– Когда я приехал в Килбег, все в моей жизни изменилось. Мной были очень довольны. Не успел я обустроиться как следует, как через меня потек огромный поток энергии, и я легко устанавливал связь с подростками, генерирующими эту энергию. До этого я был никем. Просто очередным мастером-манипулятором в их рядах.
Он хрустит закуской, приходит к выводу, что она ему нравится, и берет еще один кусок.
– И кстати, про дыры, как ты это называешь. Я вижу дыры. И не только. Я могу заставлять других людей видеть их дыры. Как, например, если у кого-то плохая память, или он предпочитает не вспоминать о чем-то в своей жизни, то он вдруг начинает все это видеть. И мисс Бэнбери теперь все видит – вот что я сделал с ней.
– Я не понимаю, – говорю я, хотя в каком-то смысле я и понимаю.
Тот голос в моей голове, который повторял мне, что жизнь была бы лучше без меня, – это все проделки Аарона. Голос звучал, потому что я находилась в Душегубке, когда Аарон применил свои способности в полную силу.
– Тебе знакомо ощущение пустоты в желудке при воспоминаниях о том, когда ты вела себя эгоистично, подло или глупо? Ощущения эти физические, правда? Похожие на пищевое отравление. Вот что происходит с ней сейчас, со всем ее организмом. Все, чего она стыдится, все злые поступки, которые она совершила и от которых обычно может отмахнуться, убедив себя в том, что все шло как надо, потому что… не знаю, люди всегда находят способы убедить себя в том, что их ужасные поступки на самом деле были хорошими и оправданными.
– Ага, – киваю я. – И далеко за примером ходить не надо.
Он игнорирует мое замечание.
– Все это навалилось на нее одновременно. Никакой защиты. Один лишь сокрушительный вес.
Я потрясена. Остается только пить «Гиннес» и пытаться обдумать услышанное. Все наши с Фионой, Ро и Лили способности кажутся мне вдруг пустяками. Заставлять людей чувствовать ответственность за свои поступки? До такой степени, чтобы им было больно? Я вспоминаю тех детей в квартире, когда мы с Роем ходили на собрание «Детей Бригиды». Как они открывали Аарону свои души, как плакали, рассказывая о самых незначительных прегрешениях против общепринятых правил. Тогда я совсем этого не понимала, но теперь все стало предельно ясно.
И хотя я благодарна Аарону за то, что он вытащил меня из Душегубки живой, и хотя я в какой-то степени верю в искренность его поступков и слов, я чувствую, что во мне вновь закипает гнев.
– Но ты мог же сделать что угодно с этим даром, – выплевываю я. – Мог бы… не знаю, мог бы заставить Джеффа Безоса заплатить налоги. Мог положить конец войнам, если бы удалось проникнуть в нужное место. С такой силой можно и в правительство попасть. А не тратить время и силы на провинциальные городки в Ирландии и заставлять уязвимых людей сокрушаться в своих довольно обычных поступках.
Он продолжает спокойно смотреть на меня, поглощая «Scampi Fries».
– Неплохая штука, – произносит он наконец. – Если привыкнуть к рыбному запаху.
– Только не делай вид, что от меня можно так легко отмахнуться, – взрываюсь я. – Тебе надо было помогать людям.
– Послушай, Мэйв. Я готов работать с тобой. Готов потратить часы на то, чтобы исправить ситуацию… в том, что касается и меня, и всего мира. Но я не собираюсь сидеть здесь и выслушивать лекции шестнадцатилетней девчонки, которая не отличит место силы от ямы в земле.
– Я тоже вправе говорить тебе все, что захочу, – огрызаюсь я, не сдаваясь. – Мы одинаковые. Я тоже сенситив. Кому, как не мне, призывать тебя к ответственности. Это как у врачей.
– Ну и что ты планируешь делать со своими силами? Спасать мир? Выдвинуть свою кандидатуру на пост премьер-министра?
Я скрещиваю руки.
– Возможно.
– Я предупрежу членов парламента.
– Заткнись.
Он откидывается на спинку и кладет пустую упаковку на соседний столик, отряхивает ладони и сцепляет пальцы.
– Во-первых, – говорит он раздраженно, – ты должна понимать, что еще недель шесть назад я думал, что спасаю людей. Библия решительно осуждает однополый секс. Библия решительно осуждает распутное поведение. Библия не допускает абортов.
Я закатываю глаза.
– А если Библия сказала бы тебе выпрыгнуть из…
– Месяц назад, Мэйв? Возможно. Потому что такого поведения и толкования требовали от определенного вида христиан. Тебе не обязательно понимать этот образ мыслей, но ты должна понимать, что я и вправду считал, что спасаю людей. Всем своим сердцем.
– Ну что ж, ты ошибался.
– Да, теперь я подозреваю, что так и было. Во-вторых: мои способности ненамного отличаются от твоих или от способностей «Отряда лучших друзей».
Он произносит это с такой усталостью, будто неоднократно говорил об этом раньше. «Отряд лучших друзей».
