– Они занимаются всем, чтобы получить власть. На самом деле им наплевать и на Бога, и на Священное Писание. Они просто пользуются им, потому что это удобно. У церкви хорошая инфраструктура для контроля людей. Много зданий, много групп и общин. И много тех, кто покидает католическую церковь, много покидающих семинарии священников и так далее. За последние несколько лет для них открылось очень много возможностей.
Аарон значительно выше меня, и обычно он смотрит на меня сверху вниз, но сейчас, когда он опирается на ванну, наши глаза находятся на одном уровне. Никогда еще до этого мы так долго не общались. У меня начинает сосать под ложечкой.
– Полотенца в шкафчике, – говорю я. – Располагайся. Я буду внизу.
С этими словами я выхожу из ванной.
Потом сижу за кухонным столом, обхватив ладонями голову Туту, которую пес положил мне на колени, и жду. Жду и спрашиваю себя, что же я делаю, ведь я слишком хорошо понимаю исходящую от Аарона опасность. Не только на буквальном, физическом уровне, но и в эмоциональном плане. Я уже чувствую, как моя ненависть перерастает в жалость, граничащую с отвращением и… в общем, с некоторым интересом.
Наконец Аарон выходит из ванной и появляется на кухне. Выглядит он чуть получше и более вменяемым, чем двадцать минут назад. Затхлый желтый запах исчез, на смену ему пришел… мой запах. Он воспользовался моим шампунем, моим средством для мытья тела и, кажется, моим увлажняющим кремом. А чего я ожидала?
– Хочешь чаю?
– Не отказался бы.
– С молоком и сахаром?
– С молоком, без сахара, спасибо.
Все это так странно.
– Итак, – говорю я, налив две чашки чая. – Расскажи мне про Домохозяйку. И про все… остальное.
– Трудно выбрать, с чего начать, – говорит он задумчиво. – Многое перепуталось.
– Не знаю. Начни с самого легкого.
И он начинает с самого начала. Рассказывает мне о Калифорнии, о персиковых садах, о том, как пахли персики, когда падали на землю и гнили.
– По саду бегали крысы. Иногда мы стреляли в них из духовых ружей.
– Мы?
– Я и мои братья. Сэмюэл, Ной и Джесси. Я второй по старшинству. После Сэмюэла. Проблема с адом началась лет в двенадцать. В Книге Откровения я нашел стих, в котором Иисус говорит: «Но, как ты тепл, а не горяч и не холоден, то извергну тебя из уст Моих». Не знаю. Может, тебе это кажется смешным, но слово «тепл» меня очень напугало, потому что я знал, что занимаюсь всеми этими религиозными делами только из-за родителей и еще из-за собственного тщеславия, потому что хотел, чтобы меня считали «святым ребенком», это как бы была моя «фишка», и когда я прочитал эти строки, у меня в голове вертелась только одна мысль… обо мне. О том, что Бог знает, что я обманываю всех. Бог хочет выплюнуть меня изо рта и отправить меня в ад. И тогда-то началось это сумасшествие. Я видел ад вокруг себя. Повсюду.
– И как отреагировали твои родители? – спрашиваю я, немного удивляясь этому образу – как Бог выплевывает кого-то изо рта.
– Для них это была очень… неловкая ситуация. Наверное, когда я был маленьким и цитировал Библию, то выглядел ужасно милым, но истерический подросток, постоянно разглагольствующий о грехе, – это уже… перебор. Когда же проявилась моя сенситивность, я решил, что это наказание. Что Господь говорит мне: «Ну что ж, пацан, шутки закончились. Ты теперь и сам прекрасно понимаешь, что был создан неправильным».
– Похоже, у тебя…
Мне хочется сказать: «Похоже, у тебя были психологические проблемы, и тебе нужна была помощь», но не заканчиваю предложение. Потому что такое говорят тем, кто на одной стороне с тобой. Тем, кому ты сочувствуешь. Перед глазами мелькает воспоминание с концерта Ро: ребенок с накрашенным лицом, не старше двенадцати лет, которого окунает в воду один из «Детей Бригитты», а Аарон беспристрастно наблюдает за ними. Вот этому ребенку действительно нужно было сострадание. Нужна была помощь.
Но Аарон, то ли благодаря интуиции, то ли благодаря своей сенситивности, просто кивает, как будто услышал меня.
– Я знаю, – говорит он. – Я знаю. Поэтому они отправили меня…
– В «Сосны-близнецы», – машинально произношу я.
– Да, но откуда ты…
Тут он вспоминает.
– Ах да, ты же прочитала мое письмо.
– Да.
– Ага. Так вот, в первый раз мне было пятнадцать лет.
– В первый раз?
– Да. Потом еще раз под конец того же года, а потом в шестнадцать и семнадцать лет. Тогда-то я и познакомился с Мэтью, Александром и Рией. Мы все делали сообща, были такой своеобразной командой, шайкой. Рири… Рия – она была помешана на сексе.
В его голосе слышны нотки смеха.
– Не могла остановиться. Не хотела останавливаться. Алек и Мэтт попали туда из-за нечестивых желаний.
Увидев, что я свела брови, он поясняет:
– Они были геями. А меня туда отправили, потому что я был психом. Ну или из-за обсессивно-компульсивного расстройства.
Я не совсем понимаю. Конечно, все слышали об ОКР. Это одна из тех штук, про которые часто рассказывают по телевизору, – когда, например, люди одержимы чистотой и постоянно моют руки.
