Женское лицо в потеках засохшей крови было искажено страданием, но Егору хватило одного взгляда, чтобы удрученно крякнуть и выругаться. Это на самом деле была Таиска — разбитная казачья вдова, веселая и заводная, истосковавшаяся по мужской ласке и потому так безоглядно променявшая покой и достаток прежней жизни на запретную сладость Захаркиной любви.
Первыми ее обнаружили собаки, которые подняли несусветный лай. Таиска не доползла совсем немного до летника и потеряла сознание, уткнувшись лицом в траву. Обрывок юбки, которым она кое-как обмотала голову, насквозь пропитался кровью. И когда табунщики, привлеченные лаем собак, наткнулись на нее, то приняли ее поначалу за мертвую, потому что все лицо ее и руки облепили муравьи.
Но в избушке она пришла в себя, пыталась даже что-то рассказать, но табунщики почти ничего не понимали по-русски, хотя догадались, что это медведь ранил ее и убил двух мужчин…
Кровавый след вывел их к старому зимовью с провалившейся крышей. Чуть в стороне виднелся развороченный балаган. Вся трава перед ним была залита кровью, валялись какие-то тряпки и сапог с оторванным каблуком и располосованной, словно ножом, голяшкой. Дверь в избушку висела на одной петле, и внутри ее и снаружи будто Мамай прошел со своей ордой. Оконная рама вырвана, смята и отброшена на тропу. Жестяное ведро со следами медвежьих зубов почему-то болталось на ветке рядом с рыболовной сетью, изодранной в клочья…
Собаки рвались с поводков, и Егор велел Ермаку привязать их покрепче, пока они с Алексеем не осмотрят место происшествия. А осматривали они его долго и тщательно, так что Ермак за это время успел выкурить три или четыре трубки.
Затем Егор подозвал охотника, и уже втроем они опять обошли поляну, заглянули в балаган, затем отправились по следу волока, который хорошо просматривался в траве. Мазки и лужи засохшей крови на траве однозначно подтверждали их подозрение, что он оставлен медведем, который утащил добычу, чтобы припрятать ее в укромном месте до той поры, пока она не начнет разлагаться.
Собак они продолжали удерживать на своре. Те волновались, но все ж не так сильно, как если бы медведь бродил поблизости. Охотники во главе с сеоком шли следом за ними и тоже были настороже: вертели, озираясь, головами и держали ружья на изготовку.
Кедровки раздраженно верещали и перелетали с одного дерева на другое, казалось, они только что слюной не брызгали от злости на людей, посмевших проникнуть в их вотчину. Но орали они именно на людей, медведя в кедровнике, похоже, и впрямь не было.
— Где-то здесь он их спрятал. — Егор остановился на краю таежного буерака и огляделся по сторонам. След вел в самую дурнину — бурелом, густо заросший кое-где еще цветущим кипреем, но уже изломанным и истоптанным, как трава и кустарник на поляне. — Здесь они, — уже более уверенно сказал Егор и махнул Ермаку. — Давай спустимся, посмотрим, что к чему!
Ермак передал собак одному из охотников и снял с плеча ружье. Алексей вытащил свой «смит-вессон». Егор заметил это и поморщился.
— Не ходите, Алексей Дмитрии, лучше сверху нас прикройте, в случае чего.
— В случае чего нас прикроют охотники, а я иду с вами!
Но Егор не сдавался.
— Вам лучше наверху остаться! Мало ли чего…
— Давай договаривай, — рассердился Алексей, — думаешь, я в штаны с перепугу наделаю? Ты за кого меня принимаешь?
— Дело не в том, — отвел глаза в сторону Егор, — просто я… — Он махнул рукой и огорченно посмотрел на Алексея. — Мы люди привычные, всякое видали…
— А ты что ж, Егор Лукич, за кисейную барышню меня держишь? — вспылил Алексей. — Я сюда приехал не гладью вышивать!
— Ну хорошо. — Егор натянул фуражку на лоб и что-то прокричал сеоку и его охотникам, окружившим яму со всех сторон. Затем повернулся к Алексею и приказал:
— От меня ни шагу, Алексей Дмитрич! Зверь, если что, имя-отчество не спросит! Видели, как он Таиску приветил?
Они спустились на несколько шагов вниз. Ермашка опередил их и первым оказался у кучи хвороста, по которой ползали полчища жирных зеленых мух. Еще больше их вилось в воздухе, и гудели они так, что заглушали остальные звуки. Алексей ждал, когда на него обрушится смрад. Но он-то как раз не ощущался, так, легкий, пока сладковатый душок — едва ощутимый запах тлена. Слишком мало времени еще прошло, да и ночь была холодна, чтобы дать трупам убитых основательно протухнуть, но зато он увидел торчащую из-под валежника хвороста голую окровавленную ступню с пожелтевшими ногтями. И весьма образно представил себе, что там находится. Тошнота подкатила к горлу, и он закашлялся…
— Эй, эй, эй! — прикрикнул на него Егор. — Я предупреждал…
— Все в порядке, — попытался ответить Алексей как можно бодрее, стараясь дышать через рот…
Ермак тем временем начал разбрасывать ветки, но вдруг, скривившись, отскочил в сторону…
— Итить твою мать! — выругался Егор и шагнул к куче. — Это что ж такое творится?
