Режиссер закончил речь.
– Да, они пойдут в атаку! – торжественно произнес в свою очередь Зверев, потрясая крепким кулаком.
И мы вскоре пошли в атаку. Загрузились в машины пехоты, и они рванули вперед. По команде на ходу покидаем их и тут же разворачиваемся в цепь.
Огонь при атаке ведем холостыми патронами, но мне кажется, что мой автомат бьет настоящими пулями, а сам я иду навстречу коварному врагу.
На уши давит грохот взрывов. И пусть вокруг нас рвались не настоящие снаряды, а ширасы, но я всем своим нутром в тот миг почувствовал, как это оно идти в атаку.
Впереди нас поперек поля вспыхивает полоса огня. В прыжке преодолеваем жаркий заслон, ныряем под линию колючей проволоки, ползем под ней по-пластунски, вновь поднимаемся и устремляемся вперед.
Атака удалась на славу. Второго дубля не потребовалось.
Когда вернулись на исходные позиции, нас встретил довольный режиссер и полковник Зверев.
– Я же говорил, что это настоящие орлы! – громогласно зарычал Зверев. – Богатыри!
– Хорошо, очень хорошо, – кивает режиссер. – Товарищи бойцы! Благодарю вас за проявленное мастерство. На сегодня съемки закончены, а завтра мы продолжим.
– Служим Советскому Союзу! – гаркнули мы в ответ на заслуженную похвалу.
– В колонну по четыре становись! – скомандовал Улямаев. – Раавняйсь! Смирно! Шаагом ааарш! Песню запевай!
– Дружно шаг, солдаты! Враг бежит от нас! Нас ведут комбаты! Выполним приказ! – звонко выдал запевала из второго взвода нашей роты Айтжан Асанов.
– Ура! Ура! Стремительно и смело! Мы к победе на пути! Мы за правое дело! С нами Ленин впереди! – вдохновенно подхватил весь строй.
* * *
На следующий день с утра, когда наш взвод перед завтраком подметал площадь перед клубом, к нам заявился сам полковник Зверев.
– Смирно! – завопил Слесарчук.
Все побросали метлы.
– Отставить, – спокойно сказал Зверев и подошел ко мне.
– За мной, Назаров. Поговорить надо.
Я отошел за Зверевым в сторону.
– Тебе задание будет. Знаю, что ты справишься, – уверенно произнес Зверев.
– Готов выполнить любой приказ, – бодро заявил я.
– Готов, значит, – ухмыльнулся Зверев, – Сегодня будут очередные съемки. Мне нужен боец, который прыгнет на движущийся танк со второго этажа дома. Ты должен прыгнуть на танк.
– Зачем? – тупо спросил я.
– Затем, что это эффектно для кадра. Боец прыгает и прикладом автомата имитирует, что он сбивает оптику, затем накрывает плащ-палаткой смотровую щель механика водителя, а потом спрыгивает с танка и бросает в него гранату. Ты это сделаешь.
Я тупо пожал плечами.
– Что жмешься? Кишка тонка? – ехидно спросил Зверев.
– Нет, – мотнул я головой. – Сделаю, но пару раз потренироваться надо. – Одного не могу понять. Зачем прыгать со второго этажа на танк, сбивать оптику, накрывать эти щели-амбразуры, когда можно сразу сверху кумулятивной гранатой этот танк нае.., извините, жахнуть. Не понимаю.
– Не понимаешь? – ухмыльнулся Зверев. – Все очень просто. Фильм делается для зрителя, а зритель должен быть потрясен. Гранату можно кинуть, но не тот эффект будет. А вот когда зритель увидит нашего советского солдата, который самоотверженно, как орел с неба атакует сверху танк, тогда он будет потрясен до глубины души. Надеюсь, ты понял?
– Так точно.
– Ты должен потрясти зрителя.
– Будет сделано, товарищ полковник!
– Молодец! – Зверев хлопнул меня ладонью по плечу, так, что у меня подогнулись ноги. – Готовность после завтрака в восемь тридцать в полной боевой выкладке. Как понял?
– Есть готовность в восемь тридцать в полной боевой выкладке.
– Свободен!
* * *
Бутафорский поселок в виде нескольких малоэтажных домиков вдоль короткой улицы прятался за леском на лужайке по соседству с учебным полем. Это был тренировочный сектор полка для отработки приемов боя в условиях населенных пунктов.
Домики, из старого кирпича и бетона, выглядели, как после мощного артобстрела. Проваленные крыши, с обгорелыми стропилами, пустые глазницы окон, покрытые копотью стены, создавали гнетущую обстановку разрушенного войной поселения. Даже в хорошую солнечную погоду здесь было мрачно.
Сегодня здесь было мрачно вдвойне. Небо нависло тяжелым свинцом туч, и накрапывал мелкий дождь, а над домиками стелились черные дымы от подожженных автомобильных покрышек.
Съемочная группа скрывалась от непогоды в автобусе. Неподалеку от автобуса стоял на изготовке танк ИС-72 «Тайфун» и негромко урчал двигателем.
Полковнику Звереву погода была нипочем. Он мужественно стоял в брезентовом плаще, под пронизывающим, не по-летнему, холодным ветром. Рядом с ним топтался взводный Улямаев и еще несколько офицеров из нашей роты. У кромки леса строем застыли бойцы.
– Готов? – спросил меня Зверев.
