Аарон заходит в магазин, заметно успокоившийся после психологического срыва и готовый к тому, чтобы на него вновь обратили внимание. Мы же с Нуалой трясемся от смеха. Я держусь за ее плечо, и чем больше я смеюсь, тем сильнее напрягаются мои мышцы, тем больше проявляется саднящее ощущение между ног. «У меня вчера был секс! Я хочу петь. У меня вчера был секс, и я чувствую себя прекрасно!»
– Над чем вы смеетесь? – спрашивает Аарон таким тоном, будто говоря: «У меня тут, вообще-то кое-какая травма».
Я вглядываюсь в пустое лицо Аарона и понимаю, что, несмотря на то что он старше меня, никто никогда его не любил. Даже не так, как любит меня Ро, но и так, как любят меня Нуала, Фиона и Лили. Меня переполняет настолько огромная любовь к людям в моей жизни, что единственное чувство, которое я могу испытывать к Аарону, – это ощущение того, что он очень, очень маленький. Увядший как растение, которое забыли полить.
Аарон в смущении взирает на нас, и Нуала поворачивается к нему, изучая его взглядом с ног до головы, и, похоже, понимает, что хотя ему и не следует доверять, но он до сих пор обессилен, так что его можно не бояться.
– Ты же не приводила его к себе домой, да? – спрашивает она наконец.
– Э-э-э…
– Извините, – прерывает он наш диалог. – Значит, вы Нуала? Мы до сих пор не были официально представлены.
Нуала подозрительно поглядывает на него, а у Аарона, похоже, не хватает сил, чтобы перейти в наступление. Неужели это тот самый тип, который заставлял несколько десятков людей признаваться в своих самых сокровенных тайнах? Тот самый, кто заставлял всех прислушиваться к каждому своему слову:
– Я ушел из «Детей», – говорит он. – Вот что важно. То, что они делают, это не… это не по-христиански. Не имеет ничего общего с христианскими ценностями. Это просто принуждение и жадность; они пытаются захватить как можно больше территории. Когда они выкачают все из Килбега, они просто уйдут, оставив после себя своих последователей с радикальными взглядами. Так будет продолжаться и дальше.
– Но к чему им вообще такая радикализация? – спрашиваю я.
И это смущает меня больше всего. Я так и не понимаю. Я могу понять, почему можно хотеть захватить Колодец, могу понять жадность, стремление получить как можно больше магической силы. Но вселять в сердца людей ненависть просто так, ради ненависти?
– Послушайте, – объясняет Аарон. – Допустим, они хотят как следует укрепиться в Ирландии. Они знают, что тут есть Колодцы, и им нужна магия, верно? Но дело это сопряжено с расходами, и приходится полагаться на связи. А здесь много всяких католических групп, которые хотят вновь превратить Ирландию в оплот католических ценностей, и у них есть деньги, у них есть связи в правительстве, они могу помочь нажать на нужные рычаги. Как, по-твоему, они проникли в твою школу, Мэйв? Два телефонных звонка – вот и все, что потребовалось, чтобы «Дети» заключили контракт с министерством образования. Сами по себе они сделать этого не могут. Это как паутина, которая все растет и растет во все стороны. Все эти праворадикальные группы и последователи удобны тем, что они отвлекают внимание. Они заставляют всех смотреть на левую руку, пока опускают в чужой карман правую.
Он замолкает и потирает глаза, устав от своих рассуждений.
– Как только они получат, что им нужно, то двинутся дальше. Они внедряют идеи и ждут, пока почва достаточно подгниет.
– И ты помогал им разносить этот гной, – строго говорит Нуала.
Он прикрывает лицо ладонями.
– Я знаю. Извините.
Нуала задумчиво прищуривается, не сводя с него глаз.
– Я потерял кое-кого из-за Домохозяйки, – мрачно говорит он. – А потом рядом со мной оказались «Дети». Они сказали, что мы с друзьями были грешниками, что мы использовали силу греховным образом и что единственный способ обрести благодать – спасти как можно больше людей от той же… участи, я полагаю. Ты спросила меня однажды, почему я ненавижу геев, Мэйв, но я их не ненавижу. Я и тогда не ненавидел. Я сказал, что это Бог их ненавидит.
Во мне закипает ярость.
– Как может любящий Бог…
– Но я считал, что мой Бог не такой, – выдыхает он. – И никогда не был таким. И когда такие люди, как я, слышат таких людей, как ты, людей, которые думают, что Бог просто… любит всех, независимо от того, что они делают, даже если это противоречит Библии… мы считаем, что вы просто наивны. Что вы намеренно отрицаете Слово Божие.
– Не тебе говорить мне, что думают такие люди, как вы, – язвительно отвечает Нуала. – Ирландия была построена на таких, как вы. Люди всю жизнь сидели в тюрьмах из-за фанатизма.
– Я не отрицаю, что заслуживаю наказания, – говорит Аарон. – Я признаю, что и меня увлекла… гонка за властью, полагаю. Но я всю жизнь слышал от таких людей, как вы, что я должен изменить свои взгляды. А теперь, когда я изменил их, когда я пытаюсь все исправить, вы не хотите меня слушать.
