Когда я прохожу на кухню, в нос мне ударяет едва ли не сшибающий с ног запах жира. Честно говоря, пахнет как в KFC.
– Это еще что такое? – громко спрашиваю я.
За столом сидит Фиона с позеленевшим лицом и помешивает что-то в кастрюле.
– Заклинание запечатывания.
– Из курятины?
Заходит Нуала с чаном кипятка в руках и объясняет мне, что для запечатывающего заклинания нам понадобятся свечи и свечной воск.
– Ну, конечно, – киваю я.
Ох, Викка, всегда-то ты должна быть такой буквальной.
– Так вот, свечи делаются из куриного жира. Из моих кур.
– Изо всех сразу? – спрашиваю я в шоке.
Фиону тошнит.
– Из большинства, – отвечает Нуала. – Они же клевали мои травы и впитывали мою магию. Что тут поделаешь?
Я пожимаю плечами, и мы вшестером остаток вечера заполняем кипящим жиром стеклянные банки, кладем в них измельченные травы, бормочем заклинания и раскладываем испачканные жиром карты Таро. Карты силы и победы, тузы и королевы, огненные жезлы. В помещении ощущается мощь и прогорклый запах. Из всех чар, которыми я занималась, эти кажутся самыми языческими, самыми средневековыми, более всего похожими на «сатанизм», которого так боятся Аароны всего мира. То есть, конечно, никакой это не сатанизм, но если бы я была незнакомцем, смотрящим в окно, я бы подумала, что это сатанизм.
Я наблюдаю за Аароном, пока мы читаем заклинания, разливаем и размешиваем зелье, но его, похоже, наши действия нисколько не беспокоят. Выглядит он… не то, чтобы довольным, но сосредоточенным. Как будто это естественно для него.
План наш таков: я должна заработать наказание и остаться после уроков. Это единственное время, когда мы с Хэзер Бэнбери будем одни в школе. То есть если она не бросила работу. Но никаких подтверждений тому нет. Она знает, что мы что-то затеваем, и постарается подготовить свою разрушительную магию. Но и у нас есть боевая магия: Лили с электричеством и Манон с ее хитрыми трюками, эмоциональная манипуляция Аарона, моя телепатия. Правда, у Нуалы нет никаких особых способностей, а энергия Фионы по-прежнему ослаблена, но они должны выполнить очень важную задачу. С наступлением темноты – а в ноябре темнеет рано – они должны пробраться на теннисный корт и приступить к сложному процессу запечатывания Колодца. Аарон должен подготовить корт в качестве алтаря для заклинания. Он открывает свой бумажник и достает маленький желтый цветок, который сорвал там несколько месяцев назад. В цветке до сих пор теплится жизнь.
– Думаю, над тем местом располагается самая глубокая часть Колодца, – говорит он. – А иначе зачем им было тратиться на покупку участка за школой?
– И сооружать нечто такое просторное и плоское, с легким доступом к территории, – кивает Фиона.
– Вот именно, – соглашается Аарон. – Они так поступают. Если вы когда-нибудь увидите поле для крикета или теннисный корт в странном месте, то это значит, что кто-то пытается добраться до Колодца.
Уголком глаза я замечаю, что Манон записывает его слова.
– Здесь говорится, что мы должны «вскрыть землю», – просматривает описание заклинания Нуала в своем архиве.
– На площадке упругое покрытие, – говорит Фиона. – Не думаю, что это будет так уж сложно сделать. Просто нужно взять нож или что-то вроде того.
На слове «нож» ее голос едва заметно дрожит, и я поднимаю на нее глаза.
– Фиона, я…
– Все в порядке, – обрывает она меня. – Это будет не как в тот раз.
Я буду отвлекать мисс Бэнбери в Душегубке, а Манон выпьет крепкое зелье, духовно привязав к себе Хэзер. В зависимости от успеха заклинания, мы либо выведем ее наружу, либо вытащим пинками и криками. Если процесс запечатывания пройдет по плану, то магия будет перетекать из мисс Бэнбери через меня обратно в Колодец. Затем его запечатают, как письмо, совместными силами каждого из нас.
– Кроме Ро, – печально добавляю я, и никто мне не возражает.
35
На следующий день мы возвращаемся в школу, пропахнувшие насквозь куриным жиром.
Я бы смущалась от этого, если бы все остальное в школе не оказалось невероятно странным. Едва я захожу внутрь, как все здание как будто прогибается, а новые паркетные доски выглядят изогнутыми и покореженными. Они образуют рисунок, похожий на направленную вниз стрелу. Колени у меня слегка подкашиваются, как будто сама школа погружается в свой фундамент. Меня снова поражает запах гнили – не просто запах, а нечто плотное, прилипающее к деснам и отдающее смутной болью во рту. Как будто прорезаются зубы мудрости.
Никто с нами не заговаривает, да и друг с другом никто тоже не беседует. Все просто тихо шепчутся или бормочут что-то, не договаривая фразы до конца.
– Все такое… неправильное, – оглядывается Фиона, ощущая холод и непривычность происходящего. – Как ты думаешь, это так действует стресс от экзаменов?
Она цепляется за последние обрывки надежды, которая полностью развеивается, когда наш взгляд останавливается на девочке, наклонившейся, чтобы завязать шнурки. Только она не завязывает шнурки. Она завязывает воздух рядом с ними.
