не закончен…» Что-то в этом роде. Я хорошо помню, потому что сперва отнесла к себе. Но я ему встреч не назначала, и он мне тоже. А кто-то назначил, это точно! И если сделал это без дурных намерений, то должен был признаться милиции. Ты случайно не в курсе, кто-нибудь признался?
— Нет, — неохотно выдала тайну Виктория Павловна, — никто. Талызину это не понравилось. Он тоже считает, что в подсобке была назначена встреча.
— Вот видишь!
— Что вижу? Он считает, человек скрыл, чтобы лишний раз не связываться с ментами. Люди, мол, вечно от них что-то скрывают. Я и сама утаила про люк — не хочу, чтобы он ходил и все вынюхивал! А он собирается нас допрашивать и искать, с кем же была назначена встреча.
— Ты, значит, про люк не сказала? — задумчиво пробормотала Марина. — Это хорошо.
— Почему?
— А вот почему! — горячо поведала та. — Предположим, убили не Галина Николаевна или Денис, а Таша или Тамара Петровна. Кто-нибудь, у кого на генеральной еще не было никаких причин. Пусть даже мы с тобой!
— Кто? Ты что, совсем спятила?
— Я не утверждаю, что это мы, я говорю к примеру. Да ты не ахай, ты представь! Позавчера у нас с Преображенским все было гладко, а вчера он пригрозил разрушить наши планы. Пусть не наши, пусть мои. Я вспомнила про открытый люк и поняла, что сумею подстроить нечто схожее. Подпортив блок, я позвала Евгения Борисовича в подсобку — и дело сделано. Естественно, первая надежда, что смерть примут за несчастный случай, — это всего безопаснее. Но судьба привела за наш столик Обалдевшего поклонника, оказавшегося следователем. Он слышал странный тост и догадался о назначенной встрече, а догадавшись, заподозрил убийство.
— Да ничего Талызин не заподозрил! Он и словом не обмолвился. Ведет расследование, поскольку это его участок, вот и все.
— Ты считаешь, следователи делятся с подозреваемыми своими мыслями? Наоборот, они усыпляют бдительность. Такая у них профессия.
— Глупости! Он был очень со мной любезен — даже обещал допрашивать не в прокуратуре, а здесь или на работе. И вообще, он мой поклонник!
— Неужели? — подняла брови Марина. — Хочешь сказать, между вами что-то было?
— Пх! — фыркнула Вика. — Очень надо!
— Ладно, спрошу иначе. Он хотя бы делал какие-то попытки? Пусть минимальные.
— Нет, не делал. Я тоже думала, что в машине он обязательно… странный мужик, да?
— Ничего не странный. Просто он побоялся ухаживать за подозреваемой, чтобы ему что-нибудь не пришили за это на работе. Очень логично!
— Да? Ну не знаю. Слава богу, я держала рот на замке. Послушай, ты что, действительно считаешь, что я могла убить Евгения Борисовича? Я, конечно, готова была выцарапать ему глаза, но…
— Вот именно, — засмеялась Марина. — Если б его нашли с выцарапанными глазами, я бы не усомнилась, что это сделала ты. Впрочем, ты вряд ли сумела бы это скрыть.
— Нечего считать меня дурочкой! — неожиданно обиделась Вика. — Очень даже сумела бы. Думаешь, я прямо-таки всем вам показываю, что у меня в душе? Между прочим, хитрю получше всякого, и с тобою тоже.
— Макиавелли наших дней! Да хитришь, хитришь, успокойся, и вертишь всеми нами, как заблагорассудится. Твоя черная, черная, черная душа скрыта от нас непроницаемой завесой, заглянуть за которую ты не позволяешь даже избранным. Твое коварство парализует нашу волю и заставляет приходить в студию, а там — о ужас! — принимать участие в постановке спектаклей, да еще с удовольствием.
Последние фразы произносились нараспев, словно детская страшилка.
— Да ну тебя, не издевайся! — попросила Вика.
— Я не издеваюсь, я шучу. Ладно, если настаиваешь, примем как версию, что убила ты, но по врожденной хитрости ловко скрываешь. Ты этого от меня добивалась?
— Никого я не убивала! Слушай, не выводи меня из себя!
— Да я и не собиралась. Просто хотела сказать, что я-то лично убеждена, что это сделала не ты, а вот Талызин необязательно. В конце концов, он вчера первый раз словом с тобою перемолвился и характера твоего не знает!
Виктория Павловна упрямо помотала головой.
— Ничего подобного он не говорил и даже не намекал.
— Еще раз повторяю — было б странно, если бы взял и открыто изложил все свои подозрения. Кстати, он сразу меня удивил, даже пока я не знала, кто он. Очень неординарный человек.
— Да ты что! Наоборот — серый, как… как…
— Да, то, что называют темная лошадка. Или тихий омут, где черти водятся. Как раз с такими яркими, как ты, все достаточно просто, а вот эти тихони! Абсолютно не догадаешься, что у них на душе. Хотелось бы верить, что ты действительно ему нравишься. Кстати, это ты пригласила его на банкет?
— Нет, Евгений Борисович.
— Так они знакомы, — чуть прищурилась Марина.
— Нет. Преображенский просто его пригласил, и все.
— Чужого человека? С чего вдруг?
— Ну откуда мне знать? Преображенский, он такой.
