– На мне поставили крест, – говорит она спокойно. – И, похоже, на тебе тоже.
Я даже не знаю, обращается ли она ко мне или к листу.
Простившись с Лили, я иду в обход, мимо дома Фионы, но не захожу в него. Вырвав листок из тетради, я сажусь в ее саду и пишу записку.
«Дорогая Фиона!
Извини. Мне очень жаль. Мне нет прощения за мой проступок, и я не будут пытаться найти оправдания. Я так боялась показаться глупой, что повела себя как самая тупая стерва. Но теперь официально никакого тупо-стервозного запаха, даже намека на него.
Люблю тебя, как и прежде.
Вернувшись домой, я глубоко вздыхаю и захожу на кухню. Родители сидят на стульях, поставленных под расходящимся углом, как участники ток-шоу. Собака лежит на полу, придавленная напряженной атмосферой.
– Привет, – выдавливаю я из себя.
– Садись, – тут же говорит мама, и я сажусь.
За этим следуют сорок минут настоящей пытки. Меня обвиняют в обмане, сообщают о звонке мисс Харрис, говорят, что я и без того уже иду по тонкому льду, и ругают за то, что я втянула в это дело Фиону.
– Фиону, у которой запланировано такое большое будущее, – с нежностью и почтительностью в голосе говорит мама.
Я уже столько всего пережила за день, что у меня вырывается:
– Что? А у меня, значит, никакого будущего нет?
Папа пытается вставить свое слово:
– Мы не утверждаем, что у тебя нет будущего. Просто ты его еще не спланировала.
– В последние месяцы мы почти не видели тебя, потому что ты все время проводила с друзьями, – продолжает мама, качая головой. – То, что ты подвергла риску экзамены Фионы, – невероятно. Мэйв, что с тобой случилось?
– О боже, – я не могу скрыть нарастающее раздражение; я понимаю, что это плохо, но у меня нет сил остановиться. – Может быть, вам просто смириться с тем, что эта система не подходит моему типу сознания, что мне надоело выслушивать лекции, надоело, когда меня поучают. Я понимаю, что поступила плохо. Мне очень жаль. Но ведь это не все равно что, допустим, разлить нефть в море. Это была случайность. Я не подумала о последствиях. Так ведь люди поступают, когда их заставляют соревноваться и заранее настраивают на неудачи.
Следует пауза, и какое-то мгновение мне кажется, что они меня понимают.
– Ну что ж, – говорит мама. – Надеюсь, ты закончила с мелодраматическими речами.
Я опускаю голову.
– Дело в том, Мэйв, что ты поступила так не из желания учиться лучше в школе. Ты просто хотела оставаться рядом с Фионой, разве не так? – спрашивает папа.
Я не отвечаю и смотрю на ноги. Почему у папы всегда такой тон, будто он ведет переговоры с террористами, захватившими заложников?
– Мы рады, что у тебя такие хорошие отношения с друзьями, – продолжает он мягким тоном, как будто у меня в руках автомат. – Но, возможно, ты слишком привязалась к ним? Ну, понимаешь, в ущерб всему остальному.
Я опять ничего не отвечаю. Вместо этого я погружаюсь в их сознания по очереди.
Мама: «Еще один год. Остался всего лишь еще один дурацкий школьный год».
Папа: «По крайней мере теперь она не так одинока».
Мысль папы убивает меня. Я вспоминаю, как мне было одиноко весь прошлый год. Никаких настоящих друзей, никаких совместных развлечений. Полная противоположность этому лету.
– Мы запрещаем тебе выходить из дома. Кроме, понятно, посещения школы, – говорит мама. – И никаких подработок в «Прорицании» по выходным.
Я киваю. Я ожидала чего-то подобного.
– Можно уже идти?
– Да.
Я уныло поднимаюсь по лестнице, приходя к мысли о том, что стоит прибегнуть к заклинанию. Существуют ведь разные заклинания, как и разные ведьмы. Некоторые заклинания меняют мир, тогда как другие просто помогают снять напряжение или избавиться от плохих мыслей. Почувствовать себя не такой безнадежной. Я опускаюсь на колени в ванной и приступаю к делу. Под своей кроватью я храню небольшую коробочку с ароматическими маслами, сушеными травами и тому подобными вещами. Я беру бутылочку масла сандалового дерева для изгнания негатива, пару побегов тимьяна для очистки плохих вибраций; миндальное масло для подслащения. Раскладываю карты: Дьявол, Семерка мечей, Жрица. Поверх каждой кладу кусок туалетной бумаги.
– Помогите мне избавиться от плохих привычек.
Капелька сандалового масла на Дьявола. Бумага становится прозрачной, сквозь нее проглядывает его лицо.
– Простите меня за обман.
Веточка тимьяна на Семерку мечей.
Капля миндального масла на Жрицу.
– Помогите мне обрести больше дальновидности.
Свечи горят в ванной. Я принимаю позу йоги, которую называют «позой младенца», уткнувшись лбом в холодную плитку. В воздухе разливается аромат специй, создавая магический настрой. Я ощущаю прощение.
