Дверь сарая медленно со скрипом распахивается. На белый свет лениво выбирается здоровенный смуглый детина. Его мускулистое тело прикрывают только шорты камуфляжной расцветки. На ногах шлепанцы на босу ногу.
– Хэллоу рашен! – хрипло вопит он, оскалив зубы в подобии улыбки, направляется к нам еще что-то выкрикивая по – своему.
Замполит объявляет готовность номер один. Наставляем стволы в сторону потенциального врага.
Детина не обращает на стволы внимания, подходит к замполиту, гордо вскидывает правую ладонь ко лбу и что-то говорит. Замполит оглядывается и бестолково разводит руками. Дескать, не понимаю ни хрена. К нему на помощь приходит командир экипажа. Он довольно бойко и продолжительно изъясняется с детиной, после чего этот местный абориген разводит руками разворачивается, возвращается к сараю и скрывается за дверью
– Бля, – вырвалось у командира экипажа.
– Что-то хреново все, похоже, – пробормотал Кожура, немного понимающий по-английски.
– Что он говорит? Кто он такой? Кто? – нетерпеливо допытывается замполит.
– Он хер в пальто, – пояснил командир. – А если точнее, то он сегодня и охранник этого заброшенного аэропорта, и диспетчер, и командир всего этого барахла одновременно. Его двое напарников два дня назад уехали в город за провизией, обещали вернуться еще вчера, но, похоже, что застряли у проституток. Он сам здесь уже пять лет, и все это время сюда только два раза летали самолеты. Он ничего не знает, что случилось и почему наш самолет направили сюда. Авиационного керосина здесь нет. Он ничем не может помочь. Возможно, что керосин есть в городе. До него тридцать миль. Он там, за холмами по дороге. Тут одна дорога. Связи с городом нет. Машины у него нет. На ней уехали его бойцы. Вот и все.
Замполит некоторое время тупо таращит глаза, затем ставит матрешку и бутылку с водкой на землю.
– И что теперь? Как мы вернемся? – спрашивает он отрывисто.
– Не знаю, – мотает головой командир. – У меня топлива едва ли на час полета.
– Очень хорошо! Связывайся с американцами. Пусть нас выводят на аэродром, где есть топливо бл…! Да я сам сейчас свяжусь, бл..!
Замполит достает из кармана мобильник и лихорадочно тычет в него пальцем, подносит его к уху, а затем вновь взрывается громким матом.
– Что связи нет? – ухмыляется командир.
– А ты как догадался? – злобно спрашивает замполит. – Давай, попробуй через свою рацию выйти на наших, или еще на кого там.
– Не получится. У меня связь почему-то вырубилась на подлете к этой дыре.
– А почему ты сразу мне не сказал? Это же непорядок!
– А ты не спрашивал.
– Вот ведь как оно тут, товарищи бойцы! – возмущенно восклицает замполит. – Вот она зверская и коварная морда империализма (матерщина)! Ну, ничего. Мы отомстим за их проделки (матерщина)! Мы еще им покажем за все и как (небоскреб матерщины)!
– Надо в город ехать! – решительно заявляет бортмеханик. – Транспорт у нас есть.
– Какой транспорт? – спрашивает командир.
– Тот самый, – бортмеханик мотает головой в сторону самолета.
– Ты рехнулся? – усмехается командир. – Как ты представляешь советскую боевую машину на дорогах вражеского государства? Это же международный конфликт!
– Да мне похер это государство! – машет рукой бортмеханик и направляется к самолету.
– Вы это о чем товарищи? О чем вы? – вмешивается в разговор замполит.
– Сейчас увидишь, – ухмыляется командир. – Такси будет подано.
Не прошло и минуты, как с металлический скрежетом в хвостовой части самолета медленно, подобно челюсти огромного крокодила опустился пандус. Послышалось урчание двигателя, и по пандусу на белый свет из нутра самолета выкатилась малая боевая машина пехоты.
Похожая спереди на маску Дарт Вейдера из «Звездных войн», эта машина имеет четыре колеса на толстых шинах, плоскую башню с малокалиберной пушкой, пулеметом и ракетной установкой на четыре реактивных снаряда.
В машине открывается бортовая дверь.
– Садитесь! Прокатимся! – слышится голос бортмеханика.
– Это правильное решение! – машет кулаком в воздухе замполит.
Кожура первый направляется к машине.
– Назад, воин! – останавливает его замполит. – Вы все трое бойцов остаетесь здесь для охраны советского самолета! Охранять советское имущество, как самое дорогое, что есть! Наш самолет – это территория СССР. Стоять тут как на границе Родины. Следить в оба и стрелять, что ни попадя! Я с экипажем уезжаю в город. Мы там покажем этим американцам, как мы тут и что и зачем! Мы им покажем, как надо обращаться с советскими гражданами!
Он пытается забраться в машину, но ему мешает длинный гранатомет. Он снимает это грозное оружие с плеча и передает Кожуре.
– Держи, боец!
С этими словами он скрывается внутри машины. За ним следует командир экипажа и второй пилот. Машина взревела двигателем, выпустила густое облако выхлопного газа в нашу сторону, рванула с места и вскоре скрылась из виду.
– Смылись, – процедил Роман. – А нам тут сидеть в этой дыре.
– А мы хорошо посидим, – ухмыльнулся Кожура, положил гранатомет на землю и подобрал бутылку водки. – Сообразим на троих?