– О господи, – сцепляет ладони Фиона. – Может, нам вообще не стоило сюда приходить?
– Когда здесь столько свидетелей, они ничего не посмеют сделать с нами, – говорю я, хотя и сама не до конца в это верю.
А что еще остается? Да, мы можем сбежать, но куда мы побежим?
– И представляешь, что скажут наши родители, если мы пропустим пробные экзамены?
Как я дошла до такой жизни?
Мы проходим в класс, где должны проходить пробные экзамены. Парты расставлены так, как будто это настоящее испытание. Здесь девочки выглядят более нормальными. По крайней мере они переговариваются, хотя и вполголоса. Наверное, изменения больше всего затронули коридоры – сердце школы.
– Итак, внимание, – строго объявляет мисс Харрис. – В одиннадцать пятнадцать начнется перерыв до часа, затем экзамены продолжатся и продлятся до трех. В три часа вы по желанию можете пойти домой. Расписание на завтра такое же.
В помещении воцаряется тишина, и мисс Харрис начинает раздавать бумаги, приказывая нам не переворачивать их, пока она не скажет. Меня охватывает нервная дрожь. Я, конечно, понимаю, что пробные экзамены официально ни на что не влияют, ведь это первый шаг к окончанию школы. Совсем скоро наступят рождественские каникулы, а после них уже будет рукой подать до настоящих экзаменов и конца нашей школьной жизни.
– Переверните листки, – командует мисс Харрис. – И приступайте к работе.
Я переворачиваю свой листок.
И не приступаю к работе.
Потому что он выглядит следующим образом:
Я поднимаю руку.
– Мисс Харрис, – обращаюсь я к ней, когда она проходит мимо меня. Она останавливается, хмурится и склоняется над моей партой.
– В чем дело, Мэйв?
– У меня неправильно напечатанный листок. Со странными буквами – русскими или еще какими-то.
Она смотрит на мое задание, хмурится еще больше и переводит взгляд на меня.
– Мэйв, сейчас и вправду самое неподходящее время для твоих шуток.
– Но я не шучу. Посмотрите сами, здесь же непонятно, что написано. Попробуйте прочитать.
Она всматривается в листок.
– Мэйв, это твое задание по истории. Мне жаль, если ты не подготовилась как следует, но…
– Но я готовилась, – возражаю я. – Просто здесь написано не по-английски.
Другие девочки оборачиваются и смотрят на нас.
– Мэйв, у тебя такой же листок с заданиями, как и у остальных, – сердито говорит мисс Харрис.
Я бросаю взгляд на Фиону. Она замерла в напряженной позе. Я усваиваю намек.
– Все в порядке, – говорю я, поспешно пододвигая к себе листок.
И только рассмотрев его подробнее, я понимаю, что текст и вправду на английском. Только напечатан задом наперед. Я снова смотрю на Фиону. Похоже, она столкнулась с той же проблемой, потому что она поворачивает свой листок набок и щурится, пытаясь прочитать, что там написано. Сидящая через несколько парт от нас Лили даже не удосужилась перевернуть свое задание, а просто что-то рисует на пустой стороне.
Мэйв Чэмберс
Я не знаю, как мне быть. Похоже, только мы трое заметили, что что-то не так. Все остальные усердно пишут, склонив головы над своими листками. Я пытаюсь заглянуть в листок сидящей по другую сторону от меня Сиары Коннолли и понять, что она пишет. Она ненадолго поднимает кулак, чтобы сдержать кашель, и я вижу.
Она пишет задом наперед.
– Мэйв! – раздается грозный голос мисс Харрис. – Смотри на свой листок.
– Извините.
Я перевожу взгляд на свое задание. Так как ничего другого мне больше не приходит в голову, я решаю написать свое имя. Но едва я подношу ручку к бумаге, как моя рука начинает двигаться сама по себе, пальцы сгибаются и прижимаются к ручке плотнее. Я не могу сопротивляться, не могу ничего с этим поделать. Ручка касается бумаги и перемещается, оставляя за собой бессмысленные каракули.
– Господи! – восклицаю я, роняя ручку. – Это еще что…
– Мэйв! – снова раздается оклик мисс Харрис. – Я могу и удалить тебя с экзаменов. Если не будешь вести себя как следует, то еще один семестр будешь оставаться в пятницу после уроков.
Я перехватываю взгляд Фионы и понимаю, что именно это мы и планировали.
Я выпрямляюсь и, смотря прямо в глаза мисс Харрис, хватаюсь руками за края парты.
И просто
переворачиваю
парту.
Мисс Харрис тут же хватает меня и рывком поднимает со стула. Я более чем уверена, что учителям не разрешается так грубо прикасаться к ученицам, но мисс Харрис просто взбешена – должно быть, припоминая все мои прежние выходки. Она едва не вырывает мне руку и тащит к двери, яростно повторяя, что я мешаю остальным и срываю экзамен. Я пытаюсь убедить себя в том, что обычно она не ведет себя настолько грубо и что на нее так влияет Колодец.
Лили усмехается, глядя на меня, и я преувеличенно пожимаю плечами. Словно говоря: «Ну что тут поделаешь?» Но перед тем, как мисс Харрис выталкивает меня за дверь, я успеваю заметить, что ручка Сиары Коннолли соскользнула с бумаги и продолжает царапать поверхность парты.