Я был готов, но меня не покидало ощущение какой-то незавершенности предстоящей сцены. Я видел в ней несовершенство композиционного решения, как в некой архитектурной конструкции, которая могла бы стать идеальной при условии её должного оформления.
Решение пришло, как молния.
– Что молчишь боец? Или струсил? – спросил Зверев.
– Никак нет, товарищ полковник. Но у меня есть предложение.
– Какое предложение? – насторожился Зверев.
– Надо обогатить сцену.
– Главное не обгадить, – усмехнулся полковник. – Как это?
– Если уж поражать зрителя, так на полную, – решительно заявил я. – Надо чтобы в кадр попало не только уничтожение танка, но и ликвидация экипажа. Танк задымит после моего броска гранаты. Правильно?
– Конечно, задымит, – согласился Зверев. – Там дымовая шашка загорится.
– Этого мало, – мотнул я головой. – А что с экипажем?
– А что с экипажем? – переспросил Зверев.
– Когда у танка подбит двигатель, то экипаж, как правило, остается жив. Правильно?
– Да, жив. Но может быть контужен, но жив, – согласился Зверев. – Ты к чему клонишь, боец?
– К тому, что, как только я брошу гранату, и танк задымит, из него начнет выбираться экипаж. И вот тут в сцену должны включиться еще два бойца. Они вместе со мною вступают в рукопашную схватку с танкистами и побеждают их. Это будет заключительная сцена, ставящая точку в победе над врагом.
– Неплохо, – Зверев снял фуражку и задумчиво почесал затылок.
– И еще, – добавил я. – Перед тем как мне запрыгнуть на танк, он должен выстрелить на ходу. Стреляет само собой холостым, но должен выстрелить обязательно с огнем из дула.
– Зачем? – спросил Зверев.
– Это повышает напряженность момента и показывает мощь боевой машины, которую мне предстоит укротить, – пояснил я.
– Согласен, – кивает Зверев. – Только так и не иначе. Пойду и сообщу режиссеру твою задумку.
– Подождите, товарищ полковник! Предлагаю бойцов экипажа противника все же не уничтожать, а взять живыми. Это будет проявлением гуманизма со стороны советских воинов. Мы ведь за мир? Правда?
– Точно! – соглашается Зверев.
– Если мы за мир, то должны взять экипаж в плен. Ведь вражеские солдаты – это простые люди на гражданке – рабочие и крестьяне. Империалистические силы толкают их на войну. А их ждут дома жены, матери и дети. Мы должны врага взять на исправление, а потом вернуть домой просветленным человеком.
– Правильно, Назаров! Молодец! Мыслишь идеологически верно! Так тому и быть!
Зверев прошел к автобусу и скрылся в нем. Вскоре вышел обратно, а за ним вывалила вся съемочная группа. Режиссер торопливо поспешил ко мне.
– Это вы придумали сцену? – спросил он.
– Киваю.
– Великолепно! Мы будем снимать крупным планом. У вас несомненный талант сценариста молодой человек!
– Кого ты возьмешь себе для сцены? – спросил подошедший Зверев.
– Кожуру и Дурова, – не задумываясь, ответил я.
– Хороший выбор, – одобрил Зверев и обернулся к строю бойцов. – Кожура и Дуров, ко мне!
На инструктаж ушло минут пять. Кожура и Роман одобрительно кивали. Бойцы экипажа танка охотно согласились сыграть роль врага, но видно было, что у них нет желания быть побежденными. Похоже, что будут сопротивляться.
– По яйцам не бить, – предупредил нас Зверев. – На исходную бегом марш!
Я ринулся к двухэтажному кирпичному дому. Кожура и Дуров скрылись по соседству с ним за забором.
Съемочная группа рассредоточилась по местам.
Решено было снимать без предварительной тренировки. Если, что не получится сразу, то будет второй дубль, а если надо, то и третий и четвертый.
Я забрался на второй этаж и выглянул из окна. Танк стоял на исходной позиции метрах в ста от меня.
Великолепно! Никогда не предполагал и даже не мечтал о том, что буду играть главную роль в фильме.
– Внимание! Полная готовность! – раздался голос режиссера. – Начали!
Послышался свистящий звук двигателя, и танк двинулся вперед.
Идет быстро. Не промахнуться бы, блин!
Приближается. Я изготовился.
Выстрел!
Из дула вырывается пламя. Потрясающая мощь!
Танк поравнялся с домом, не снижая скорости.
Прыгаю чуть вперед по ходу танка.
Ноги пружинят и будто прирастают к броне.
В правой руке автомат, в левой плащ-палатка.
Танк движется дальше.
Имитирую разбивание оптики прикладом, накидываю плащ-палатку на лобовую броню и эффектно с кувырком приземляюсь.
Танк движется, но уже через миг замедляет ход. Бросаю ему вслед гранату.
Танк задымил. Открываются люки. Из них, как большие черные тараканы выскакивают танкисты.
Немедленно из-за забора, как черти из табакерки, выпрыгивают Кожура и Роман. Они вступают в рукопашный бой.
Бросаюсь им на помощь.
Мы эффектно имитируем удары ногами, болевые захваты и прочие приемы из арсенала ближнего боя.
Уроки прапорщика Токового не прошли даром. Я провожу быструю подсечку круговым ударом ноги. Противник падает. Нейтрализую его, имитируя удар раскрытой ладонью в горло. Кожура и Роман тоже показывают, на что они способны.