да как он смел? Как он смел читать записки, оставленные на чужом столе, сложенные так, чтобы содержимое было недоступно постороннему глазу?
Он ничего не ответил. Только метнул на Эрика яростный взгляд; Эрик отвел глаза. Ульф уставился на свои руки, стараясь обуздать охвативший его гнев. Если он не мог доверять Эрику в отношении своей личной корреспонденции, то в чем вообще он мог ему доверять? Он обвел комнату взглядом; Эрик поднялся из-за стола и взял запечатанный Ульфом конверт.
– Пойду отнесу это на отправку, – объявил он. Ульф только кивнул.
Теперь Ульф остался в кабинете один. Он выждал с минуту, потом поднялся и подошел к столу Эрика. Ульф уважал личные границы, но теперь решил показать Эрику, каково это – когда кто-то другой лезет в твои личные бумаги. Открыв верхний ящик, он быстро осмотрел его содержимое. Там лежала коробочка со скрепками, с кодом отдела снабжения, нацарапанным сбоку Эриковой рукой; карандаш со слегка пожеванным кончиком; пара дешевых, какие продаются в киосках, очков для чтения – Ульф видел их на Эрике всего пару раз; реклама лесы, вырванная из журнала, посвященного лову на удочку.
Он задвинул верхний ящик и заглянул в нижний. Там лежало несколько рыболовных журналов, в том числе и тот, который Эрик читал сегодня. Ульф узнал обложку с надписью «Крупная форель», и теперь он мог разглядеть фотографию: крупная форель лежала рядом с линейкой и специальными весами для рыбы. А потом, под журналами, Ульф обнаружил потрепанного вида записную книжку. Ульф вынул книжку из ящика и раскрыл.
Это был дневник рыбака, который вел Эрик. Устроен дневник был просто: на левой странице каждого разворота были две колонки; первая была озаглавлена «Дата и время», вторая – «Вид и вес»; правая страница была целиком отдана на откуп колонке «Наблюдения и выводы». Ульф улыбнулся. Какие, интересно, выводы можно было сделать из неравной борьбы, описанной в первых двух колонках? Что рыбу вытащили из воды? Что если опустить в воду крючок с насаженной на него приманкой, то вам удастся – с большой вероятностью – извлечь неразумную и ничего не подозревающую рыбу из родной стихии на берег? И что любая рыба, с которой обойдутся подобным образом, умрет?
Он пролистал наполовину заполненную книжицу; последняя запись была сделана неделей раньше. Здесь-то он и увидел следующий комментарий: «Сегодня поймал превосходную форель. На одну из новых мормышек. Одна было клюнула, но сорвалась (какая неудача!). Потом попалась еще одна красотка и вторая, помельче. Последнюю надо было бы отпустить (не набрала нужного веса), но озерного сторожа поблизости не было, и я ее оставил. Очень вкусно. Вывод: мелкая форель может быть гораздо вкуснее крупной».
Ульф быстро прочитал запись и уже собирался захлопнуть книжку и положить ее обратно в ящик. Но внезапно передумал. Эрик мог вернуться в любой момент, но у него все еще было время отксерить последнюю страничку и положить записную книжку обратно в ящик. Так он и сделал, воспользовавшись копировальной машиной, стоявшей у шкафа с папками. Он даже успел вернуть дневник обратно в ящик Эрикова стола. Он встал и уже собирался направиться к своему столу, как в кабинет вошел Эрик. Он застыл в дверях, посмотрел на Ульфа, а потом – на свой стол. Ульф сохранял равнодушный вид. Он чуть было не принялся посвистывать, но вовремя остановился. Еще в полицейском колледже – давным-давно – их учили, что человек насвистывает, когда чувствует себя в чем-то виноватым. В наши времена никто уже больше не свистит, сказали им тогда. Если кто-то насвистывает – значит, ему есть что скрывать.
Ульф сел за свой стол. Сунул в карман ксерокопию, так ничего и не сказав Эрику. Так вот, подумал он, что чувствует шантажист: удовлетворение при мысли о том, что у него в руках – свидетельство чужого дурного поступка. И ощущение власти: знание того, что кто-то нарушил закон – в данном случае закон о минимальном размере пойманной рыбы – дает тебе власть. Ульф позволил себе улыбку. Шантажировать он Эрика не будет – но он научит его уважать чужие границы.
Ульф наблюдал, как Эрик садится за стол. Заметил, что у Эрика сделался задумчивый вид, будто он пытался что-то припомнить. Увидел, как он открывает верхний ящик стола, потом нижний. Как Эрик достает на секунду свой дневник, а потом с явным облегчением прячет его обратно.
