мерно за час до происшествия.
Никто не может толком понять, что произошло.
Никто из моих родных не может смотреть мне в лицо.
Ро рассказывает мне свою версию. Как он дрался с хулиганами из «Детей Бригитты», пока я была в подвале. Один из них помнил его еще по встрече в феврале, и все они говорили Ро ужасные вещи, которые он отказывается повторять. О том, как он выглядит. О том, кто он такой.
Фиона рассказывает свою историю. О том, как из ниоткуда появились птицы. Как одна из них – предположительно та самая, которую она вылечила, до сих пор держится поблизости. Прилетает в сад перед их домом каждое утро и ждет, пока Фиона выйдет из дома. Как у нее на глазах языки пламени охватывали мисс Бэнбери и как этот образ преследует ее повсюду, даже в снах.
Нуала рассказывает, как Манон быстро изменила свою форму, чтобы быть похожей на одного из «Детей», притворилась, что дерется с матерью, а затем вывела ее со двора. Они застали сестру Ассумпту лежащей у дверей школы.
Манон ни с кем не разговаривает. На поминках она держит за руку мать, склонив голову в молитве. Наверное, ей пришлось нелегко. В конце концов, она не слишком знакома с нами, и кто знает, какие чувства она испытывала, когда была связана с Хэзер.
Лили держала нож. Она вырвала его из земли, а позже отдала мне.
Аарон на похоронах не присутствует.
После нашего разговора с Дори я его не видела.
Мы стоим возле церкви, вшестером, пока наши родители ведут светскую беседу. Мы не знаем, на кого смотреть, что делать. Смерть двоих человек нас потрясла. Согласно официальному заключению, сестра Ассумпта упала, пытаясь выбраться из дыма, из-за чего у нее случился сердечный приступ. Обычная смерть для пожилого человека в необычный день. После необыкновенной жизни.
Уголком глаза я вижу, как к отцу приближается какой-то мужчина. У него настолько чопорный и официальный вид, что я предполагаю, что это кто-то из «Детей Бригитты», подосланный Дори. Но я ошибаюсь. Это просто обычный адвокат.
– Мэйв, меня попросили привезти тебя завтра в офис адвоката, – говорит отец, когда мы садимся в машину.
Я настороженно перевожу взгляд с него на мужчину и обратно.
– Меня что, хотят судить?
– Нет, – отвечает он, не менее озадаченный. – Совсем наоборот.
На следующий день в офисе адвоката мне в присутствии отца объявляют о том, что сестра Ассумпта недавно внесла поправки в свое завещание и включила в него меня.
– Мэйв, – неуверенно бормочет отец. – Я и понятия не имел, что ты… была близка с сестрой Ассумптой.
– Нет, не была, – ошарашенно отвечаю я.
Затем понимаю, что мне все равно придется им что-то рассказать. И моему отцу, и любопытному адвокату, который изо всех сил старается показать себя профессионалом своего дела.
– Несколько дней назад мы с ней сидели вместе, – неуверенно начинаю я. – Играли рождественские гимны на ее пианино, и я несколько раз помогала ей убираться.
В офисе по-прежнему царит подозрительная тишина.
– Меня часто наказывали, – продолжаю я. – И она часто оставалась в школе после занятий, занимаясь какими-то своими делами, так что мы сталкивались друг с другом.
Адвокат кашляет, а затем смотрит на лист бумаги перед собой.
– Вам было завещано здание школы, Мэйв, – говорит он без всяких объяснений.
– Простите?
– Вам было завещано здание, – повторяет он. – Оно ваше. Или станет вашим, когда вам исполнится восемнадцать. До тех пор оно будет находиться в доверительном управлении у ваших родителей, но здесь специально оговорено, что до этого времени вы имеете право в значительной степени распоряжаться им.
Я лишаюсь дара речи и просто смотрю перед собой в одну точку.
– Ну… – тянет отец. – Это что, одна из тех легенд о старушках, оставляющих целое состояние незнакомцам?
Он так нервничает и настолько ошеломлен, что может только шутить. Не может адекватно воспринимать происходящее. Не осознает, что его дочери-подростку оставили имущество, принадлежащее человеку, при смерти которого она присутствовала. Даже я сама, находясь в шоковом состоянии, понимаю, насколько ужасно это выглядит со стороны.
– И давно в завещание были внесены поправки? – наконец спрашиваю я.
– Месяц назад.
Я внутренне сжимаюсь еще сильнее, думая, что теперь будут говорить обо мне. Новое дополнение к моей и без того ужасной репутации.
«Ворожею не оставляй в живых».
– Что ж, Мэйв, – говорит отец. – Даже если окажется, что здание не подлежит восстановлению, земля, я уверен, очень ценная. Я уверен, что многие захотят построить там отель, офисный комплекс или что-то еще. Можно будет продать землю. Деньги обеспечат тебя на всю жизнь.
Я ничего не говорю. Я просто думаю о ноже с перламутровой ручкой, представляя, как он пробивает стену.
– Теперь и о колледже не стоит беспокоиться, – продолжает отец. От напряженности у него сводит горло, и он отчаянно старается изобразить смешок. – Можешь лет до тридцати путешествовать по свету, если захочешь.