Алексей шагнул следом и первое, что увидел, — торчащие ребра разорванной грудной клетки…
Остальное он помнил слабо. Двигаясь, словно сомнамбула, он выполнял приказы Егора, который не стеснялся в выражениях, кроя по-матушке всех, и его в том числе, если что-то не получалось или выполнялось не так, как того требовал урядник. Но Алексей понимал, что трудно иначе разговаривать, собирая растерзанные останки людей.
Ермак привез с летника две кошмы, в которые завернули то, что осталось от Захара Бугатова и Ерофея Матвеева.
Затем сделали две волокуши и погрузили на них два похожих на коконы тюка с проступившими бурыми пятнами. Лошади нервно всхрапывали, взлягивали и никак не давали запрячь себя в волокуши, будто чувствовали, какой страшный груз им предстоит везти.
На долю Алексея выпала масса писанины. И протоколы надо было заполнить, и свидетелей опросить. С последними и вовсе было туго, многие вопросы табунщики попросту не понимали, даже в переводе Ермашки, а самая главная свидетельница Таиска до сих пор была без сознания.
— Я думаю, картина здесь ясна. — Егор присел на пенек рядом с развороченной избушкой. — В буреломе вместе с трупами Бугатова и Матвеева находилась лошадиная туша. Похоже, что кобылу медведь порвал чуть раньше.
Она вышла к избушке и сдохла. Не знаю, кому из них пришло в голову, — кивнул он на волокуши, — поставить петлю на медведя, по-моему, на такое только спьяну можно решиться.
— Они точно спирт пили, — изрек Ермашка и выбросил из-за спины жестяную банку из-под контрабандного спирта. — За избушкой нашел.
— Ну, значит, и вправду нажрались, — вздохнул Егор, — только, как поставить петлю на зверя, никто из них даже понятия не имел. Таиска хоть и охотница, но больше по гусям да глухарям.
— Да какая ж это петля? Хомут, а не петля! — возмутился Ермашка. — Петля в затяг идет, а здесь аба рванул — проволока сразу лопнула.
— А я о чем говорю! По правилам петля зверину придушить должна была, а не просто захомутать. — Егор повернулся к Алексею. — Давай, Алексей Дмитрич, — записывай предварительную версию происшествия…
И он изложил свою версию трагедии, разыгравшейся здесь, основываясь на найденных на месте уликах: клоке штанов Ерофея на дереве, топоре, обломках деревянной пики, которой, очевидно, дразнили попавшего в петлю зверя…
И только успел Алексей все записать, как раздался радостный голос Егора:
— А вот и подмога явилась! Теперь мы этого мерзавца непременно прищучим.
И Алексей увидел под горой группу вооруженных всадников, переезжающих вброд каменистый ручей.
Он вздохнул с облегчением и вдруг вспомнил слова учителя, что-то, кажется, про кару небесную, да еще мучительную смерть, которая непременно настигнет убийц Тригера…
Похоже, так оно и получилось. Алексей снова вздохнул и мысленно перекрестился.
Глава 30
Тела беглецов и до сей поры не пришедшую в себя Таиску в сопровождении четырех конных полицейских отправили в Тесинск. Остальные же остались готовиться к облаве на медведя, который не мог уйти далеко от припрятанного в буреломе лакомства. Не иначе затаился где-то поблизости.
Поэтому решили не дожидаться завтрашнего утра, а приступить к поискам зверя-убийцы немедленно, благо, что до наступления темноты было еще не менее пяти-шести часов.
И это при том, что в горах ночь наступает раньше, чем на равнине.
Шли цепью, не спуская собак с поводка в надежде, что они и сообщат о медведе лаем.
Алексей старался не отставать от Егора и Ермака. Впрочем, это было совсем не сложно. Урядник постоянно держался слева от него, а охотник — справа. И вскоре он понял, что они делают это намеренно, то есть почти ведут его на поводке, как недавно еще Ермак вел своих лаек. Но спорить не стал. Все-таки в тайге он был новичком и не хотел попасть под удар медвежьих лап из-за того, что вздумалось потешить свое самолюбие.
Вскоре кедровник кончился. Миновали несколько проплешин старых гарей, затем забрели в самую гущу ельника.
Он был сильно захламлен валежником и базальтовыми глыбами, под которыми журчали бесчисленные ручьи. И стоило чуть заспешить и неосмотрительно поставить ногу, как она тут же проваливалась или между камнями, или в трухлявый ствол, или в ручей.
В воздухе вились тучи мелкой, но злобной мошкары, проникающей даже под одежду, и вовсю свирепствовали пауты — крупные таежные оводы. Не спасали даже накомарники, в которых было душно и пот выедал глаза. И вскоре лица у всех вспухли от укусов и покрылись кровавыми пятнами от раздавленного гнуса.
Собаки молчали, но внезапно словно взорвались остервенелым лаем. Охотники схватились за оружие, определив по голосу, что лайки схлестнулись с крупным зверем. Алексей видел, как прямо на ходу Ермашка перезарядил свое ружье круглой пулей с насечками, видно, не доверял обычному заряду. Зарядил и еще что-то пошептал над ружьем, видно, какие-то свои заклинания на удачу.
Собаки уже не лаяли, а ревели. И охотники осторожно пошли на этот рев.