Я смотрю на Аарона и Нуалу и замечаю, что они борются между собой взглядами. Такое ощущение, что передо мной схватились в безмолвной драке две невидимые силы. Наверное, примерно так это выглядело в прошлом году, когда мы с Нуалой ненадолго заняли сознание друг друга. Раньше я никогда не наблюдала за таким мысленным погружением со стороны. Оба абсолютно неподвижны, как встретившее человека дикое животное.
Потом мышцы Нуалы расслабляются, и ощущение борьбы пропадает.
– Ну ладно, Аарон, – говорит она нараспев. – Полагаю, пора приступить к делу.
Интересно, я когда-нибудь узнаю, что происходило между ними? О чем думали Аарон и Нуала в тот момент, и общались ли они между собой?
Тут в лавку заходит Манон, держа в руках два стакана кофе из «Брайди», и тут же безошибочно оценивает обстановку.
– Ты выпила зелье, – говорит она раздосадованным тоном.
– Я не хотела.
Манон закрывает за собой дверь, но в нее уже успевает ворваться резкий порыв холодного воздуха. Мы с Нуалой и Аароном поправляем верхнюю одежду, а Манон быстро осматривает нас. Даже не столько осматривает, сколько оценивает. Примечает детали. Наблюдает. Цепко обхватив ладонями два бумажных стаканчика с дымящимся кофе.
И она словно подхватывает энергетические нити, оставленные мысленной беседой Аарона и Нуалы, и связывает ими нас всех. Это трудно объяснить. Между Манон и ее матерью происходит какая-то невидимая передача информации, как и между Манон и Аароном – и, по всей видимости, между Манон и мною.
Наши глаза на краткий миг встречаются, и какая-то часть меня – сенситивная часть, та, которая никуда не исчезала, несмотря на опустошение Колодца, – понимает, что Манон не просто обладающая магией колдунья. Да, она чем-то похожа на меня, но не совсем такая, как я. И не похожа на меня в том смысле, в каком похож на меня Аарон. Она нечто большее, чем человек. Некто с дополнительными особенностями. Я стараюсь докопаться до истины, призывая оставшиеся во мне обрывки магии.
Что ты такое, Манон?
Она прерывает визуальный контакт со мною, и связь пропадает. Тот отблеск истинной Манон, который почти промелькнул перед моим внутренним взором, остается погребенным под образом элегантной француженки, которая произвела такое огромное впечатление на мою подругу Фиону. Удачи, Фиона. Она не только слишком взрослая для тебя, но и хранит в себе некую старую тайну, возможно, даже очень древнюю. Нечто, что хранит обиду на бросившую ее мать.
– Мы должны все встретиться. Ты, Фиона, Лили, Ро, Аарон. Манон. У меня дома. Этим вечером.
– Ро уехал, – говорю я. – Этим утром. У него тур.
– Он что, бросил тебя? – недовольно говорит Нуала. – Посреди всего этого? Не похоже на Ро. Ну ладно, постараемся выяснить этот вопрос вечером. Приходите позже ко мне домой. А теперь вам двоим лучше уйти.
– Уйти? Почему?
– Потому что, похоже, это мой самый хлопотливый день во всем году, мне нужно выполнить семьдесят пять заказов, а также обслужить всех обычных идиотов, которые приходят сюда, чтобы я разложила им Таро по поводу того, как им украшать дом на Хеллоуин.
И вот мы снова на улице. Я не имею ни малейшего понятия, как мне быть с этим человеком. Судя по всему, он тоже не имеет ни малейшего понятия, что делать дальше.
– Наверное, я пойду в школу, – говорю я неуверенно.
– Думаю, лучше тебе этого не делать, – беспокойно произносит он.
– Почему это?
Я вспоминаю, как он безуспешно пытался перейти улицу, и добавляю:
– У тебя какое-то ощущение?
– Точно не знаю. Болезненное.
Он засовывает руки в карманы.
– Я думаю, если бы ты была в другом здании, то это походило бы…
– Ладно, я приняла к сведению, – огрызаюсь я.
– Это же ты выпила…
– Я знаю!
Мне непереносима мысль о том, что придется провести столько времени наедине с Аароном, выслушивать подробности его трагической истории. Дело не в том, что я ему не верю. Не думаю, что он стал бы лгать про Домохозяйку. Но я же знаю, какой он политик и как хорошо умеет подгонять факты в свою пользу.
– Ну ладно! – говорю я вслух. – Но мне все равно нужно забрать домашнее задание из шкафчика. Давай пойдем туда, и ты подождешь, пока я возьму свои вещи.
По дороге к школе мы по большей части молчим. Мне кажется, что мы слишком устали для разговоров. Я заглядываю в свой телефон, пролистываю ленту Instagram группы «Маленькая частная церемония». Ди опубликовал этим утром селфи из поезда с простой надписью «В пути!». Ро свернул джемпер, подложил его под голову в качестве подушки и пытается поспать.
– Значит, у Ро тур, – говорит Аарон.
– Да.
Пауза.
– Круто.
Я смотрю на него, и меня вновь накрывает волна ненависти.
– О, так ты теперь его фанат, да? То есть он уже не против Бога? И ты не собираешься ничего бросать в него?
– Я никогда ничего не бросал.
Мы добираемся до школы. Утренние занятия уже начались, и в здании тихо. Из-за туч вырывается ослепительный луч белого солнца, не теплый, но яркий. Мелкие градинки под нашими ногами начинают таять.