В лесу ощутимо стемнело, и теперь каждый пень, каждая валежина казались затаившимся в лесу зверем. Люди настороженно озирались по сторонам, старались держаться поближе друг к другу. И все же, когда медведь вдруг рванулся из-за вывороченного корня, все опешили. Но на пути медведя оказался Егор. Урядник упал на спину, потянув с плеча «драгунку», но выстрелить не успел. Медведь выбил винтовку из его рук, и Егора спасло лишь то, что топтыгин зацепился болтавшейся на шее петлей за корень, и рывок получился не в полную силу. Все ж медведь успел схватить его за ногу зубами, но в эту секунду Ермак спустил собак и они бросились на врага со всей силой своей не до конца излитой ярости и вцепились в его жирный зад. Медведь взревел от боли и, выпустив ногу Егора, принялся отмахиваться от собак, которые носились вокруг него как заведенные, ухитряясь раз за разом рвануть его за гачи, отчего он сатанел все больше и больше. Ермак, подхватив Егора под мышки, оттащил его в сторону. И, заметив, что охотники вскинули ружья, выкрикнул отчаянно:
— Не стреляйте, собак положите! — и бросился к медведю.
Тот рявкнул и поднялся на дыбы. Он и впрямь оказался очень крупным зверем. И Ермашка рядом с ним смотрелся совсем маленьким. Прицелившись, он выстрелил в медведя, но тот лишь замотал огромной башкой и приземлился на все четыре лапы, едва не накрыв Ермашку своей тушей. Охотник отскочил, но одна из собак не успела увернуться и попала под удар когтистой лапы. Отчаянно завизжав, она отлетела в сторону с распоротым брюхом, а вторая из лаек залилась совсем уж отчаянным лаем и повисла у медведя на холке. Он попытался смахнуть ее лапой, снес вершину молодой кедрушки, развернулся и в этот момент зацепился петлей уже основательно за торчащий из земли корень огромного пня.
Взревев, зверь уперся задними лапами, пытаясь освободить голову, и стал биться толстым задом и мотать головой из стороны в сторону. Клочья мха и комья земли летели из-под его лап, он ревел и яростно рвал проволоку, но она не поддавалась. Ермак подскочил к нему сбоку, снова выстрелил, но медведь взревел от боли и рванулся так, что корень, вывернув пласт земли, встал на дыбы, а петля слетела с головы медведя.
Алексей с ужасом наблюдал, как медленно-медленно вздымалась над Ермашкой громадная туша. Кровь хлестала из раны на шее, заливала белую манишку и более светлую шерсть на животе, но зверь еще был полон сил. Ермак каким-то чудом вывернулся из-под рушившейся на него туши, но медведь успел выбить у него из рук винтовку, и она только хрустнула в его огромных лапах.
Охотники застыли, не зная, что предпринять. Подступившая темнота мешала прицелиться. К тому же медведь и Ермак постоянно менялись местами, что тоже затрудняло стрельбу по зверю. Но сейчас охотник, выдернув из-за пояса нож, отступал спиной к выворотню. И Алексей вдруг понял, что через мгновение ему отступать будет некуда, и тогда…
Алексей выхватил из кармана «смит-вессон»… Он не помнил, что кричали ему вслед люди, не помнил, как оказался рядом с медведем… Перед собой он видел лишь темно-бурое пятно и первый выстрел сделал наобум, только для того, чтобы заставить зверя обернуться, отвлечь его внимание от Ермака. Но выстрел достиг цели, медведь резко развернулся и принялся хватать себя лапой за бок, видно, туда его достала пуля. Потом, задрав голову, дико и протяжно завопил, завыл дурным голосом. И тогда Алексей выстрелил ему прямо в раззявленную пасть. И почти не удивился, когда зверь словно захлебнулся ревом и медленно завалился на бок…
Что-то радостно и возбужденно горланили рядом с ним люди. Ермашка обнимал и хлопал его по плечу, кто-то поднес стакан водки, и, выпив его, он лишь втянул носом воздух и сел прямо на землю рядом с Егором. Тот крутил головой и все повторял, как заведенный:
— Ну, паря! Ну, паря! Ну, паря…
С урядника уже стянули сапог, разрезав его по голенищу. Сняли набухшую кровью портянку.
— Ну кажись, ничего! — Егор повертел ступней. — Зубами цапнул, а рвануть не успел, и то хорошо, скоро все затянет, как на собаке.
Его раной занимался шаман. Смазал следы от звериных зубов еще теплой медвежьей желчью, которую охотники извлекли из медвежьего брюха в первую очередь, сверху присыпал все тем же оленьим мхом и обложил широкими листьями какого-то растения и только после этого обернул ногу куском овчины и стянул ее ремнями. Потом похлопал по ней ладонью и что-то произнес, расплывшись в улыбке щербатым ртом.
— Спасибо, Таной! — улыбнулся в ответ урядник. — И вправду через неделю как молодой марал скакать буду! — и повернулся к Алексею:
— Ну что, паря, пришел в себя?
Алексей осоловелым взглядом посмотрел на него, кивнул головой и тут же уронил ее на грудь.
— О-о-о, да ты совсем хорош! — оживился радостно урядник и крикнул одному из сотских:
— Эй, Корней, давай-ка сведи парня на летник, пускай себе отоспится. Завтра с самого ранья выезжать!
Алексея увели к табунщикам, уложили спать на кошме.
