азывали его лицемером. И, действительно, этот эпитет к нему как-то не подходит, он слишком слаб и невыразителен. <…> Вся его жизнь была нескончаемым рядом измен и предательств, и эти деяния были связаны с такими грандиозными историческими событиями, происходили на такой открытой мировой арене, объяснялись всегда (без исключений) до такой степени явно своекорыстными мотивами и сопровождались так непосредственно материальными выгодами для него лично, — что при своем колоссальном уме Талейран никогда и не рассчитывал, что простым, обыденным и общепринятым, так сказать, лицемерием он может кого-нибудь в самом деле надолго обмануть уже после совершения того или иного своего акта»[581].
Энциклопедический словарь Ф. А. Брокгауза и И. А. Ефрона:
«Он обладал искусством понимать людей, с которыми имел дело, угадывать их слабости и играть на них… Он был замечательно остроумным собеседником в салоне. Его остроты облетали Париж, Францию и даже Европу и становились пословицами; так, он пустил в ход знаменитое изречение (не им первым, впрочем, сказанное), что язык дан человеку, чтобы скрывать мысли. Убеждений Талейран не имел; он руководствовался исключительно жаждой богатства, власти и денег»[582].
Д. С. Мережковский (1865–1941) — русский писатель и философ:
«Талейран, в своем роде, существо необыкновенное: человек большого ума, но совершенно пустого, мертвого, потому что всякий живой ум уходит корнями своими в сердце, а у него, вместо сердца, щепотка могильного праха или той пыли, на которую рассыпается гнилой гриб-дождевик. И он это знает, чувствует свою бездонную, внутреннюю пустоту, небытие и злобно-жадно завидует всем живым, сущим, — Наполеону особенно, потому что он сущий, живой по преимуществу.
Чем же они связаны? Тем, что Наполеону кажется в Талейране деловым реализмом, гениальною небрезгливостью к самой смрадной из человеческих кухонь, — политике. Да, этим, но и чем-то еще, более глубоким, трансцендентным. Кажется, они связаны, как Фауст и Мефистофель, человек и его потусторонняя “тень”: самое несущее прилипло к самому сущему»[583].
Джон Вилсон Крокер (1780–1857) — британский государственный деятель:
«Он немного тучен для француза, у него слабые лодыжки и деформированные ноги, заставляющие его передвигаться какой-то странной рысью. Лицо его ничего не выражает, разве что отражает нечто вроде алкогольного ступора. Действительно, он выглядит как постаревший, подвыпивший и хромой школьный учитель. Голос у него глубокий и хриплый»[584].
Марсель Брион (1895–1984) — французский историк и писатель:
«В действительности за этим отсутствием выразительности крылись размышления и планы государственного деятеля, верившего в необходимость реставрации, но понимавшего, что возможно и возвращение Орла[585] — ближайшее будущее это скоро подтвердит, — и намеревавшегося не только остаться в этой игре при своем интересе, но также обеспечить интересы Франции, какой бы оборот ни приняли впоследствии события. <…>
Это не подвыпивший учитель начальной школы, каким его изображает английское недоброжелательство, но государственный деятель, прозорливый и осторожный, все более подозрительный по мере приобретения опыта в условиях неустойчивости человеческих ценностей и огромной ответственности, выпавшей на долю этого выразителя интересов Франции»[586].
Дэвид Лодей — современный английский писатель и журналист:
«Талейран осуществил свою заветную мечту — добился мира и для Франции, и для Европы — по крайней мере, на какое-то время. В этом смысле он был настоящим патриотом, в чем сам князь никогда не сомневался: кровь Перигоров не позволила бы ему поступать иначе. Совсем другое дело — национальное признание. Не он, а человек, которого он поверг, остался навеки в памяти французов. Личная слава, популярность всегда были и остаются самой дорогой и желанной наградой человеку, а не мир и цивилизация, к чему стремился Талейран»[587].
