– Я не знаю, насчет развала здесь, но по мне хорошо, что он хотя бы там развалился, – жестко заявил Роман. – Ничего хорошего в этом СССР нет. Нас тут чуть не кончили почем зря, и еще неизвестно, что с нами будет. Будет хорошо, если он и здесь развалится.
– Я согласен! – громко сказал Кожура.
– Эй, вы там! – послышался грозный окрик из-за переборки. – Базар прекратить!
Мы замолчали.
Аппарат качнуло, и у меня заложило уши. Похоже, что началось снижение. Через некоторое время моя задница ощутила толчок. По всему полозья машины коснулись какой-то твердой поверхности. Вскоре послышался лязг, кормовая дверь распахнулась, и в нее ворвался свет.
– Выходим! – послышалась команда.
Выбираюсь первым, озираюсь. Нас доставили из ночи в день на широкую бетонированную площадку. По периметру площадки под серым небом громоздятся хаосом всевозможных объемов какие-то гигантские сооружения. Здесь жесткие грани кубических конструкций, над ними и рядом с ними переплетаются гигантскими кишками какие-то трубы и громоздятся огромные шары.
Над всем этой фантасмагорией форм высится черная, как уголь-антрацит, чудовищных размеров башня без окон и каких-либо проемов.
Кожура и Роман, выбравшись на белый свет, также, как и я, топчутся на месте и настороженно осматриваются.
Наше короткое знакомство с окружающим пейзажем грубо прерывается толчками в спину. Конвоиры ведут нас к угрюмому серому зданию в три этажа с маленькими окнами, похожими на бойницы. Возле входа в здание нас встречает группа людей в военной форме.
– Товарищ Третий, все трое доставлены, – коротко докладывает подполковник одному из них с погонами генерала – майора.
– Почему не по инструкции? – спрашивает тот и окидывает нас взглядом маленьких глазок на толстой кабаньей морде. – Почему не соблюдается режим секретности?
– Так все равно скоро подохнут, – спокойно ответил подполковник.
– Инструкцию надо соблюдать, – жестко произнес генерал.
– Так точно, соблюдать инструкцию, – кивает подполковник. Конвоиры профессионально, будто фокусники, выхватывают откуда-то из недр своего камуфляжа черные мешки и накидывают их нам на головы.
Меня крепко подхватывают под руки и ведут куда-то. Ощущения мне знакомы. С мешком на голове я уже ходил.
Лязгают двери. Ступени лестницы вниз. Снова двери.
Останавливаемся. Затем слышится гул. Похоже, что едем в лифте. Долго едем. Выходим. Снова лестница. Лязг двери. Останавливаемся.
С головы снимают мешок. Вижу перед собой огромный, круглый в плане зал под куполом, сравнимым с цирковым. Пол в зале черный, как уголь антрацит. Посреди этой черноты четко выделяется красный круг метров пять в поперечнике. На нем стоит боевая машина пехоты «Харза-03». Ржавая рухлядь. Эта модель уже лет двадцать, как снята с производства. Возле неё копошатся несколько людей в серой униформе.
Осматриваюсь. Кожура и Роман тут же рядом и тоже крутят головами по сторонам. За нами стоят бойцы и подполковник. Группа военных во главе с генералом подходит к машине. Генерал о чем-то разговаривает с одним из людей в сером, затем вместе с ним подходит к нам.
– В общем так, подонки вражеского толка, – произносит он и недобро ухмыляется. – Наш советский гуманизм дает вам возможность стать первопроходцами. Вы будете участвовать в эксперименте и станете первым экипажем, который совершит перелет за тысячи километров отсюда методом энерго… Это, как его…
– Энергоинформационной трубы, – подсказывает человек в сером.
– Да, короче в трубу вылетите, – кивает генерал с недоброй усмешкой. – Перелетать будете вот в этой технике. В ней вы попадете на Камчатку. Обязательно попадете. Да.
Он коротко хохотнул. Военные тоже.
– Но вот в каком виде попадете? – продолжил он. – Вот в чем вопрос. Шанс, что попадете живыми один из десяти. Мы не собираемся в этом деле рисковать жизнями достойных граждан СССР, а тем более жизнями животных. Для роли подопытных собак подходите вы. Если останетесь живы, то станете героями, и гуманное советское правительство по достоинству оценит ваши заслуги. Возможно, что вас не расстреляют, а повесят. Вам все ясно, гниды?
Генерал говорил с удовольствием. Он явно наслаждался своей речью, пронизанной ненавистью и пренебрежением к врагам народа.
– Если эксперимент пройдет в штатном режиме, то это позволит нашим вооруженным силам мгновенно сбрасывать десант на головы врагов в любой точке земного шара и одерживать победы повсеместно.
– Разрешите вопрос, – подал голос Кожура.
– Валяй, собака вражеская, – кивнул генерал.
– Труба – это очень интересно, – вкрадчиво произнес Кожура. – Но хотелось бы знать, а на Камчатке нас будут встречать с хлебом – солью?
– Да, и с водкой. Еще есть вопросы?
– Есть. До нас кто-нибудь уже перемещался?
– В одиночку да. Это были собаки и обезьяны. Последний раз переместился убийца – сексуальный маньяк, приговоренный к вышке. Он остался жив, но сдурел и оглох. И у него теперь не стоит и никогда не встанет, – генерал и военные истерично загоготали.
– Хорошая перспектива, – кивнул Кожура. – А мы полетим натощак? Жрать охота.
