– Эбба?
– Да. Мне не хотелось, чтобы она узнала об этой ситуации, и когда я спросил Нильса, не сможет ли он помочь мне с деньгами, я еще попросил его держать эти платежи от нее в секрете. И он согласился.
Ульф, наконец, начал понимать, в чем тут дело.
– Так, значит, никакого шантажа не было?
– Господи, нет, – сказал Оке. – Вообще-то он, скорее, просто дал мне эти деньги, даже не в долг, – он немного помолчал. – Такой уж он человек, знаете. Этот его имидж…
– Не соответствует действительности, – закончил за него Ульф.
– Да, – подтвердил Оке. – Именно так. Но если вернуться к моему рассказу, то я вернул каждую копейку из того, что я одолжил. Я чувствовал себя просто ужасно. Я – честный человек, господин Варг, и это был единственный раз, как я совершил нечто подобное. Клянусь вам – всего один раз. И я никогда, никогда больше так не поступлю, – тут он опять замолк, а потом добавил: – Не то чтобы я ожидал, будто вы мне поверите.
Ульф вздохнул. Одно преступление можно было исключить, но оказалось, что было совершено другое. Если следовать букве закона, сейчас ему надо было вынести Оке официальное предупреждение, а потом доложить о произошедшем в отдел коммерческих преступлений. Если следовать букве закона… Но разве законы всегда писались с оглядкой на реальную жизнь? Разве закон брал в расчет одно их главнейших человеческих достоинств – милосердие? Или признавал возможность прощения? Ульф посмотрел на Оке, у которого был совершенно несчастный вид. Какой смысл был наказывать его за проступок, который он собственноручно исправил, вернув одолженные деньги?
– Прошу извинить нас – мы на минутку, – сказал Ульф.
Он повернулся к Блумквисту и жестом предложил ему отойти вместе с ним в другой конец комнаты.
– Ну, что вы думаете? – спросил Ульф.
Блумквист пожал плечами.
– Он взял эти деньги.
– Да, знаю, но…
– Из благотворительного фонда.
– Да, знаю. Так, значит, вы думаете, нам нужно его сдать?
Блумквист, поколебавшись, ответил:
– Необязательно.
– Так, значит, мы просто отпустим его? Без предупреждения? – спросил Ульф. Именно этого он и хотел, но опасался, что Блумквист будет против.
– Да, – ответил Блумквист. – Нельзя наказывать всех и каждого за все подряд.
Они вернулись туда, где их ждал Оке.
– Можно, я задам вам один вопрос? – сказал Ульф.
– Конечно.
– Та статья, которую вы собирались написать – где вы угрожаете разоблачить Нильса Седерстрёма. О чем это?
– Да ни о чем, – ответил Оке. – Это была его идея.
Ульф ждал.
– Он сам это предложил, – продолжал Оке. – Это все его имидж. Вы же знаете, ему нравится, когда люди думают о нем, будто он какой-то enfant terrible [25].
Ульфу и в самом деле это было известно. Во всем этом был смысл. Он покосился на Блумквиста, и тот кивнул.
– Ладно, – сказал Ульф. – Я ни на секунду не собираюсь оправдывать то, что вы сделали. Но…
Оке умоляюще посмотрел на него.
– Я собираюсь проигнорировать то, что вы нам рассказали, – продолжил Ульф. – Если вы…
– Все, что угодно, – сказал Оке. – Только назовите. Все, что угодно.
– Ваше слово, – продолжил Ульф. – Дайте мне слово, что никогда больше не станете так поступать.
Оке трясло.
– Оно ваше.
– Хорошо, – сказал Ульф. – Значит, дело закрыто.
Они вышли наружу, и тут у Блумквиста зазвонил телефон. Он поднял трубку, ответил что-то и быстро закончил разговор. Потом с улыбкой повернулся к Ульфу.
– Это был Вилигот Даниор, – сказал он. – Он устроил, чтобы вашу машину вернули. Ее оставят у вашего дома сегодня вечером, после пяти.
Ульф от радости хлопнул в ладоши.
– Блумквист! – воскликнул он. – Вы великий человек! Потрясающий коллега! Вы герой!
Блумквист только отмахнулся.
– Благодарите его, не меня, – сказал он. А потом, после недолгого размышления, прибавил: – Карма, Варг. Карма. Хорошие вещи происходят с людьми, которые делают хорошие вещи.
Ульф поморщился. Подобно большинству хороших людей, он себя таковым не считал.
– Нет, правда, – продолжал настаивать Блумквист.
Он прибыл в «Ко Самуи» раньше Анны и уже сидел за столиком возле окна, когда она въехала на стоянку. Он смотрел, как она паркуется, а когда она вышла из машины и направилась ко входу в ресторан, сердце сжалось у него в груди. На секунду он закрыл глаза; любовь – это душевная рана: мы говорим себе, что это что-то другое, но это просто рана, такая же реальная и мучительная, как любое повреждение плоти. И она всегда захватывает нас врасплох, набрасывается без предупреждения – когда мы сидим в кафе, или гуляем в парке, или делаем одну из тысячи обычных вещей, которые заполняют наши дни: любовь нападает на нас и повергает нас в прах, точно библейские персонажи, которые повергают в прах своих врагов. Все это делает с нами любовь, потому что любовь есть травма, увечье, – а вовсе не благословение, как мы наивно привыкли о ней думать.
