жизнь.
– Да ладно тебе, – отчаянно взываю к ней я. – Не надо драматизировать, такого точно не было бы.
– Они тратят на меня деньги, ты это понимаешь, Мэйв? Я стою им денег, а ты даешь им деньги. В конце концов это и есть смысл стипендий. Расходы.
Как я не подумала об этом? Как я могла опять же одновременно любить Фиону и совершенно не понимать, чем ее жизнь отличается от моей?
– Ты же знаешь, как я усердно занималась. Знаешь, как сильно я хочу поступить в «Тринити», уехать из Килбега. Поверить не могу, что ты поставила под угрозу мои планы и мечты только ради того, чтобы попасть в какой-то дурацкий класс.
В ее голосе нарастает отвращение, как накатывающая на берег волна. Я смирно стою, готовая принять на себя удар, понимая, что ей нужно высказаться, и только потом мы сможем вернуться к обычной жизни.
– И этот твой… невероятный, космический дар, который ты тратишь на что… на какой-то дурацкий тест? Это так типично для тебя, Мэйв. У тебя столько шансов, возможностей и привилегий, а ты просто тратишь их впустую. Ты хоть представляешь, как это расстраивает?
Светофор сигналит, и она переходит дорогу. Я плетусь за ней. Наконец она останавливается на автобусной остановке.
– Ну ладно, – запыхавшись, говорю я. – Ладно, я признаю, что облажалась. Но ведь не постоянно. Это был единственный раз.
– Ага. Только как-то подозрительно он вписывается в общую тенденцию.
Я чувствую, как у меня горит лицо. Зачем Фиона превращает разговор в какой-то психологический разбор? Сколько раз я должна извиниться?
Просто проглоти ее слова, Мэйв. Прими то, что она скажет, и двигайся дальше. Вы снова станете подругами. Но вместо этого…
– Ну да, Фиона. Можно подумать, я единственная, кто расточительно использует свои способности на какие-то пустяки.
Неподалеку от нас стоит группка парней из школы для мальчиков; они курят сигареты и наблюдают за нами. Наверное, у них был сокращенный день. Они начинают громко мяукать, наверное, намекая, что между нами «кошачья драка». Во мне закипает ненависть к ним.
Фиона оборачивается и смотрит мне в лицо.
– И что это должно значить?
– Давно у тебя не текла кровь из носа?
– Заткнись, – огрызается она. – Не разговаривай так со мной.
Я тут же жалею, что заговорила с ней в таком ужасном тоне, и стараюсь дать задний ход.
– Ну я ведь только беспокоюсь о тебе.
Из горла у нее вырывается короткий сухой смешок.
– О, так теперь ты беспокоишься обо мне?
– Зачем ты так поступаешь, Фиона? Зачем наносишь себе вред, доставляешь себе боль? Можем поговорить об этом. Ну по-настоящему, как следует. Я не стану осуждать тебя. Наверняка у тебя есть какие-то причины.
– О, так ты не будешь осуждать меня? Как благородно с твоей стороны.
Мяуканье становится громче. Некоторые из мальчишек призывают нас поцеловаться.
– Я еду домой, – говорит она сквозь сжатые зубы. – Расскажу про этот цирк маме, пока она не услышала о случившемся от мисс Харрис. Может, если я сразу признаюсь и извинюсь, она не будет слишком строго меня наказывать.
В ее словах явно ощущается продолжение: «За то, что я не делала и к чему я вообще никаким боком не причастна». Но, к счастью, вслух она это не произносит. Она отходит от меня, мальчишки наконец-то замолкают. Подъезжает ее автобус.
– Я позвоню тебе вечером, – говорю я, когда она заходит внутрь.
– Не стоит, – Фиона разворачивается, и двери автобуса захлопываются.
12
Когда я возвращаюсь в школу, мисс Харрис вывешивает на доске объявлений списки классов. Как и ожидалось, я попала в группу для отстающих. Завтра нам придется покинуть класс на третьем этаже. Я настолько подавлена, что не задерживаюсь, чтобы посмотреть, кто еще оказался со мной в группе, а иду прямо к своей старой парте и пролистываю оставленную на ней папку с проверенными тестами.
«Мэйв,
Та часть ответов, которая не была списана, довольно многообещающая. В следующий раз больше доверяй себе.
Я вглядываюсь в записку мисс Харрис, и постепенно все окружение и все внешние звуки отходят на задний план. Мне так плохо, что я едва осознаю, что капающие на листы слезы – это мои слезы.
– Где Фиона?
Я поднимаю голову. Передо мной стоит Лили. Этот день явно не выдался особенно радостным и для нее. Раскрасневшееся лицо, отчаянно выбивающиеся из косички волосы.
– Она… ушла домой, – отвечаю я, вытираясь рукавом.
Впрочем, Лили и так бы не заметила, что я плакала.
– Она… не очень хорошо чувствовала себя, – заканчиваю я.
– Я в группе для отстающих, – расстроенным тоном произносит Лили. – С тобой.
– О, Лил, мне так жаль. Ты так усердно занималась. Но ты по-прежнему можешь переехать в Голуэй.
– Хватит, – обрывает она и садится. – Не хочу слышать про это.
Несколько минут до начала урока мы сидим молча. Пустое место между нами напоминает о Фионе.