— Как раз онне такой и вряд ли стал бы устраивать чужое счастье — он всегда думал лишь о себе. И вообще, если они не знакомы, о чем так долго разговаривали?
Вика небрежно напомнила:
— О том, что Евгений Борисович очень высоко меня ставит.
— Да? И что, Обалдевший поклонник резко возражал?
— Я думаю, соглашался. Почему возражал?
— Потому что я лично видела, как они горячились. Еще удивилась, что такой флегматичный с виду тип, как Талызин, вышел из себя. Что ты на это скажешь?
— О господи! А что я должна сказать? Преображенский и мертвого разгорячит, да будет земля ему пухом.
— Это да, — согласилась Марина, — и все-таки странно. Меня не покидает чувство, что какие-то отношения между ними все же были.
— Ну… если хочешь, я спрошу при случае у Игоря Витальевича…
— Так он и ответит! Раз сразу не признался, будет врать и дальше. Кстати, почему он вообще ходил в студию?
— Живет рядом. Узнал, что у нас играет Преображенский. Да, еще ему нравится моя реалистическая манера постановки. А что?
— Да ничего. Просто думаю, что следователи тоже люди, и ничто человеческое им не чуждо. Наверное, среди них встречаются и убийцы.
Вика, не выдержав, расхохоталась, затем весело осведомилась:
— Тебе никто не говорил, что у тебя буйная фантазия? Буйная — это еще мягко сказано.
— Я знаю, — покаянно кивнула Марина. — Представляешь, как буйная фантазия вредит в работе? Я же физик и должна быть точной. Но я ничего не могу с собой поделать. Я ведь не утверждаю, что все это правда, просто лезут мысли в голову, и никак их не выгнать…
Виктория Павловна глянула на собеседницу с нескрываемой симпатией. Умная-то она умная, а иногда такая смешная!
— Значит, по-твоему, убийца — следователь? Включи это в твою следующую пьесу, идея оригинальная.
Подруга хмыкнула.
— Да сомневаюсь, что убил Обалдевший поклонник, я отвлеклась на него случайно. Других обсуждаем — а он чем хуже? Люди, они безумно интересные, правда? Потому что часто делают то, чего от них не ждешь. Ладно, отматываем назад. Итак, предположим, Преображенского убила я. Хотела выдать за несчастный случай, но присутствие Талызина смешало мои планы. Он догадался, что это убийство. Тогда главное для меня — отвести от себя подозрения, так? Особенно в случае, если они изначально были.
— Что значит — изначально были?
— Ну, например. То, как тебе угрожал Евгений Борисович, кто-нибудь слышал? Кроме вас двоих, разумеется.
— Не знаю. Нет, наверное.
— В этом случае тебя подозревать у милиции причины нет.
Вика сообразила, что Марина снова сама себе противоречит, однако возражать не стала — очень уж увлеклась.
— А взять, к примеру, не тебя, а меня, — продолжила собеседница. — Мне Преображенский тоже угрожал, но, как выяснилось, это слышал посторонний человек.
— Какой человек?
— Да ваш директор, Сосновцев. В таком случае я должна волноваться, не сообщит ли он об этом следователю на допросе, так? Если сообщит, я тут же окажусь под подозрением.
— Погоди! — остановила подругу Вика. — Так он действительно слышал или это твоя очередная фантазия?
— Нет, это, к сожалению, не фантазия. Он весь вечер шептал мне в ухо, какие вы с Преображенским коварные, но обещал не дать меня в обиду. Конечно, при условии, что я буду с ним… скажем, в хороших отношениях.
— Вечно забываю, что он разведен, — оживилась Виктория Павловна. — Честное слово, Маринка, тут дело вовсе не безнадежное! Возьмет и женится. А денег у него — о-го-го!
— Слушай, Вика, если честно… он тебе-то самой не противен? Особенно после вчерашнего.
— А что вчера? — изумилась Вика.
— Он не показался тебе вчера еще противнее, чем обычно? Если честно?
Как ни странно, вопрос бил не в бровь, а в глаз. Вообще-то, Сосновцев вовсе не был уродом. Правда, маловат и щупловат, зато строен и держится с живостью молодого. Подвижное морщинистое лицо злопыхателям напоминает о мартышке — но черты достаточно правильные и не без своеобразного обаяния. Короче, видала Вика и пострашнее, а уж сам он мнил себя записным красавцем и действительно имел у дам успех. Тем не менее в вечер премьеры от одного вида Сосновцева Виктории Павловне становилось тошно. Интересно, почему?
— Да потому, что его играл Евгений Борисович! — восторженно выкрикнула Марина. — То есть не только его, но и его тоже. Ты не заметила? Это было так гениально сделано, что…
— Боже мой! — дошло вдруг до Вики. — А я-то не могла понять! Я чувствовала что-то знакомое, но у них настолько разный типаж, что я не осознала.
— А Преображенскому не требовалось менять внешность, чтобы кого-то изобразить, — гордо прокомментировала Марина. — Он до этого не опускался. Просто взял и в последний момент включил в своего убийцу еще и…
— Да вот такой жест, например! — не выдержав, прервала Вика. — И эта улыбочка, одновременно самоуничижительная и самодовольная… И постоянное изображение непосредственности, которое у меня давно в печенках сидит… Потрясающий завершающий штрих! Теперь я вижу, что действительно получился вылитый Сосновцев. Но я Преображенского этому не учила, он сам.