13
На следующее утро всем, кто плохо справился с тестами, приходится спуститься в подвальные классы. Летом, проникая украдкой в школу, мы никогда не спускались сюда, поэтому для меня увиденное тоже стало неожиданностью. Запах плесени полностью исчез. Стену снесли, так что получился один большой класс, просторный и светлый. Еще у нас есть новая комната отдыха для шестого класса, которую мы по-прежнему делим с девочками из первой группы.
– Считайте, что вы по-прежнему в одном коллективе, – говорит Харрис, но слова ее звучат подозрительно заученно. – Вы будете отдыхать и делать уроки вместе, как раньше.
На кухонном столе стоят совершенно новые чайник и микроволновая печь в ожидании, когда кто-нибудь воспользуется ими в первый раз. Когда-то мы так мечтали о них, что их появление кажется чем-то сказочным. Еще в комнате есть книжный шкаф и несколько кресел для отдыха. Раздвижная дверь выходит в небольшой внутренний дворик, из которого на улицу ведут ступеньки.
– Интересно, тут можно курить? – первым делом спрашивает Рошин О’Мара, выходя во дворик вслед за мной.
Минуты через две появляется еще одна девочка и задает тот же вопрос. Похоже, большая часть семестра будет посвящена именно этому животрепещущему вопросу, тем более что некоторые ученицы уже приближаются к восемнадцатилетнему возрасту. Наверху они, скорее всего, рассуждают о том, докторами каких наук они станут.
– Душегубка пропала, – произносит вдруг Лили у меня за спиной. – Теперь это кабинет.
Классная комната, частью которой была Душегубка, превратилась в коридор со шкафчиками, а сама Душегубка стала маленьким кабинетом. Мы с Лили проходим внутрь, и на какое-то мгновение у меня возникает ощущение, как будто мы снова на первом году обучения. С опаской бродим по школе, исследуя ее потаенные уголки.
Кабинет довольно уютный, с книжными полками и массивным рабочим столом из дуба. Особенно официальным он не выглядит; скорее похож на мамину комнату, в которой она проверяет домашние работы.
– А полки они оставили, – говорю я, проводя рукой по корешкам новых книг. – Так что в каком-то смысле это прежняя Душегубка.
Лили уже сидит за столом и разглядывает бумаги, даже не пытаясь показать, что делает это украдкой.
– Хэзер Бэнбери, – медленно читает она. – Кон-суль-тант по проф… проф-о-ри-ен… тации.
Я стараюсь скрыть шок. Лили никогда не была отличницей, но увлекалась чтением. Читала толстые фантастические романы, иногда по несколько штук в месяц. А сейчас с трудом прочла «Консультант по профориентации». Река многое ей дала, но и кое-что унесла с собой. Разрушила часть ее изначального разума, разорвала некогда установленные умственные цепочки. Неудивительно, что она так меня ненавидит.
Я подхожу к ней и вижу латунную табличку с надписью: «Хэзер Бэнбери, консультант по профориентации».
– Откуда такая табличка? – спрашивает Лили.
– Может, она привезла ее из дома?
– Это нормально?
– Не знаю.
Я прикладываю руку к задней стене, где все еще ощущается легкая сырость от фундамента старого дома. От плинтуса вверх к потолку идет фиолетовая линия, похожая на складки на ладони. Сквозь новую краску уже пробивается плесень.
– Вчера вечером я разговаривала с Фионой, – говорит Лили. – Она до сих пор злится.
У меня сосет под ложечкой. Вчера вечером Фиона не отвечала на мои звонки. Я жду, пока Лили выскажет очередное холодное, роботизированное замечание по поводу моего характера. Но она ничего не добавляет.
– И что ты сказала? – подталкиваю ее я.
– Ничего, – пожимает плечами она.
– Ну ладно, спасибо.
В нашем классе, кроме нас, еще одиннадцать девочек, и, что меня удивляет, все они держатся особняком. Выглядят одинокими, отстраненными. Никаких групп по интересам больше нет.
В атмосфере класса витает щемящая тревога, ощущение того, что все прекрасно понимают, что они неудачницы в школе, в которой от них ожидают высоких результатов. Мы знаем друг друга уже несколько лет, но вдруг нам становится неловко находиться здесь вместе. Мы похожи на заключенных, которые настаивают на своей невиновности. Все меняется, когда начинается первый наш урок. На этот раз наша учительница английского, мисс Марч, не пускается в бесконечные рассуждения о Сильвии Плат, а раздает нам старые экзаменационные работы.
– Девяносто процентов ошибок на экзаменах совершаются из-за неправильно понятой формулировки вопросов, – говорит она.
Мы переглядываемся, встревоженные переменой в ее тоне.
– Если экзаменатор просит вас привести примеры чего-то, то это все, что вам нужно сделать. Если вы хотите успешно сдать экзамены, вам нужно для начала понять, что именно от вас требуется, и сделать именно то, что от вас ожидают.
Так теперь проходят все наши уроки. Учителя сдались и больше не пытаются заставить нас полюбить школу. Теперь они перепрограммируют наши мозги, чтобы мы справились с экзаменами, и, насколько я могу судить, для большинства из нас эта перемена к лучшему.
Во время обеденной перемены мы ждем Фиону в комнате отдыха для шестиклассниц, в которую спускаются другие девочки. Но Фиона так и не показывается.