– Ну, ты и скажешь. Мое сердце предано делу Партии и народа, – торжественно заявил я. – Мне поверят, что я не шпион. И кроме того меня лично наградил сам товарищ Жуков. Я нахожусь под его покровительством.
– Жуков – это марионетка, – невесело усмехнулась Жанна. – Здесь работает система, безжалостная, как машина. Жукову сообщат, что ты шпион, который пытался проникнуть в ряды высшего руководства страны, и Жуков лично подпишет приказ о твоем расстреле. И вообще, здесь не верят никому. Здесь даже на самого Жукова есть досье.
– Извини, но мне пора, – я крутанул головой по сторонам. Василисы с компанией не было видно. Пока мы беседовали, они успели куда-то запропаститься. И где их теперь искать?
– Валера, постой, я помогу тебе скрыться. Я могу тебе сделать новый паспорт. У меня связи. А если захочешь, мы вместе поедем туда и пройдем в твой мир. Мне душно здесь. Я хочу вырваться отсюда, из этой страны, где всех заставляют ходить строем и одинаково думать. Я хочу..
– Как ты можешь так говорить! – возмущенно прервал я Жанну. – Ты еще недавно мне тут убежденно говорила о преданности Родине и верности идеалам коммунизма. А теперь ты готова предать эти идеалы? Так или не так? Вот так и у нас предатели этих идеалов все разрушили разом. Все, что завоевывалось народной кровью, строилось и приумножалось, растащили по личным карманам. Такую страну под откос пустили!
– Успокойся, мой герой, – она положила ладонь на мою руку. – Я не предавала идеалы. Но ты ворвался в мою жизнь подобно ветру с далеких океанских просторов, за которыми таятся неведомые берега. Ты принес мне лепестки цветов, растущих там, голоса птиц там живущих. Вчера ты пел песни из своего мира. Я запомнила. Там ветра летят, касаясь звезд, там деревья не боятся гроз…
Она замолчала.
– Океаном бредят корабли, там на самом на краю земли, – продолжил я.
– Вот и я теперь, как тот корабль, брежу этим океаном. Твоим океаном. Ты изменил меня в одночасье, – прошептала Жанна. – Все, что еще недавно казалось мне великим и бесспорным, теперь представляется мизерным до ничтожности. Ты раскрыл мне другие миры. Если ты погибнешь, то умру и я. Уходи, пожалуйста. Возвращайся в свой мир. Здесь тебе грозит смертельная опасность. Уходи, и пусть ты будешь далеко, но я буду знать, что ты жив.
Её голос задрожал. Она выронила сигарету.
– Да не волнуйся ты так. Все будет со мной хорошо, – попытался я успокоить её. – Да это правда. Я из другого мира. Но меня случайно сюда занесло. Если бы мне знать, как вернуться, то меня бы давно тут не было. Прости, но я не сказочный принц и не могу тебя забрать в свое королевство. Но если смогу, когда-нибудь забрать, то заберу. Обещаю. А пока буду жить тут, и чему быть, того не миновать.
– Дурачок, – она грустно улыбнулась. – Ты еще не понимаешь, куда попал. Здесь человек – винтик без гаечки.
– Как это без гаечки, – ухмыльнулся я. – Ты моя гаечка, а я твой винтик.
– Фу, как этот пошло, – она рассмеялась. – Ладно, может быть, я преувеличиваю в своих страхах, и все действительно будет хорошо.
– Конечно, все будет хорошо! – кивнул я и ободряюще улыбнулся. – Уже все хорошо!
– Ты мне позвонишь?
– Обязательно, когда у меня будет телефон.
– Я буду ждать, мой герой. Я готова ждать тебя всю жизнь.
– Товарищ Назаров! – послышался откуда-то издали взволнованный возглас товарища Здоровца. А вот он и сам семенит короткими ножками.
– Товарищ Назаров! А мы вас потеряли! Ну, нельзя же так! Я уже было хотел по местному радио объявлять вас в поиск! Здравствуйте, товарищ Ложкина! Так это вы, значит, украли нашего гостя.
– Здравствуйте, товарищ Здоровец! Как бы я хотела, чтобы этот гость украл меня и забрал с собой, – расплылась в улыбке Жанна. – Пока, мой герой.
Она поднялась со скамьи и ушла не оборачиваясь.
* * *
До обеда на обратном пути мы посетили планетарий и, уже было сани, понесли нас ко Дворцу Единения народов, где нам обещали показать нечто удивительное и необычное, но наша экскурсия прервалась звонком телефона товарища Здоровца.
– Да, да. Так точно! Есть! – начал он говорить непонятно с кем по-военному изменившимся голосом. – Все будет так, как сказали.
– Нам необходимо вернуться ко входу. Срочно, – сказал он, и сани, увеличив скорость, резво понеслись вдоль главной аллеи.
Выезжаем за пределы выставки. Сани останавливаются перед тремя крепкими хмурыми индивидами в серых костюмах. За ними шеренга из десятка серьезных ребят в черной униформе с калашами наперевес. Чуть поодаль серая машина-фургон и черный микроавтобус с тонированными стеклами
– О, блин. Да тут целый почетный эскорт, – бормочет Кожура. – К чему бы это?
Мы выходим из саней.
– Назаров? Кожура? Дуров? – спрашивает один из серьезных людей.
Молча, киваем.
– Руки вытянуть перед собой.
Мы подчиняемся, и наши запястья мгновенно сковываются наручниками.
