Талер чернокнижника — страница 35 из 48

— Момент… Кто этот Жовтобрюх?

Удивительно, но я был спокоен и холоден как айсберг. Откуда в меня начало вливаться это потрясающее спокойствие, я не знал. Но у меня внутри вдруг начала произрастать уверенность, что уже сегодня я буду дома, а весь этот треп с опером не больше чем мелкая неприятность.

— Как, вы и его не знаете?

— А почему я должен знать?

— Ну, хотя бы потому, что он бывший ваш сосед.

— Не понимаю…

— Это у него купил квартиру Хамович. Теперь вспомнили?

— Нет.

— То есть?…

— Наша семья с ним не общалась. Это был замкнутый человек. Так что я и впрямь не знаю его фамилии. И никогда не интересовался. Для меня он был пустым местом.

— Ловко вы умеете наводить тень на плетень…

— Это по-вашему. Но я на вас не обижаюсь. У вас такая профессия — никому не верить. Когда выйдете на пенсию, вам будет нужна помощь психолога. С такими установками очень трудно жить.

— Возможно. Спасибо за совет.

— Пожалуйста.

— А почему вы не спрашиваете, что случилось с вашим бывшим соседом?

— Я похож на человека, страдающего манией любопытства?

— Как будто нет.

— Вот и весь сказ. Повторюсь — мне этот ваш Жовтопуз до лампочки.

— Жовтобрюх, — поправил меня Ляхов.

— Не важно.

— Придется просветить вас на сей счет…

Майор гнул свое; пусть его, думал я. Каждый развлекается, как может. Меня в данный момент почему-то больше интересовал таинственный талер, нежели допрос. Образ монеты засел внутри меня, как заноза, и все время напоминал о себе неприятным зудом.

Правда, я не мог не отдать должное майору. Ляхов все-таки сумел меня разговорить, хотя я и хотел закрыть рот на замок. Но что мне скрывать? К тому же протокол допроса опер не вел.

Похоже, Ляхов хочет взять меня на абордаж своими человеческими качествами.

Для начала он наехал на меня, как паровоз на Анну Каренину, а теперь начнет изображать из себя сочувствующего и сулить молочные реки и кисельные берега. А может для этой цели пригласит в кабинет какого-нибудь милягу.

— Просвещайте, — сказал я спокойно.

— Жовтобрюх был убит, — сказал майор, внимательно наблюдая за моей реакцией на его сообщение. — Притом каким-то садистом.

— Что я должен сейчас сделать, зарыдать? На кой ляд мне нужна эта информация? Это ваш крест — сталкиваться каждый день с изнанкой человеческой души. А меня увольте, я обычный обыватель.

— Дело в том, что Жовтобрюх был изуродован так же, как и Хамович.

— Вы предполагаете, что они оба были убиты одним и тем же человеком?

— Да. Практически со стопроцентной вероятностью. «Почерк» один и тот же.

— Я догадываюсь, что вы не договариваете…

— Кто бы сомневался… — Ляхов холодно улыбнулся. — Что вы умный человек, видно за версту.

— Значит, вы так и не оставили мысль, что я тот самый зловещий маньяк, который бегает по городу с топором, изничтожая в первую очередь соседей и своих возлюбленных.

— Я так не сказал.

— А вы скажите. Может, я проникнусь большим уважением к вашему сыщицкому таланту и расколюсь, как гнилой орех. Послушайте, гражданин начальник, неужели вам не видно, что я не дотягиваю до уровня Синей Бороды, этого сказочного маньяка?

— Согласен. Не дотягиваете.

— Вы еще скажите, что воспитание не позволяет… — Я едко ухмыльнулся. — И что во времена Синей Бороды нравы были попроще и покруче.

Он хотел мне что-то ответить, но тут вдруг резко и требовательно зазвонил внутренний телефон. Ляхов даже вздрогнул от неожиданности.

Майор быстро схватил трубку, а когда услышал голос звонившего, то даже привстал. Я понял, что на другом конце провода какая-то большая милицейская шишка.

— Майор Ляхов! Да, да, так точно… Но я не могу!.. Товарищ генерал!.. Слушаюсь…

Положив трубку на рычаги, Ляхов, обуреваемый явно недобрыми мыслями, некоторое время смотрел сквозь меня, будто я был стеклянным. Что касается моего душевного состояния, то я неожиданно почувствовал колоссальное облегчение. Почему, с какой стати?

Вскоре все стало понятно. Через какое-то время майор тяжко вздохнул и сказал:

— Вы свободны, Бояринов. Но я отпускаю вас под подписку о невыезде! Вы будете обязаны являться в милицию по первому зову.

Я молча и в некоторой растерянности кивнул. А что скажешь? Как это в стихотворении — «И свобода вас примет радостно у входа…» Золотые строки. У меня словно гора с плеч свалилась. Свобода!

Мне только теперь стал до конца понятен глубинный смысл этого слова…

— Все равно вы причастны к этому делу, Бояринов, — сказал опер, когда было покончено с формальностями. — И я это докажу… несмотря на ваших высокопоставленных покровителей и защитников.

— Бог в помощь, — ответил я легким сердцем. — Меня интересует только одно: откуда у вас такая уверенность, что именно я тот самый кровожадный изверг? Ваши так называемые факты — полная лажа. И вы это знаете не хуже меня.