А охотники и полицейские всю ночь жгли костры и разделывали звериную тушу. Разрубив ее по суставам, стаскали мясо до времени в ледяной ручей. Шкуру распялили между двух деревьев, чтобы птицы выклевали лишний жир и мездру.
А потом жарили на палочках медвежью печень и сердце, пили араку, которой угостили их табунщики, и весело галдели, вспоминая охоту на страшного зверя, и вдруг грянули песню, растревожив притихшую было тайгу непонятными и непривычными ей звуками.
Алексей же спал, крепко и без сновидений, и проснулся на рассвете от недовольных криков двух ворон, слетевшихся на поживу. Описав круг в воздухе, они опустились на вершину старой ели, покричали еще для порядку, а потом дружно махнули вниз прямо на развешанную шкуру и принялись важно по ней вышагивать, выклевывая жир и что-то квохча по-своему…
Глава 31
— Ты это, Алексей Дмитрич, того… — урядник поскреб затылок, сбив фуражку на лоб, и смущенно посмотрел на Алексея, — переночуем сегодня в Иванцовке, а завтра до Хатанги твово двинем.
— Так Иванцовка же в стороне, верст восемь до нее? — поразился Алексей. — А до слободы меньше трех осталось.
— А что нам слобода? — Урядник по-прежнему смотрел в сторону, но стоял на своем. — На курган к Хатанге через Иванцовку добираться ближе…
— Ну, смотри, тебе виднее, — согласился Алексей.
Они ехали верхами из Тесинска, где навестили в больнице Таиску, надеясь, что она уже способна рассказать о страшных событиях, разыгравшихся в тайге. Но она смотрела на них безумными глазами, из которых беспрестанно сочились слезы, и все пыталась натянуть на себя одеяло, будто хотела отгородиться не только от их вопросов, но и от всего мира.
В конце концов врач городской больницы вытолкал их чуть ли не взашей и велел приходить с допросами, когда его пациентка окончательно придет в себя. Но потом вздохнул и признался, что это маловероятно. Женщина испытала слишком сильное потрясение, и ее психика вряд ли выдержит подобное испытание…
После визита в больницу они встретились с уездным исправником Быковым и имели с ним беседу по поводу последних происшествий. Исправник в ход расследований не вмешивался, но обещал помочь в случае чего людьми и долго говорил о том, как события на железоделательном заводе могут отразиться на настроениях его рабочих и служащих. Правда, Алексей не понял, в лучшую или худшую сторону, но, похоже, исправник и сам этого не знал. Но все ж очень хвалил Михаила Кретова и называл его истинным гражданином России, радетелем за мир и благополучие в уезде.
Тем не менее среди высокопарных фраз и рассуждений проскользнула парочка весьма дельных предложений и советов, которые Алексей на всякий случай принял к сведению…
После встречи с исправником решили пообедать в трактире на выезде из города и обсудить попутно несколько важных вопросов.
Ермашка получил задание разузнать все, что получится, о Гуране и его семье, а также о близком окружении, образе жизни, занятиях, куда выезжает, с кем встречается, по каким вопросам…
Охотник, по обыкновению, вопросов не задавал, лишь уточнил:
— Про Тобурчинова тоже узнавать?
— И про Тобурчинова тоже, и про Хатангу, если получится…
Урядник покачал головой:
— Я, конечно, понимаю, Алексей Дмитрич, Тобурчина вы хотите хлопнуть из-за тех слитков, что он в кассу сдал?
Но Анчулов его точно не сдаст, а самого Гурана тем более не взять! Я ж рассказывал вам, как у него дело поставлено.
Михаил Корнеич с ним не связывается, а исправник, сам не видел, но слухи ходят, водку с Гураном пьет и охотится в его угодьях.
— Вот потому Гуран и интересен, — усмехнулся Алексей. — Никого вроде не боится, с такими важными людьми дружбу водит, только с чего ж тогда его хутор с виду на крепость Измаил смахивает? Не задумывался, Егор Лукич?
— Что вы мне рассказываете, Алексей Дмитрич, — недовольно поморщился урядник. — Что я, этот хутор не видел?
Там можно месяц и два осаду пережидать! Только когда вы успели у Гурана побывать?
— Ночью, как раз накануне обыска у Тригера.
— Ясно теперь! То-то вы у меня тогда о Гуране выспрашивали. Я еще подивился: с чего бы это? — Егор удивленно покачал головой. — И как только вас Гурановы людишки не загребли?
— Так я ж тебе говорю, ночью я был, когда людишки спали. И знаешь, кто меня на тот хутор вывел? — спросил Алексей и сам же ответил:
— Разлюбезная наша Анфиса Никодимовна! Правда, отказалась сообщить, зачем это сделала, но я все равно докопаюсь, с какой целью она меня среди ночи по степи таскала. Смотри. — Он вынул из кармана брусок с клеймом. — Его мне отдала Анфиса той ночью.
И заявила, что нашла в кармане Тригера незадолго до его гибели. Одно из двух: или клеймо Тригеру подложили и Анфиса действительно его у него вытащила. Возможно, даже по чьей-то наводке. Или выступает как подстава. Из этого следует, что кому-то из близкого окружения Анфисы, а вполне вероятно и братьев Кретовых, очень нужно, чтобы мы посчитали Тригера жуликом и тем самым завели бы расследование в тупик. С этой же целью клейма подложили в косяк бани. Соображаешь, Егор Лукич?