– Помолвка – дело непрочное, особенно если существует лишь в воображении женщины, которая к тому же немного не в себе. Милая Агата страшится одиночества, она недавно развелась и была счастлива, что я не остался безучастен к ее страданиям.
– Агата хороша собой и очень богата, так что трудно предположить, что она может страдать от одиночества.
– Беда в том, что ее бывший муж, барон Вальдхаус, хоть и развелся, угрожает смертью всякому, кто посмеет занять место рядом с ней, по-прежнему считая это место своим. Тогда я этого не знал, но, признаюсь честно, я слишком люблю жизнь и не желаю рисковать ею таким образом. А главное, я повстречал Мари, и теперь ее улыбка для меня дороже всего на свете. – Барон поцеловал руку невесты, на которой блестел красивый, но совершенно заурядный сапфир, окруженный мелкими бриллиантиками.
Лотарь взял Альдо под руку.
– Спасибо за готовность помочь мне, дорогой друг, но нет хуже глухого, чем тот, кто не хочет слышать, и нет большего дурака, чем тот, кто решил ничего не понимать. Позволим им уйти, а сами пойдем и выпьем по стаканчику во славу... истины! Дверь перед вами, доброго пути! Мне очень жаль, Режий!
Как только нежеланные гости исчезли, двери, закрытые в вестибюль, распахнулись, и там опять зазвучала музыка.
Альдо и Адальбер подошли к тетушке Амели и увидели, что она сидит в кресле в одиночестве.
– А где Мари-Анжелин? – спросил Альдо. – Танцует, конечно?
Но он ошибся. Негодующий голос План-Крепен раздался из-за кресла маркизы:
– Что у вас с головой, если вы задумали разрушить этот брак? Вам всегда нужно вмешиваться не в свое дело? Или вы влюбились с первого взгляда в эту розовую куропатку?
– Я? С чего вдруг?
– Потому что я вас прекрасно знаю! Ваша "великая любовь" к Лизе никогда не мешала вам иметь на стороне...
– Не будем продолжать, Анжелин! – вмешался Адальбер с широкой улыбкой. – Вернее, будем продолжать танцевать! Не знаю, знаете ли вы, что я король танго? Вы так прекрасны, что я боюсь беды для нас обоих! – продолжал он, увлекая План-Крепен чуть ли не силой в круг танцующих.
Другие пары заслонили их. Альдо, вздохнув, придвинул табурет времен Людовика XIII к креслу маркизы.
– Что еще плохого я натворил?
– Подумай сам! Мы все недавно узнали, что ненависть между отцом и сыном возникла на почве спора из-за руки мадемуазель де Режий. Сегодня мы поняли, что мадемуазель предпочла Карла-Августа – возможно, из-за замка Гранльё, – а ты, рыцарь без страха и упрека, являешься в больших сапогах и с самыми добрыми намерениями готов растоптать этот "счастливый союз", как говорили в старину. А что это значит? Это значит, что Мари де Режий свободна для Хуго! Который, я думаю, появится здесь с минуты на минуту. Так, и куда же ты? – удивилась тетушка Амели, заметив, что Альдо встал с табурета.
– На кухню, попрошу чашку липового чая, выпью пару таблеток аспирина и лягу спать. Спокойной ночи, тетя Амели!
– Ты не можешь отправиться сейчас спать!
– Почему это? Я старый, усталый человек...
– Ладно, ладно! Ты пойдешь спать только после того, как потанцуешь еще раз с супрефектшей. Она осталась очень довольна вашим первым танцем, как мне призналась славная и милая госпожа Вердо. Скажу больше, Хуго может и не прийти. Он наверняка уже знает последние новости. А если он не придет, то План-Крепен будет понемногу меркнуть, как лампа, в которой убывает масло. Прежде чем уходить, проводи-ка меня к буфету, я что-нибудь перекушу. А то я чувствую, что меня оставляют силы!
