– Такие уже в натуре есть, – гордо заявляет Сукорюкин. – Они с режимного аэродрома под Всеволожском взлетают. Тут еще и не такое увидите.
– А что увидим? Что? – наперебой спрашивают новобранцы.
– Коня в пальто, – ухмыляется Сукорюкин. – Все, отставить разговоры!
Мимо нас проходит строй солдат. Они с любопытством косят на нас глазами. Я обратил внимание на их форму. Гимнастерки и штаны однотонного цвета хаки. На ногах сапоги-кирзачи. На плечах красные погоны. Ремни с бляхами. На головах пилотки. Никаких тебе изысков в виде пятнистой расцветки, кепок с козырьками и всяких там карманов и наклеек.
– Откуда воины? – спрашивает идущий рядом со строем лейтенант.
– Это крутые бойцы из Сибири, – отвечает Сукорюкин.
К Сукорюкину подходит высокий кругломордый младший сержант, перекидывается с ним словами, после чего строит нас в колонну по два.
«Сейчас в баню первым делом поведет», – решил я и не ошибся.
Путь в баню пролегает через ворота контрольно-пропускного пункта.
– Слесарчук! – крикнул вслед младшему сержанту Сукорюкин. – После бани веди их в роту!
– А баня с бассейном? – интересуется Вадик Павлов.
– Да. И с телками, – ухмыльнулся Роман.
– Разговоры в строю! – прикрикнул Слесарчук. – Шагаем в ногу! А раз! Раз! Раз, два, три. Левой! Левой, бля! Бараны! Да я вас задрочу на плацу! Четче шаг! Левой!
Баранами мы подошли к одноэтажному кирпичному зданию. Это баня.
В предбаннике с деревянными скамьями и кабинками для одежды сумрачно и сыро. Дневной свет с трудом проникает сюда через мутные рифленые стекла узких окон.
– Вещмешки оставляем здесь в углу, – приказывает Слесарчук. – Они вам больше не понадобятся.
– А жратва! Как же жратва! – возмущается Гоша Косицин.
– Я сказал! – прорычал Слесарчук. – Делаем, как я сказал!
Захожу в моечную. В ней широкие деревянные скамьи. На них серые оцинкованные тазы, скользкие мочалки и куски желтого мыла. Старые медные краны на кафельных стенах. Пар, плеск воды, голые лысые люди.
Смываю с себя пыль моего мира. Вместе с ней вода будто уносит память о нем, и он начинает казаться мне смутным сном.
Опрокидываю на себя пару тазов воды и выхожу в предбанник. Там через квадратный проем в стене ефрейтор южной национальности выдает форму.
– Размер? – коротко спрашивает он меня.
– Пятидесятый, сорок третий.
Ефрейтор выдает мне форму с сапогами и ремнем, темно синие семейные трусы, белую майку, пару портянок и полотенце.
– Следующий!
– Товарищ ефрейтор, а у меня в трусах дыра! – возмущенно крикнул кто-то из новобранцев.
– Большая? – спросил ефрейтор.
– Большая! На заду!
– Очень хорошо! Будешь гадить, не снимая трусов! Свободен!
Я оделся, присел на лавку, привычным движением намотал портянки и сунул ноги в сапоги.
– Все смотрим сюда! Буду показывать, как портянки наматывать. Стелим эту хрень на пол. Все видят? – Слесарчук окинул строгим взором новобранцев. Его взгляд остановился на мне.
– А вы, что сидите, товарищ курсант?
– А все уже, – ухмыльнулся я.
– Что все? Засунул, как попало? Снимай!
Я сдернул сапог. У Слесарчука выпал глаз.
– Где учился?
– В обществе ДОСААФ, – снова нагло ухмыльнулся я и тут же подумал, а не сморозил ли чего лишнего.
– Как фамилия?
– Назаров.
– Курсант Назаров! Показывай всем!
Я провел урок по наматыванию портянок. Уже минут через десять этот процесс был освоен всеми новобранцами.
– Правильное наматывание портянок – это основа боеспособности бойца, – пояснял при этом Слесарчук. – Неправильно намотаете и останетесь без ног. Боец без ног – это не боец.
– А как же герой летчик Маресьев? – осторожно спросил Вадик Павлов.
– Что Маресьев? – нахмурился Слесарчук.
– Он без ног был. Прополз по лесам многие километры, а потом летал и бил врага. Без ног.
– Как фамилия?
– Павлов!
– Курсант Павлов! Вы тоже будете ползать километры по лесу в полной боевой выкладке, если зададите еще раз идиотский вопрос. Всем на выход! Строиться!
Строем, громко топая вразнобой сапогами, мы возвращаемся к воротам части. Слесарчук заворачивает наш неровный строй с основного проезда направо к трехэтажному сурового облика зданию из красного кирпича. Это казарма. За ней среди деревьев просматривается еще одно точно такое же строение.
Возле входа в казарму несколько бойцов лениво красят в белый цвет бетонные бордюры.
– Слева по одному на второй этаж бегом марш! – командует Слесарчук.
На втором этаже нас встречает дневальный возле тумбочки. На тумбочке черный телефон. Широкий коридор. По его сторонам двери. Одна из них за железной черной решеткой.
Новобранцы бестолково топчутся в коридоре.
– Туда, – дневальный показывает глазами на открытый дверной проем в конце коридора.