Анна подошла к столу и попросила прощения за то, что опоздала.
– Но ты совсем не опоздала, – ответил он. – Это я пришел чересчур рано.
– Ты такой добрый, Ульф, – сказала она, садясь. – Всегда берешь вину на себя, даже когда дело совсем не в тебе.
Он молча отвел глаза. Ему было больно – больно от мысли о том, что ему предстояло сейчас сделать.
– У девочек на носу еще одно большое соревнование, – сказала она. – Норвежцы приезжают. Мы должны их обставить.
– Норвежцы? Надо же.
И почему все так переживают из-за этих норвежцев? Норвежцы просто есть – это факт. Как погода, как деревья. Необязательно постоянно плавать с ними наперегонки.
И тут Анна добавила:
– Конек норвежцев – плавание на спине.
Это было для Ульфа новостью. Неужели приходилось беспокоиться еще и об этом? Ох уж эти норвежцы с их организованным обществом, низким уровнем преступности и фондом национального благосостояния… а теперь еще и с их плаванием на спине.
– Так что там насчет плавания на спине? – спросил Ульф.
Анна тряхнула головой.
– Мне кажется, мы можем выиграть. Почти точно – в заплыве на сотню метров. Нет, правда, у нас хорошие шансы.
– Надеюсь, – ответил Ульф. Сердце у него сжималось от тоски, и даже мысль о победе в заплыве на сотню метров на спине не могла поднять ему настроение. Ему вот-вот предстояло разрушить брак. То, что он мог от этого выиграть – ведь Анна станет свободной – в этот момент служило маленьким утешением.
Она взяла со стола меню, глянула, а потом положила обратно на стол. Подняла на Ульфа глаза.
– Я должна задать тебе этот вопрос, – мягко сказала она. – Вот сижу я здесь, болтаю, а до дела никак добраться не решусь. Мы можем и дальше говорить о девочках и об их успехах. Можем поговорить о Мартине и его депрессии. Можем поговорить о тайской кухне, о том, что тут с чем сочетается, о лимонном сорго и обо всем прочем, но все время, все это время, этот вопрос будет над нами висеть.
Она замолчала, снова взяла со стола меню, и Ульф заметил, что у нее трясутся руки.
Он принял решение. Потянувшись через стол, он сжал ее пальцы. Раньше он никогда этого себе не позволял. В первый раз он взял за руку женщину, которую так любил.
– Джо ни с кем не встречается, – сказал он.
Он почувствовал, как вздрогнули ее пальцы, а потом сжались, стиснув его руку.
– Не встречается?
Ульф помотал головой.
– Тебе не о чем беспокоиться. Как я уже сказал, Джо ни с кем не встречается. То, из-за чего ты переживала… В общем, беспокоиться не о чем.
Ее глаза засияли.
– Ты уверен? Ты точно уверен?
Он еще раз повторил свой вердикт:
– Как я и сказал, никого у него нет. Ты можешь выкинуть это из головы.
Он посмотрел в потолок. И что ты рассчитываешь там увидеть? – спросил он сам у себя. Ангела с диктофоном? Он сказал правду. У Джо был роман, но сейчас он ни с кем не встречался. Совершенно очевидно, Джо выбрал остаться с Анной. Ульф решился дать ему второй шанс, пускай это даже значило, что у него самого шансов не оставалось.
Тут он заметил, что Анна плачет. Он снова потянулся взять ее за руку, но она как раз доставала из сумочки платок.
– Прости, – сказала она. – Звучит глупо, но я плачу от радости.
Ульф заставил себя улыбнуться.
– Я очень за тебя рад, – сказал он. – А теперь давай-ка выберем что-нибудь на обед. Мне еще нужно будет вернуться на работу, написать рапорт.
– Ох, уж эти рапорты, – подхватила Анна. – Рапорты, рапорты, рапорты.
Тем вечером Ульф Варг, старший офицер отдела деликатных расследований, выпускник факультета криминалистики Лундского университета, обладатель слабослышащей собаки – единственного в Швеции пса, способного читать по губам – страстный любитель скандинавского искусства, друг многих и все же большой ценитель одиночества, вернулся домой на такси. У подъезда стоял его серебристо-серый «Сааб», прекрасный образчик инженерной мысли, который символизировал столь многое – мастерство Homo faber; идею о том, что функциональное может быть прекрасно; саму Швецию, наконец. Ульф расплатился, и водитель такси сказал ему, кивнув на «Сааб»:
– Хорошая машина.
Ульф не бросился первым делом к своему «Саабу». Сначала он поднялся по лестнице и постучался к госпоже Хёгфорс. Она открыла дверь с улыбкой.
– А я как раз собиралась вывести Мартина на прогулку, – сказала она.
– Так пойдемте вместе, – предложил Ульф. – Можем выгулять его вдвоем.
– С удовольствием, – отозвалась госпожа Хёгфорс.
Тут из-за двери выскочил Мартин и принялся радостно облизывать хозяина.
Они вышли на улицу. Мартин заметил «Сааб» и подошел к машине, чтобы ее обследовать. Он обнюхал колеса, дверь. А потом зарычал.
Госпожа Хёгфорс была озадачена.
– Что это с Мартином? – спросила она.
Ульф нахмурился. Он решил, что, может быть, Мартин почуял запах угонщиков.