– В чем дело? – дергается Кожура. – Вы кто такие?
К нам подбегают ребята в черном. Обыскивают, срывают награды и снимают ремни. Затем подхватывают под руки и волокут к фургону.
Глава 25
АГЕНТ ЦРУ
Я не споткнулся ни разу, но почему-то упал.
Не помню, в какой песне я слышал эти слова. Вспомнил их сейчас. Занесла же нелегкая в этот СССР. И зачем это надо было? Кому надо? Да, уж. Поток жизни не предсказуем. Вот он его новый поворот. Что он нам несет? По всему – ничего хорошего. Права была красотка Жанна, предупреждая меня об опасности.
Тусклый свет фонаря с потолка фургона. Мы сидим рядком вдоль борта на жесткой лавке. Напротив нас четверо конвоиров в черном. Сидят и следят за каждым нашим движением. Нас и конвоиров разделяет крепкая решетка.
Разговаривать запрещено.
Кожура поначалу пытался выразить возмущение, но получил хорошую зуботычину и затих, прикусив разбитую губу.
Мда, не ожидал я, что меня так быстро вычислят. Хотя, чего я ждал и медлил? Дурак. Если простая корреспондентка по своим каналам смогла разузнать обо мне практически все, то, что уж говорить о спецах щита и меча. Подобные задачки они, как семечки щелкают. Наверняка их ищейки уже в курсе, что в этой стране нет следов моего прошлого. И для них это значит только одно – я ставленник другого государства. Из этого следует, что я шпион. Другого объяснения они не приемлют. Именно это мне и предъявят. Так и есть. Жаль друзей своих, что в эту историю они вляпались по моей вине. Они-то здесь не при делах.
Возможно, что тут еще приплелись происки замполита Ломодурова. Не исключено, что этот скользкий тип, уже успел донести куда следует и выдать нас за угонщиков самолета. При этом, наверняка, приукрасил эти деяния, заявив о нашей возможной связи с вражескими спецслужбами, и теперь нас будут прессовать по полной, как врагов народа.
Здесь нет моратория на смертную казнь. Поставят к стенке, как пить дать. Не хотелось бы вот так закончить свое путешествие в СССР.
Машина резко тормозит. Лязгает щеколда на решетке. Открывается дверь фургона.
– Выходим по одному! – слышится зычный голос. – Первый пошел!
Первый с краю это я. Выбираюсь наружу. Озираюсь. Взгляд скользит по хмурым лицам бойцов из конвоя, упирается в угрюмые кирпичные стены по периметру тесного пространства. В стенах небольшие оконца с решетками. Над головой лоскут серого неба.
Рычит собака. Черная немецкая овчарка. Глаза холодно блестят. Я отлично знаю эту породу. В детстве у меня был такой же пес. Он был лучшим другом для меня. Я точно знал – если хозяину угрожает реальная опасность, овчарка немедленно бросится на его защиту. При этом собака не станет размышлять, во сколько раз соперник превосходит ее в силе или размере – бесстрашие «немца» почти легендарно. И я точно знал – им нет равных в выслеживании и поимке преступников.
Этот пес мне не друг. Я для него преступник.
Моросит холодный дождь.
* * *
В маленькой комнате под сводчатым потолком и серыми стенами без окон из всей мебели только стол, при нем стул, да табурет, накрепко прикрученный к полу. На столе объемная картонная коробка и лампа, которая слепит мне глаза.
Сижу на табурете. За моей спиной два дюжих конвоира.
За столом на стуле субъект мелкого роста, прилизан и сгорблен. Эдакая крыса в сером костюме.
– Фамилия? Имя? – спрашивает вкрадчиво.
– Назаров Валерий, – отвечаю.
– Это настоящие фамилия, имя?
– Настоящие. С рождения. Не менял.
Субъект подается в мою сторону, будто принюхивается, затем откидывается на спинку стула и складывает ладони-лапки на животе.
– Я старший следователь по особо важным делам комитета государственной безопасности СССР, – тихо произносит он. – Моя фамилия Разнарядков. Мне тут все всегда говорят только правду. А если кто-то пытается говорить неправду, то очень недолго. Вы меня поняли?
– Понял. Но прежде хотел бы знать, в чем меня обвиняют. Почему я здесь?
Разнарядков гадливо улыбается и кивает конвоиру.
Тот выходит и вскоре возвращается, вталкивая в кабинет человека. У него сплошной синяк во все лицо. Я с трудом узнаю в нем того самого полковника с танкового завода, который упек меня в психушку.
– Это он? – спрашивает Разнарядков и тычет тонким, как глиста пальцем в мою сторону.
Полковник смотрит на меня одним глазом. Второй полностью закрыт лиловой гематомой.
– Не слышу! Это он?
– Да, – едва слышно отвечает полковник.
– Как ты мог, будучи опытным воякой, способствовать проникновению на вверенный тебе режимный объект вражеского шпиона и диверсанта? – вкрадчиво спрашивает полковника Разнарядков. – Как ты мог затем отпустить его? Ты с ним заодно?
– Никак нет! – мотает головой полковник. – Я его не знал! Виноват! Я проявил халатность! Но я его не знал!
– Врешь, мерзавец, – ласково произносит следователь. – За сколько тебя купили?
– Я не вру! Я предан делу Партии и народа!
– Ты его знаешь? – спрашивает меня Разнарядков, мотая головой в сторону полковника.