– Нет, я не помешан на чистоте, – резко говорит он. – У меня были навязчивые мысли про ад, и мне хотелось делать всякие неуместные вещи, описанные в Ветхом Завете, чтобы избавиться от этих навязчивых мыслей. Самобичевание и все такое.
Мне вдруг приходит в голову, что это, возможно, все же ловушка. Элегантная история, чтобы заставить меня пожалеть Аарона. Игра на том, по поводу чего я действительно могу испытывать сочувствие. Самобичевание. Разве это не просто старомодное слово для обозначения «селф-харма», наносимого себе вреда? Чем, по сути, и занимается моя лучшая подруга? Я невольно напрягаюсь, стараюсь перевернуть историю с ног на голову, ищу повод раскритиковать ее.
– Ты думаешь, я все выдумываю, – говорит он мрачно. – Думаешь, я родился таким ужасным и пытался «исправлять геев» просто ради удовольствия. Тебе же не приходило в голову, что в моей жизни был кто-то, кого я любил, о ком заботился, кто имел для меня такое же значение, как твои друзья для тебя?
Голос его напрягается, как будто он пытается сдерживать рыдания. На секунду он замолкает, обращая свою печаль в гнев, в более приемлемую для него эмоцию.
– Ну да, я любил, – резко продолжает он. – Мы все любили друг друга и собирались сбежать. Вместе.
Атмосфера в помещении меняется. Слова Аарона как бы проникают сквозь воздух, становящийся более плотным, сопротивляющимся.
– Они собирались перевести Мэтью в другое место, – холодно добавляет Аарон. – В «Соснах-близнецах» было, конечно, плохо, но это был… своего рода реабилитационный центр строгого режима. Его родители захотели отправить его на конверсионную терапию, где… В общем, он не хотел туда.
– Итак, Домохозяйка.
– Итак, Домохозяйка, – повторяет он. – Не помню, как мы раздобыли карты. Но я мог читать их. Не знаю почему, но мог. И я вызвал ее.
– Сработало?
– В каком-то смысле. Все знали, что по-настоящему магией обладаю лишь я, поэтому Мэтью убедил меня пойти на это. Вызвать ее. Он где-то прочитал про нее, точно не знаю. Я единственный видел ее. То есть напрямую. Они все видели карту, но ко мне она являлась лично. Смотрела на меня. Я видел ее вместо ада. Ну, в общем… на пятую ночь случился пожар. Из-за нее. Она подстроила так, чтобы мы смогли сбежать, и мы сбежали. Все вместе. Скинулись и купили билеты на автобус. Хотели поехать в Сан-Франциско. Там у Рири жил дядя, который на время мог приютить нас.
– И что потом?
– Я заснул рядом с Мэтью в автобусе, когда мы выезжали из Сакраменто. А когда я проснулся, мы въезжали в Сан-Франциско, и он был мертв.
Даже несмотря на то что я знала, что произойдет что-то плохое, меня его слова все равно шокировали. Люди не умирают просто так, сидя в кресле автобуса. Просто не умирают. И уж точно не тогда, когда в этом замешана Домохозяйка. Она – это кровь, вода, пафос, церемонии. А не тихо скончавшийся молодой человек, спокойно сидящий рядом со своим другом.
– После этого… все пошло не так. И оставалось не так. Мы отвезли Мэтью домой к его родителям. Они назвали нас сатанистами. И, знаешь… они не ошиблись. Мы буквально… мы поклонялись оккультным образам, мы делали то, чего не должны делать христианские дети. И у меня в голове вертелась только одна мысль: «Неужели Мэтью теперь в аду? Проклят ли он теперь, навсегда?»
– А как насчет других?
– Рири исчезла. Я пытался связаться с ней пару лет назад. Наверное, она услышала от кого-то, что я работаю, как говорится, «на врага», и не хотела встречаться со мной. Алекс женился в девятнадцать лет.
Аарон покусывает ногти.
– На женщине. Мои родители отказались иметь со мной дело, поэтому я решил, что, наверное, лучше всего будет посвятить свою жизнь Богу и проследить за тем, чтобы ничего подобного больше не повторялось. И именно в этот момент я нашел «Детей Бригитты». Или, как я догадываюсь теперь, это они нашли меня.
– Они нашли тебя?
– У них есть специальные люди, обязанность которых заключается в том, чтобы находить таких людей, как мы, Мэйв. Сенситивов или каким-то образом обладающих магией. Они сказали, что я не проклят, потому что таким родился. С силой, то есть. Они сказали, что существует способ направить мою силу на служение Господу. И два месяца спустя я уже сидел на борту самолета, летевшего в Европу.
– Когда это было?
– Мне было восемнадцать, значит… года три назад?
Во время паузы я размышляю над его рассказом. Думаю, какую же невероятную историю поведал мне Аарон, и возмущаюсь коварством «Детей Бригитты». Людям, которым удается поддерживать порядок в своей широкомасштабной структуре. Тому, насколько быстро они узнают о том, когда переживает жизненную трагедию некто вроде Аарона, и насколько ловко они заманивают таких бедолаг в свои сети.
– Самая ирония в том, что именно я должен был привести тебя в их ряды, – тихо продолжает Аарон.
– Если им нужен сенситив для опустошения Колодца, почему они просто не воспользовались тобой?