Карл Людвиг Берне (1786–1837) — немецкий публицист и писатель:
«Талейрана упрекали, что он последовательно предавал все партии, все правительства… Но он вовсе не предавал: он только покидал их, когда они умирали. Он сидел у одра болезни каждого времени, каждого правительства, всегда щупал их пульс и прежде всех замечал, когда сердце прекращало свое биение. Тогда он спешил от покойника к наследнику, другие же продолжали еще короткое время служить трупу.
Разве это измена? Потому ли Талейран хуже других, что он умнее, тверже и подчиняется неизбежному? Верность других длилась не больше, только заблуждение их было продолжительнее. К голосу Талейрана я всегда прислушивался, как к решению судьбы… Мне хотелось, чтобы этот человек жил у меня в комнате: я бы приставил его, как барометр, к стене и, не читая газет, не отворяя окна, каждый день знал бы, какова погода на свете»[588].
АФОРИЗМЫ И ВЫСКАЗЫВАНИЯ, ПРИПИСЫВАЕМЫЕ ТАЛЕЙРАНУ
Богатый человек презирает тех, кто льстит ему слишком много, и ненавидит тех, кто не льстит вообще.
Брак — такая чудесная вещь, что нужно думать о ней всю жизнь.
Война — слишком серьезное дело, чтобы доверять ее военным.
В политике то, во что люди верят, важнее того, что является правдой.
В политике нет убеждений, есть обстоятельства.
В политику, как и в другие области, никогда не следует вкладывать все свое сердце. Чрезмерная любовь мешает.
В романах умом и выдающимся характером наделяется обычно главный герой, но судьба не так разборчива: посредственные личности играют существенную роль в важных событиях единственно по той причине, что они оказываются вовремя на месте.
Главное — не быть бедным.
Глупая жена не может компрометировать умного мужа — компрометировать может только такая, которую считают умной.
Гражданское общество не может существовать без определенной организации.
Длинная речь так же не подвигает дела, как длинное платье не помогает ходьбе.
Если вы хотите основать новую религию, дайте себя распять и на третий день воскресните.
Если хочешь вести людей на смерть, скажи им, что ведешь их к славе.
Есть оружие пострашней клеветы; это оружие — истина.
Женщины, говоря отвлеченно, имеют равные с нами права, но в их интересах не пользоваться этими правами.
Законы можно насиловать, они не кричат.
Избыток ума равносилен его недостатку.
Иногда нужно заняться политикой, прежде чем она займется вами.
Кто владеет информацией — тот владеет миром.
Лгите! От лжи всегда что-нибудь да останется.
Лучший способ сбросить правительство — это войти в него.
Мое мнение? У меня одно мнение утром, другое — после полудня, а вечером я больше уже не имею никакого мнения.
Можно быть у их ног. У их колен… Но только не в их руках (о женщинах).
Надежды и опасения зависят от результатов выборов, а сами эти результаты — от способа их проведения.
Наполеон всегда хотел быть один, а это надежное средство против долголетия.
Недостаточно, чтобы доверие основывалось на добродетелях или больших достоинствах государя, тленных, как и он сам; оно должно покоиться на постоянных учреждениях, способных по своей природе обеспечить благоденствие народов.
Некогда авторитет религии создавал поддержку верховной власти; но сейчас, когда религиозное безразличие проникло во все классы и стало всеобщим, она в этом отношении бессильна.
Нет расставания более горестного, чем расставание с властью.
Никогда не поддавайтесь первому движению души, потому что оно, обыкновенно, самое благородное.
Никогда не спешите, и вы прибудете вовремя.
Обещание хорошо тем, что от него всегда можно отказаться.
Они ничего не забыли и ничему не научились.
Политика — это искусство сотрудничать с неизбежностью.
Политическое существование нации зависит, главным образом, от точности исполнения каждым возложенных на него обязанностей. Если все эти обязанности вдруг перестанут исполняться, то общественный порядок нарушается.
Почетное место всегда там, где я сижу.
Правительства существуют исключительно для народов; необходимым следствием такого взгляда является представление, что легитимна такая власть, которая лучше обеспечивает их счастье и спокойствие.
Прежде всего не следует доверять нашим первым движениям — они почти всегда добры.