Несколько часов спустя мы спускаемся с холма вместе. Единственный звук – хлопанье сумки Лили о ее ногу.
– Мне нужно кое-что сказать тебе, – робко говорю я. – Про то, почему Фиона ушла сегодня.
– Что сказать?
– Я поступила очень плохо, – начинаю я.
– Я знаю.
– Нет… я имею в виду по отношению к Фионе.
– Ну ладно.
– Я воспользовалась своим даром, чтобы списать на экзамене. Прочитать ее мысли, когда она отвечала на вопросы. Да, я понимаю, что поступила глупо, но я запаниковала. А потом было так легко, что я продолжила читать ее мысли.
Лили слушает меня и кивает.
– И я… не подумала. Не подумала, что этот обман касается не только меня и что Фиона очень трудилась, чтобы получить все эти знания, понимаешь? Они же не случайно оказались в ее голове. Конечно, меня вычислили. Миссис Харрис решила, что мы с Фионой договорились, и ее тоже наказали. Оставили после уроков.
– Плохо, – говорит Лили. – Она не заслужила наказания.
– Конечно. Я столько раз извинилась, но она разозлилась на меня. Сказала, что из-за меня ее могли лишить стипендии. Мне это вообще даже в голову не приходило.
– Долго злиться она не будет, – говорит Лили. – Она слишком занята, чтобы долго сердиться на такие вещи.
К моему изумлению, я понимаю, что Лили по-своему утешает меня.
– Правда? – с надеждой в голосе спрашиваю я. – Ты так считаешь?
– Да, – просто отвечает она.
Заметив прилипший к ее ботинку лист, она поднимает его и внимательно изучает.
– Думаю, что не такой уж это и большой проступок. То, что ты сделала.
– Правда?
Она проводит пальцем по прожилкам листа до самого корешка.
– Как люди вообще устроили этот мир… все это нечестно. Почему считается, что ты преуспеешь в жизни, только если хорошо сдаешь тесты? Я все лето упорно училась сдавать тесты, старалась усвоить их правила игры, и чем это закончилось? У меня по-прежнему ничего не получается. Не держится ничего в голове.
Она передает листок мне, как будто я тоже должна восхититься им. Он еще почти весь зеленый и желтоватый только по краям. Явный признак наступающей осени.
– Они хотят, чтобы мы делали то, что умеют делать они, но они не могут делать то, что делаем мы. Они не знают, каково это – быть рекой.
Она не сводит глаз с земли, и я почти уверена, что на ее глазах выступают слезы. Интересно, как теперь Лили плачет? Как вода в ее теле реагирует на электричество и не ударяет ли ее током в такие моменты?
– Нуала считает, что наши способности призваны научить нас чему-то определенному, – говорю я как можно мягче. – Как ты думаешь, чему тебя учит электричество? И почему ты думаешь, что твои силы намного сильнее наших?
Я давно хотела узнать это, но мне казалось невежливым спрашивать ее напрямую. Все равно что спросить у девушки, почему у нее внезапно выросла грудь. Она долго молчит.
– Не знаю, учит ли он меня чему-то, – отвечает наконец она. – Но… мне кажется, это у меня из-за уха. Когда я была рекой… я по-прежнему оставалась собой. Со слуховым аппаратом. С батарейкой в нем. Я ощущала потрескивание, тепло. Наверное, поток воды и слуховой аппарат как-то слились между собой, превратились в электрический ток или что-то вроде того.
Я бы и за сто лет не додумалась бы до такого объяснения. В эту секунду я вспоминаю, почему вообще полюбила Лили, когда мне было пять лет. Она воспринимает все не так, как другие. Думает по-своему. И тот факт, что она не справилась с тестом, – еще одно доказательство тупости тестов.
– Ты до сих пор скучаешь по реке?
– Да, – просто отвечает она. – Но я могу смириться с тем, что эта часть моей жизни позади.
– Это… – я теряюсь в словах, но хочу показать ей свою поддержку. – Это так по-взрослому.
Мы идем дальше. Я почему-то продолжаю держать лист в руке.
– Если бы у меня был твой дар, то я, наверное, поступила точно так же. Фиона и Ро не знают, каково это. Учеба дается им легко. Они думают, что нужно просто взять себя в руки, сосредоточиться и начать усердно работать. Они не знают, что делать, когда ты так и поступаешь, но все равно ничего не получается.
В голосе Лили ощущается нечто, похожее на теплоту. Впервые за два года мы с Лили О’Каллахан разговариваем по-настоящему. Не похоже, что она ненавидит меня. Она даже показывает шуточные воздушные кавычки при словах «взять себя в руки».
– Так что ты думаешь насчет Голуэя? – спрашиваю я. – У тебя же до сих пор есть шанс набрать четыреста баллов. Ну, понимаешь, теперь, когда классы такие маленькие, может, учителя будут больше внимания уделять каждой из нас.
Она приподымает бровь.
– Ты правда так считаешь? – спрашивает она с сарказмом. – Или же они собираются уделять все время только тем девочкам, которые прославят себя и школу?
– Не знаю, – отвечаю я и пытаюсь передать ей лист обратно.
Лили медленно засовывает в рот указательный и большой пальцы, как будто собираясь свистнуть. Потом вынимает пальцы и сдавливает ими лист. Лист шипит, и я отпускаю его. Он на лету тлеет и съеживается.