– Обойдешься, – махнул рукой генерал. – Натощак это хорошо. Меньше шансов, что обдрищитесь.
Снова истеричный гогот.
– Весело тут у вас, – хмыкнул Кожура. – И это правильно.
– Хватит веселиться, – жестко произнес генерал, и его кабанья физиономия обрела серьезную монументальность. – Приступить к отправке экипажа!
Конвоиры подхватывают нас под руки, волокут к машине и заталкивают в нее через кормовую дверь. Мы снова уселись в рядок, только теперь уже на жесткой скамье.
Дверь за нами с лязгом закрылась.
– Внимание! Минутная готовность! – послышался громкий голос с тембром терминатора.
– Все будет нормально, все нормально, ребята, – забормотал Роман.
– Начинается обратный отсчет, – равнодушно сообщил все тот же голос. Десять, девять, восемь, семь…
– И да пребудет с нами сила Создателя! – взвыл Кожура
– Пять, четыре, три…
– Поехали, – шепчу я.
– Два, один…
Под ногами через железо проступил свет, как от электрической сварки.
– Старт!
Ледяной холод бьет в сердце. В голове, будто что-то щелкает, глаза погружаются в темноту, а вскоре я вновь вижу свет. Холод отступает. Впереди меня длинный световой тоннель. Я медленно иду по нему, не ощущая под собой опоры и чувствуя себя невесомым.
Короткий полет. Всем телом ощущаю соприкосновение с жесткой поверхностью. Лежу ничком. Пытаюсь приподняться, опираясь на руки, и чувствую на спине, что придавлен чем-то тяжелым. Пытаюсь освободиться. Кто-то мычит за спиной. Это Кожура. Он навалился на меня всей тушей. Выбираюсь из-под него. Вокруг сумрак. Свет едва пробивается через бойницы в бортах. Кожура встает на карачки и трясет головой. Рядом навзничь лежит Роман и медленно шевелит руками.
Сажусь на скамью. Озираюсь.
Где мы? Нас уже переправили? Так быстро?
Какая разница переправили, или нет. Главное, что живы.
– Никто не помер? – спрашиваю.
– Я не знаю, – отвечает Роман, поднимается и садится на скамью напротив меня.
– Высшая справедливость в этом мире заключается в том, что все смертны, – изрекает Кожура, продолжая стоять на карачках.
– А высшая несправедливость в том, что мы ещё живы, – ухмыляется Роман. – Но где встречающие? Где восторженные овации с оркестром?
Как бы в ответ на его вопросы за броней послышалась отдаленная отчетливая трескотня.
– Что это? – насторожился Кожура. – Это же стрельба.
Трескотня усилилась, а потом жахнуло так, что машину тряхнуло.
– Бля! – Кожура ринулся к кормовой двери и попытался открыть её. Хрен-то там! Она накрепко заперта снаружи. Впрочем, стоило бы удивляться. Враги народа должны сидеть за крепкими запорами.
Стрельба продолжается. Слышен грохот взрывов.
– Это не Камчатка, – уверенно заявляет Роман.
Кожура бьет в дверь ногами.
– Выпустите! Выпустите нас!
Снаружи послышались гортанные возгласы. Говорят что-то. Не по-русски.
– Слышите! Это чукчи! – уверенно заявил Кожура. – Или ненцы! Да, мы на Камчатке!
– Лучше бы это были алеуты, – подал голос Роман. – Аляска для нас всяко разно лучше.
Раздался лязг, и кормовая дверь распахивается. В отсек хлынул яркий дневной свет.
Кожура первый ринулся на выход.
Мы выбрались наружу и остолбенели. Над нами серое небо в дымах. Развалины домов вдоль улицы. На ней воронки от взрывов, битый кирпич и осколки стекла. Воздух жаркий, удушливый.
Перед нами четверо бойцов в пятнистом камуфляже с калашами наперевес. Все, как на подбор – чернокожие. Физиономии неприветливые, можно сказать людоедские.
Это явно не Камчатка.
– Рашен! – злобно вопит один из них и вскидывает автомат.
Раздумывать некогда. Промедление – смерть.
Сила, которая просыпалась во мне во время боев с прапорщиком Токовым, взрывается неудержимой волной.
Ухожу с линии поражения вниз и в сторону. Подсекаю противника с разворота круговым ударом ноги. Тот падает навзничь. Роняет автомат. Бью в горло на поражение открытой ладонью. Подхватываю оружие. Кувырок. Стреляю очередью. Двое падают, как подкошенные.
Остался один противник. Он пятится. Лихорадочно пытается передернуть затвор, затем бросает оружие и с громкими воплями убегает вдоль улицы.
Поднимаюсь.
На земле неподвижно лежат трое.
Кто такие? Куда мы попали?
Кожура и Роман стоят столбами и смотрят на меня так, будто увидели в первый раз.
– Это было круто! – восхищенно выдыхает Кожура.
– Что стоите! Подберите стволы! – приказываю я.
У одного из поверженных бойцов за поясом пара противотанковых гранат. Забираю их. Тоже пригодятся.
Мощный взрыв неподалеку заставляет нас упасть.
Вжимаюсь в землю. По ушам бьют звуки автоматных очередей. Вокруг зачавкало пыльными фонтанчиками.
Мы под обстрелом на открытом пространстве. Похоже, что нас занесло черт знает куда, в какой-то очаг боевых действия. Бьют из окон дома, что в сотне метров от нас.