Тут Ульф чуть было не нарушил молчание. У него чуть не вырвалось: «Скажи, Эрик, правда ли, что нелегально выловленная форель особенно вкусна – но ты, конечно, этого не знаешь, да?» Но нет, он этого делать не будет. До поры до времени он будет держать это при себе, а на следующее утро – придется прийти пораньше – он положит копию страницы Эрику на стол. А потом, если Эрик припрет его к стенке, он попросту будет все отрицать. Это послужит Эрику уроком. И тут Ульф мысленно схватил себя за руку. Да как это можно, подумал он. Как это только можно, быть настолько мелочным – и бесчестным? Какую постыдную вещь я чуть было не совершил, едва не опустившись до уровня Оке Хольмберга? Поступок, достойный шантажиста. Он нащупал в кармане ксерокопию. Вынул, бросил на листок короткий взгляд, а потом незаметно, под столом, разорвал на мелкие клочки. Их он выбросил в корзину для бумаг. Ему было невыносимо стыдно; не стоило ему так поступать, но, по крайней мере, он вовремя опомнился. Ульф почувствовал облегчение, как человек, подвергшийся искушению, но сумевший ему воспротивиться.
Но его испытания на этом не закончились; еще одно, новое, ждало его завтра за обедом. Именно тогда ему придется сказать Анне о Джо. Ему придется стать гонцом, который приносит дурные вести, и Ульфу это совершенно не нравилось, хотя ему и предстояло провести время в ее обществе, да еще в ресторане – обстоятельство, которое при нормальных условиях привело бы его в восторг. Он подумал о «Ко Самуи» и попытался представить, на что это будет похоже: мягкое освещение, диванчики с красной обивкой, небольшой фонтан – может быть, даже с лотосами – и вездесущим запахом лимонного сорго. В ресторанах с названиями вроде «Ко Самуи» обстановка, как правило, была именно такой. Интересно, подумал он, есть ли в Таиланде шведские рестораны? Скорее всего нет, а жаль, потому что тайцам вполне мог бы прийтись по вкусу смёрребрёд [23], будь у них шанс его попробовать. Да есть множество шведских вещей, которые могли бы прийтись им по вкусу, подумал Ульф, пускай атмосфера в Бангкоке и мало напоминала скандинавскую. Однако – продолжал рассуждать про себя Ульф – фильмы Бергмана вряд ли имели бы в Таиланде успех, потому что тайцам, скорее всего, нравятся несколько более шумные фильмы. Индусам, по крайней мере, нравились именно такие; Ульф, бывало, смотрел болливудское кино, не без удовольствия наблюдая танцевальные номера, в которых, как правило, принимал участие весь актерский состав. Подобные вещи нечасто встречаются в картинах Бергмана, или, если уж на то пошло, в скандинавском кино в целом; хотя «АББА», к которой Ульф так никогда и не смог проникнуться любовью, опасно близко подходила к этому пределу. Госпожа Хёгфорс, конечно, обожала «АББУ», и Ульфу время от времени был слышен за стенкой задорный притоп – сквозь пущенный на полную громкость «Super Trouper». Ей бы поберечься, думал Ульф в таких случаях: на совести у «АББЫ» немало жертв. Когда пожилые люди слишком уж веселятся, у них могут начаться проблемы с равновесием – а все «АББА» виновата.
Ульф подумал о Мартине; до того, как его пес потерял слух, «АББУ» он весьма уважал и, бывало, подгавкивал в такт их энергичным ритмам. Теперь, когда играла «АББА», вид у него становился озадаченный: реакция, которую доктор Хоканссон приписывал тому, что Мартин ощущает вибрации от музыки. «Именно так, – заметил ветеринар, – чувствуют музыку глухие музыканты. И с животными то же самое».
Нет, Швеция и Таиланд все-таки очень разные, продолжал размышлять Ульф, но всем пошло бы на пользу, усвой Таиланд слегка более шведский подход к жизни. Навязываться, конечно, никто не собирается; это было бы исключительно не по-шведски, но Бангкок вполне мог бы стать чуточку более рациональным местом, прибавь он себе немного шведскости. По крайней мере, шведские тук-туки были бы экологичнее тех изрыгающих клубы дыма экипажей, которые недавно фигурировали в одной виденной Ульфом телепередаче. Ульф, однако, не был уверен, как именно тайцы воспримут пожелание не изрыгать клубы дыма. Как правило, людям такое не особенно нравится; подобные комментарии кажутся им наглыми, но рано или поздно им придется прислушаться к тому, что им говорят.
Тут мысли Ульфа вернулись к предстоящему визиту в ресторан: он представил себе Анну – как она сидит напротив, изучая меню. Как бы ему хотелось побольше знать о тайской кухне, чтобы рассказать ей о всевозможных блюдах – но, скорее всего,