Я и Роман выражаем молчаливое согласие.
Устроились мы, рассевшись прямо тут же на траве неподалеку от самолета, и достали из вещмешков закуску. Вместо стаканов под водку Кожура приспособил половинки матрешек.
– А может, американца позовем? – предложил я.
– Еще чего! – возразил Кожура. – Обойдется. Водки мало. Давайте за нас. Чтобы все у нас было о кей!
Выпили, закусили сухим пайком. Налили по новой и снова закусили на этот раз плотно и продолжительно.
– Хорошо сидим, – довольно произнес Роман и погладил себя по брюху.
– Да, неплохо, – согласился Кожура. – Но Валера сегодня молчаливый какой-то? Ты чего, Валера? Скажи, что-нибудь. Давай, тост. За что выпьем в третий раз?
– Третий тост за любовь, – ухмыльнулся Роман и выдавил из бутылки остатки водки по матрешкам. – Давай, Валера. Скажи нам, что-нибудь обнадеживающее про любовь.
– Любви не существует. Есть только гармония. Она правит миром, – убежденно сказал я.
– Любовь это и есть гармония, – поправил меня Кожура. – Воистину. И я верю в это.
– А я вообще ни во что и никому не верю! – заявил Роман.
– Как это? – выпучил на него глаза Кожура. – Как это можно ни во что не верить? Ты всегда такой был, или стал таким с тех пор, как в ту дыру свалился? Кстати, может, все же расскажешь, что ты там видел? Какой он там был этот викинг?
– Ничего не видел. Там темно было, – ответил Роман, и взгляд его превратился в лед.
– Как это ничего? Ты же там долго сидел. И молчал. Чего молчал-то?
– А что мне орать, что ли?
– Врешь! Ты там что-то видел. Что?
– Темноту.
– Какую еще темноту?
– Отстань.
– Я-то отстану. Но как же ты живешь без веры?
– Я предпочитаю знать, а не верить, – убежденно заявил Роман.
– А если не знаешь, тогда что? – продолжал допытываться Кожура.
– Тогда я предполагаю. То есть считаю это в какой-то степени возможным.
– И ты не веришь ни одному из людей?
– Не верю.
– И мне не веришь и Валерке?
– Я надеюсь на вас.
– Круто, однако! Вместо веры он надеется. Хотя…, – Кожура грустно вздохнул. – Может ты и прав по-своему. А я вот верю. Воистину. И в сумасшедшем доме я не притворялся. Там моя душа свободу обрела и слово вещее возымела. В сумасшедшем доме можно истинным быть, а здесь надобно, как все строем ходить и делать, как все. А я верю, что создатель всего есть и он внутри нас. Но мы не слышим его. А он любит нас, и я хочу выпить за эту любовь.
С этими словами он опрокинул водку в себя. Роман молча кивнул, и тоже выпил. Я присоединился к ним, затем откинулся на спину и погрузил взор в высокое небо. Там плыли безразличные к людской суете белые облака. Плыли, не зная границ между странами. Где-то они превратятся в темные тучи и прольются на землю…
Глава 19
АМЕРИКАНКА
Солдат спит – служба идет. Заснул я, как в черную яму провалился. Проснулся от толчка в плечо.
– Вертолет! – слышу возглас Романа.
Вскакиваю. На уши наваливается глухой пульсирующий звук. А вот и сам источник звука – штурмовой американский вертолет «Удав». Пролетел низко так над нами. Провожаем его настороженными взглядами.
Вертолет меж тем разворачивается и держит курс мордой прямо на нас. Мне это не нравится.
Вспышка по правому борту.
– Воздух! – успеваю крикнуть и бросаюсь ничком на землю. Взрывная волна катится по спине.
– Хана! – слышу сквозь грохот пронзительный вопль Кожуры.
Снова взрыв, и я врастаю в землю. Еще взрыв и еще.
Горячий ветер, пыль и песок на зубах.
Внутри закипает злоба.
Переворачиваюсь на спину, передергиваю затвор автомата. Вертолет проносится надо мною. Отчаянно выпускаю ему вслед длинную очередь. Тому хоть бы что. Пули для него, что горох для стенки, но я продолжаю нажимать на курок, пока не опустошаю весь рожок.
Вертолет уходит. Надолго ли? Вскакиваю, озираюсь, оцениваю обстановку.
Из обломков сарая, как кенгуру выпрыгивает американец. Он стремительно несется зигзагами по полю, падает, вскакивает, бежит на карачках, как собака и пропадает за дымовой завесой.
Самолет цел и невредим. А где Кожура и Роман?
– Эй! Где вы?!
– Тут! – слышу я в ответ.
Они выбираются из кучи металлолома возле сарая. Живы и здоровы. И когда только успели туда сигануть?
Подходят ко мне.
– Это война, – уверенно говорит Кожура.
Отсоединяю пустой автоматный рожок.
– Воевать будем, – недобро усмехается Роман.
Присоединяю к автомату полный рожок. Делаю это нарочито спокойно, а внутри горячей волной продолжает кипеть злоба и бурлящий протест ко всему происходящему.
Для чего я здесь? Чтобы бездарно подохнуть? Подохнуть, как собака? Да, ни за что!
– Валера! Валера! – будто сквозь вату доносится до меня голос Кожуры. – Ты-то что молчишь? Скажи, что-нибудь! Что будем делать? Что?