– Влияние, которое я оказываю на людей, не длится постоянно и часто бывает не очень сильным. Единственная причина, по которой оно было очень сильным сегодня, – особое место. «Горячая точка». Помещение было наполнено магией, а я научился концентрироваться и пользоваться энергией, когда я ее ощущаю. Да, у меня больше мастерства, но примерно столько же силы. Так что, даже если я окажусь в одной комнате с Джеффом Безосом, он решит справедливо относиться к работникам склада только на протяжении пяти минут. Прямо сейчас мисс Бэнбери встает с пола и планирует свой следующий шаг.
Когда я захожу в уборную, меня посещает неприятная, но довольно любопытная мысль: «Что, если связь с Аароном длится только до тех пор, пока зелье находится в моем организме? Можно ли избавиться от него, помочившись?»
На мой взгляд, механизм достаточно очевидный, поэтому я заказываю как можно больше воды и жадно поглощаю ее.
К дому Нуалы мы подходим рано, но Манон уже на месте и впускает нас. Я уже начинаю рассказ о том, что произошло с нами в школе, когда приходит Нуала, и мне приходится начинать все с начала.
– Устье Колодца – это школа, – удивляется Манон. – Merde.
– Я подумала, что в этом есть смысл, – неловко рассуждаю я. – Потому что я и… я и Хэвен… Нуала, никто из нас не должна была поступать в школу Святой Бернадетты, правда?
Нуала сразу же улавливает ход моих мыслей.
– Не должна была, – кивает она, но глаза ее расширяются.
– Никто не возражает, если я закурю? – спрашивает Манон, уже доставая свой кисет с табаком.
– Нет, – отвечает Нуала, прислоняясь к кухонной стойке, чтобы справиться с потрясением. – Скрути и мне одну тоже.
Манон скручивает сигарету и протягивает ее матери. Нуала садится и зажигает ее от газовой плиты. Манон озабоченно протягивает руку и откидывает прядь платиново-светлых волос Нуалы от мерцающего голубого огня.
Нуала делает долгую затяжку и облокачивается на стол.
– Всю жизнь я злилась на эту школу, – бормочет она, выдыхая дым.
Почему-то я не предполагала, какое впечатление произведет этот факт на Нуалу. Я привыкла относиться к ней как к человеку, который решает все мои проблемы. Я часто просто выплескивала на нее информацию и редко задумывалась о том, как она влияет на нее.
– Похоже, все плохое, что случалось с нами, так или иначе связано со школой Святой Бернадетты, – с усилием произносит она. – Когда Хэвен поступила туда, нашему отцу стало только хуже. Из-за того, что она якобы считала себя лучше него – самому-то ему пришлось бросить школу в двенадцать лет, и он даже не сдал промежуточные экзамены. И еще он сердился на мать, которой пришлось заниматься оформлением документов. И знаете что? Я почти согласна с ним. После этого у нее почти никогда не оставалось времени на меня. Всегда приходила домой поздно, готовилась к своему яркому будущему. Говорила, что школа – это единственное место, где она ощущает себя в безопасности.
На словах «в безопасности» голос Нуалы надламывается, и она делает еще одну затяжку, словно надеясь перетянуть душевную рану лентой дыма. Вдыхает она резко, с шипением.
– Она же проводила свой ритуал в школе. Там и увидела впервые Домохозяйку.
Манон молча кивает, как бы добавляя информацию в свою мысленную папку по Колодцам, не придавая особого внимания тому, что Нуала говорит о смерти ее тети.
– Мне всегда казалось, что она поступила туда по ошибке, – продолжает Нуала, стряхивая пепел в раковину. – Но… это было не так. Это была… ну, судьба, я полагаю.
Манон вытягивает ручку из пучка в волосах, отрывает кусок картона от стоящей рядом коробки с хлопьями и начинает что-то записывать. Аарон снова положил руки на стол, скрестил пальцы и смотрит на них. Не знаю почему, но меня раздражает этот способ сидеть спокойно. Он просто сидит молча, сложив руки, подобно школьнику 1950-х годов в ожидании похвалы учителя.
– А как, по-вашему, мисс Эванс, судьба реальна?
На секунду я задумываюсь, к кому он обращается. Наверное, Нуала тоже догадывается не сразу.
– А, я… Ну… – отзывается она, как будто ее застали врасплох.
Я надеюсь, что у нее есть готовый ответ на этот вопрос.
– Боюсь, что точно не знаю, Аарон. В данном случае очень похоже на судьбу. Или божественное совпадение.
Он кивает и снова смотрит на свои руки.
– Я думал, что знаю свою судьбу. Спасать людей от ада – неплохая судьба.
Наступает молчание, прерываемое лишь царапаньем ручки Манон о картон. Через минуту раздается звонок в дверь.
– Это девочки, – говорю я, вставая. – Пойду открою.
Я встречаю их у порога. На улице холодно, изо рта у них вылетает пар.
– Ты где была? – спрашивает Фиона, врываясь в прихожую. – Сегодня опять все было странно. Ты что, сменила прическу?
– В каком смысле «странно»?
– В том, что занятия опять шли задом наперед. И все держали книги вверх ногами. У Нуалы есть что перекусить? Умираю от го…
Я стою позади нее, в коридоре, но понимаю, почему она осекается.
На кого она реагирует.
– А он какого хрена тут делает?
32
Следующий час проходит в череде вопросов и ответов. Большинство из них задает Фиона. На большинство из них по очереди отвечают Нуала, Аарон или я.