За проемом просторное помещение, с рядами двухъярусных коек, разделенных широким проходом. Над проходом перекладина турника на металлически стойках с растяжками. Всего рядов коек четыре, по два с каждой стороны прохода. Перед койками массивные табуреты. Меж коек тумбочки. У противоположной от входа стены на металлической стойке панель телевизора. Над телевизором портреты Ленина и Сталина в золоченых рамах. В боковых стенах оконные проемы, а меж ними портреты неизвестных мне личностей. Это спальное помещение. В воздухе букет из запаха кирзы, хлорки и солдатского пота. Здесь немноголюдно. С десяток бойцов сидят на табуретах и дружно начищают бляхи.
– Курсант Андрусь! – гаркает Слесарчук.
Одна из дверей в коридоре распахивается. Из нее выскакивает круглолицый румяный боец.
– Андрусь, раздай пополнению фурнитуру и принадлежности.
– Есть!
Андрусь выдает каждому из нас по паре красных погон, петлицы, металлические эмблемы со звездочками и колосьями, красную звездочку на пилотку и прочую мелочевку для приведения формы в должный уставной порядок.
– Садись! – Слесарчук указывает на табуреты.
Для начала мы приступаем к подшивке подворотничков. Показывает технику подшивки с важным видом курсант Андрусь. Выясняется, что служит он уже две с лишним недели в должности, аж самого каптера роты.
Контролирует нас Слесарчук.
Для меня весь этот процесс отработан до автоматизма. Иголка с ниткой просто летают в моих пальцах. Воротничок я пришил быстро и приступил к закреплению погон. Заканчиваю дела первым.
Надеваю гимнастерку.
– Что сидим, товарищ курсант? – уставился на меня Слесарчук.
– Все готово, товарищ гвардии сержант, – докладываю я, поднявшись с табуретки по стойке смирно.
Слесарчук недоверчиво осмотрел мою работу и удивленно уставился на меня.
– Курсант Назаров?
– Так точно!
– Быстрый вы, однако! Мне сообщили, что вы симулянт из дурдома. Это правда?
– Истинная правда, товарищ сержант!
– Это вас так в дурдоме подготовили к армии?
– Никак нет! Это внутреннее состояние. Я неожиданно почувствовал призвание к службе в вооруженных силах моей социалистической Родины!
– Ну, ну, – Слесарчук недоверчиво усмехается, пронизывая меня взглядом. – Если вы так, курсант Назаров, будете стрелять, как наматывать портянки и подшиваться, то у вас действительно прирожденное призвание к воинской службе. Я беру вас в свое отделение.
– Будьте уверены. Я не подведу! – браво отвечаю я.
– Проконтролируйте процесс, – Слесарчук указывает на новобранцев. – Помогите при необходимости.
– Есть!
С моей помощью весь процесс заканчивается в пределах часа.
– В две шеренги становись! – скомандовал Слесарчук. – Рааавняйсь! Смирно! Напрааву! На выход бегом марш!
На улице он вновь построил нас в колонну по два, привел на плац, остановил на его краю и развернул в шеренги. На плацу около сотни бойцов нестройной толпой под руководством пяти сержантов пытаются изобразить строевой шаг. Получается плохо. Бойцы идут извилисто и в разнобой.
– Как бык поссал, – недовольно кривится здоровенный, как шкаф старший сержант с широкими лычками на погонах
– Пополнение привел! – докладывает ему Слесарчук.
Сержант – шкаф лениво подходит к нам. На его лице играет добродушная улыбка, но холодные глаза не предвещают ничего хорошего.
– Здорово, бойцы! – снисходительно ухмыляется он.
– Здра, жла.. товарищ… – послышались из нашей толпы неуверенные возгласы в его сторону.
– Хреново даже для первого раза, – морщится он. – Слушайте сюда! Я заместитель командира второй роты старший сержант Братухин! С этого дня я для вас царь и бог! Я буду приказывать, вы будете выполнять. Вам выпала честь проходить обучение воинскому мастерству в гвардейском мотострелковом полку имени Ленинского комсомола. Ваше обучение продлиться полгода. Вас будут сношать здесь день и ночь, и вы станете настоящими воинами, способными выполнить любое задание Коммунистической партии и Советского правительства. По окончании учебки вам будет присвоено звание младших сержантов, после чего вы будете направлены в войска Ленинградского военного округа. Вопросы есть?
Братухин окинул нас взглядом удава, смотрящего на кролика. Мы молчали.
– Вопросов нет, – кивнул он и обернулся на сержантов. – Командиры! Разбираем бойцов!
Нас распределили по взводам. Я, как и обещал мне Слесарчук, попал в его третье отделение четвертого взвода. Вместе со мной в это отделение попал Толя Кожура, Роман Дуров, Вадик Павлов и Гоша Косицын.
Мы вливаемся в строй.
– Левой, левой! – командует Братухин. – Правое плечо вперед! Прямо! Левой! Как бык поссал!
Стало жарко. Солнце подошло к зениту. День кажется мне бесконечно долгим. Еще бы! Разница во времени Красноярска и Ленинграда составляет четыре часа. Там уже дело шло к вечеру, а здесь только подходило к обеду.
Словно услышав мои мысли, Братухин смотрит на часы, затем уводит роту с плаца и останавливает ее строй у входа в одноэтажное кирпичное строение под двускатной металлической крышей. Это столовая.