— Вот что я скажу вам, Бояринов. Поверьте, я кое-что смыслю в своей профессии. И в управлении нахожусь на хорошем счету. Есть такая вещь, как интуиция. Она в нашем деле первый помощник. Так вот, интуиция подсказывает мне — нет, даже кричит! — что вы имеете отношение ко всем этим убийствам. Пока точно не могу сказать, прямое или косвенное, но все вертится вокруг вашей персоны.

— А что если меня кто-то хочет крупно подставить?

Ляхов недобро рассмеялся и ответил:

— Вы что, банкир какой-то или олигарх? Или вы наследник многомиллионного состояния, на которое претендует еще кто-то? Нет, здесь что-то совсем другое. И вы в нем — гвоздь программы.

— Что ж, как говорится, да обрящет ищущий. Но коль уж пошел такой откровенный разговор, то почему вас не удовлетворил отчет службы наружного наблюдения? Они бегали за мной все эти дни, как бобики, и должны знать, в котором часу я пришел к Чарнецкому, когда ушел от него, куда потом поехал и кто меня вез… Ась?

Ляхов мгновенно покраснел от злости и надулся, будто был воздушным шариком. При этом он втянул голову в плечи и вцепился руками в столешницу, словно хотел одним прыжком перескочить отделяющий нас письменный стол и сожрать меня с потрохами.

Наверное, опер думал, что я полный лох и абсолютное ничтожество в его конгениальной профессии. Может, он и так, но ведь и на старуху бывает проруха. Тоже мне… миссис Марпл в штанах.

— Так это по вашему наущению в «Чебурашке» избили нашего сотрудника? — спросил он зловещим голосом.

— А что такое «Чебурашка»? — спросил я с невинным видом.

— Бояринов, вы играете в плохие игры…

— Ой, только не надо меня пугать! Можете спустить на мой след хоть всех своих ищеек. Мне даже лучше — буду иметь бесплатную охрану. Только не нужно устраивать из серьезного дела театр.

— О чем это вы?

— Я имею ввиду опознание. Оно вам нужно было, как пятое колесо до воза. Вы просто хотели скрыть от меня, что у вас давно лежит в папке отчет, где черным по белому расписаны все мои маршруты и дела.

— И все равно вы замешаны в этих делах, — с неподражаемым упрямством сказал Ляхов; похоже, внутри он даже не кипел, а бурлил как лава перед извержением вулкана.

Я не стал больше драконить опера — вдруг от мстительной злости он не станет выполнять приказ начальства и отправит меня обратно в камеру? — и промолчал. Вежливо попрощавшись, я покинул кабинет Ляхова, и едва не бегом спустился на первый этаж управления внутренних дел.

Вечерело…

Глава 16

Я ехал в троллейбусе и думал: «Как могли оказаться отпечатки моих пальцев в квартире Хамовича? На чем я мог их оставить? Да еще так, что до них не дотянулась тряпка уборщицы…» Это был нелегкий вопрос.

В конечном итоге я решил, что задачка эта явно не для среднего ума. Возможно, я и впрямь что-то там трогал руками, — скорее всего, понравившиеся мне старинные бронзовые канделябры в прихожей — но точно поручиться за это не мог.

В тот момент меня переклинило на рудничном талере; все мои мысли были с ним, и я мало что замечал, а тем более — запомнил.

У своего подъезда я вдруг резко тормознул, словно наткнулся на невидимую стену. Это было странное, доселе не испытанное чувство. Чья-то чужая воля властно вторглась в мой мозг и начала там шебаршиться, словно что-то выискивая.

Я резко обернулся — и поймал взгляд человека, который стоял на противоположной стороне улицы. Несмотря на то, что он был далеко от меня, мне показалось, что я где-то его видел.

Поняв, что я засек его, человек отвернулся и торопливо засеменил прочь. Судя по тому, как он шел, человек был немолод, и быстрая ходьба давалась ему нелегко.

Ментовский топтун? Может быть. Ну и хрен с ним. Если нашим органам делать больше нечего, пусть упражняются на мне. Больше я не буду доставлять им больших хлопот. Закроюсь в квартире и начну работать над монографией по нумизматике, которую давно обещал одному солидному журналу.

Иногда на меня находил такой стих, и я брался за перо — пардон, садился за компьютер, и кропал статейки по коллекционированию монет. Это из меня рвались наружу дедовские и отцовские гены исследователя и ученого, не совсем еще задавленные мещанской ленью. Но такие вдохновенные порывы случались у меня очень редко.

И только стоя под горячим душем — такого балдежа мне еще не доводилось испытывать; для этого стоило немного посидеть на тюремных нарах — я вспомнил, где видел этого типа.

Это «лозоходец»! Только теперь он был одет по-другому, но все равно в старье, а на голове у него, вместо колпака, красовался огромный бархатный берет с небольшим пестрым перышком и каким-то значком.

Да это был тот самый старик. Его длинный унылый нос и гипнотизирующий взгляд забыть невозможно. И теперь я почему-то совсем уверился в том, что он не имеет никакого отношения к правоохранительным органам.

Во-первых, таких древних старцев там не держат. (Если, конечно, он не загримирован). Но кто тогда этот хмырь? И что ему было нужно в нашем доме? Может, это он грохнул Хамовича? Эта блудливая мыслишка возникла тогда, когда я брился. А что: пришел с общеизвестным паролем «Подайте, Христа ради», Хамович открыл входную дверь, чтобы дать ему копеечку, а может, и стольник, и «лозоходец» разделал банкира, как Бог черепаху.