«Когда я услышала зов Богини, она сказала… сказала: «Ты должна вернуться сюда».
Вода, вытекающая из стены. Глубоко внутри в ней жила энергия.
«В конце концов тебе придется вернуться сюда. Это твое служение».
– Я ничего не продаю, – вылетает из меня. – И никогда не продам.
– Мэйв, – чуть более уверенно говорит отец. – У тебя будет достаточно времени как следует все обдумать. Ты даже в наследство вступишь только через год.
«В конце концов тебе придется вернуться сюда. Это твое служение».
Я мотаю головой и повторяю: «Никогда».
Повторяю до тех пор, пока адвокат не устает объяснять мне мои права, повторяю, пока мой отец не перестает отпускать шуточки и пока мы не садимся в машину и не едем домой.
Той же ночью я проникаю в старое здание. Забраться туда несложно. Конечно, проходы везде перекрыли от злоумышленников и зевак полицейскими лентами и колючей проволокой, но проведя последние шесть лет в этом здании, я прекрасно знаю, где его самые слабые места.
Стены покрыты копотью, пол усыпан пеплом. Я провожу руками по стенам, и кончики пальцев тут же чернеют. С удивлением обнаруживаю, что кабинет сестры Ассумпты по какой-то причине остался нетронутым. Пожар испортил все классы первого этажа, но пощадил это помещение с лимонно-желтыми стенами – своеобразное святилище, где хранились все вещи, представляющие для нее ценность. Страницы с гимнами, фотографии, обертки от жвачек. Я сажусь на скамейку перед пианино.
Играть я не умею, но все равно нажимаю одну клавишу. Впервые мне в голову приходит мысль о том, чтобы самой составить завещание. Кому бы я могла все это передать? Не своим же родственникам – они все продадут. Если раньше я была слегка чудаковатой белой вороной, то теперь нас разделяет целая пропасть. Моя жизнь никогда не будет похожа на их жизнь.
Моя жизнь. Если она у меня вообще есть.
Разговор с Дори был коротким. Мы вместе перешли дорогу навстречу ей.
«Два сенситива, в одном месте, – сказала Дори. – Нечасто такое увидишь».
Первым заговорил Аарон.
«Что тебе нужно, Дори?»
«Ничего. Я здесь из вежливости. В качестве предупреждения».
Мы с Аароном переглянулись, ощущая некую связь. Нечто вроде командного взаимодействия.
«Знаешь, Мэйв, – продолжила Дори. – Теперь, когда ты забрала одну из нас, можно считать, что мы квиты. Вернулись в исходное положение».
«Квиты, – повторила я. – Какое исходное положение?»
Я нажимаю еще на одну клавишу. Развожу пальцы и пытаюсь сыграть простенькую мелодию «Chopsticks». Но не могу вспомнить, как это делается.
«Надежду сулит она всем, а может, печаль».
Так она и сказала. Процитировала песню. Ужасную, жуткую песню. Песню о мести, о демоне мести. Нас с Аароном поразила открывшаяся истина о том, в какой ситуации мы оказались: «Дети Бригитты» были готовы пойти на все, кроме нашего убийства. Люди, действительно разбирающиеся в магии, понимают, что никогда не стоит убивать кого-то во имя магии. Уж слишком велико проклятье за это, слишком токсична карма. Пусть лучше этот человек сам убьет кого-то из своих – таким образом вы уже переноситесь на территорию мести. Получаете грозное оружие. Теперь и вы, «Дети», можете призвать Домохозяйку.
Я нажимаю на одну из черных клавиш, удивляясь хитроумности наших противников. Это как «Ловушка-22»[8]: если бы им удалось помешать нам запечатать Колодец, то они стали бы осушать его бесконечно. Но в случае неудачи они были готовы проиграть до такой степени, чтобы получить возможность призывать Домохозяйку. В любом случае они выигрывают, если не считать потери в лице Хэзер Бэнбери.
А когда на кон поставлен такой огромный приз, что значит жизнь какой-то одной Хэзер Бэнбери?
Я умею играть только одну коротенькую мелодию – мелодию, смутно напоминающую «The Way You Look Tonight». Для этого достаточно лишь нажимать одной рукой три клавиши вперед-назад, вперед-назад, а потом перейти на одну ноту вверх и повторить то же движение.
После того разговора Аарон исчез. Никто не знал почему. Все спрашивали меня, что произошло там, на другой стороне дороги. Он же наконец-то обрел какую-никакую подходящую компанию. Нашел нас. Я не рассказываю им о снах, которые продолжаю видеть, словно тайком наблюдая за его повседневной жизнью. Сны, в которых он ведет машину; сны, где он побрился налысо; сны о том, как он бросает все свои вещи в море.
Ему кажется, что он может убежать. Убежать от того, что уже надвигается. От того, что идет за ним по пятам.
Я не говорю ни слова об этом. Как я могу сказать своим лучшим друзьям, что они дважды чудом спаслись от гибели, только для того, чтобы снова проснулась Домохозяйка? Как я могу взвалить на их плечи это невыносимое знание?
Я играю ноты, нажимаю на клавиши, перебираю пальцами. Одна и та же мелодия повторяется снова и снова. Среди стен этого дома, который принадлежит мне, пока у меня есть силы, пока я жива.