У буфета к ним подошел хозяин, который начал с того, что выпил чуть ли не залпом два стакана подряд великолепного "Шато Шалон", достойного куда более вдумчивого к себе отношения, потом он оперся спиной на цветочную композицию, украшавшую буфет, и, воспользовавшись тем, что оркестр перестал играть, зычным голосом потребовал тишины и провозгласил:
– Дорогие друзья! Я приношу вам свои извинения за инцидент, которому вы стали свидетелями и который противоречит правилам гостеприимства, царящим в этом доме. Но у каждой семьи есть скелет в шкафу, история которого уходит в далекое прошлое. Это тот самый случай. Я прошу вас забыть о случившемся во имя дружбы, которая нас всех здесь объединяет. Еще раз прошу прощения и благодарю вас. А сейчас давайте выпьем все вместе за старинный дом, где мы счастливы принимать вас в этот вечер.
Буря оваций, реки шампанского и танцы возобновились с удвоенным пылом. Смех, веселье, счастливое опьянение, и одна только План-Крепен становилась все сумрачнее. Время шло, а тот, кого она ждала, не появлялся, и она уже не скрывала своего разочарования. Альдо и Адальбер вновь и вновь приглашали ее танцевать, но на лице ее появилась дежурная улыбка только тогда, когда к ним подошла мадемуазель Клотильда, села возле госпожи де Соммьер и принялась обмахиваться пригласительным билетом, оставленным кем-то на кресле.
– Я предпочла бы получить совсем другой сюрприз на наше трехсотлетие, – вздохнула она. – Этот тип, обосновавшийся в Гранльё, еще попортит нам нервы! Лично я с его появлением не смогу спать спокойно!
– Он так опасен?
– Трудно себе представить, до какой степени! В те времена, совсем недавние, впрочем, когда он приезжал сюда в качестве гостя бедняжки Изолайн – я знаю, что ее уже нет на свете, и умерших мы должны чтить и молиться за них, – он и тогда уже вел себя как хозяин, а вовсе не как гость. Так что же будет теперь?
– А как к этому относилась старая графиня? Кажется, здесь все любили ее за добосердечие и благородство?
– Да, так оно и было. Гость был для нее особой священной, но она стала единственной, кто умел не только держать в руках хозяйство, но и фон Хагенталя на значительном расстоянии. А несчастная глупышка Изолайн была от него без ума.
– И часто он приезжал сюда?
– По счастью, нет. Только с Изолайн, своей любовницей, по-другому ее никак не назовешь. Но они предпочитали Париж, им было удобно оставлять Гвендолен жить у бабушки. Девочка ее обожала. И я никак не могла понять, зачем гувернантке понадбилось увозить ее среди зимы на север Англии к своей родне, которую девочка знать не знала. Куда естественнее было бы оставить ее в Гранльё, где бабушка не могла на нее надышаться.
– Но ведь бабушка в самом скором времени поехала в Париж и была там убита. Хотим мы того или нет, но все это вместе наводит на размышления, – вздохнула маркиза.
– Безусловно. Но доказательств все-таки нет. Видит Бог, полиция работает очень добросовестно, но в чем можно обвинить Хагенталя, если нет реальных улик? Тем более что именно в это время несколько достойных доверия людей видели его в Вене.
– А Хагенталь навещал когда-нибудь в Грансоне своего родственника, который был крестным отцом его сына?
– Зачем ему это? Я не была знакома со старым дворянином, его знал Лотарь. Он жил словно бы в другом времени, и мне кажется, что Хуго унаследовал от него не только дом и имя! Думаю, ваш племянник рассказывал вам о нем. Ведь он, кажется, был у него незадолго до его смерти?
– Да, рассказывал. Альдо был тронут до глубины души. Старому дворянину не давало покоя давнее преступление, и прежде чем отдать Богу душу, он хотел, по старинному обычаю, вручить выкуп за пролитую кровь. А его крестник живет теперь в Грансоне?
– Скорее, я думаю, он там бывает время от времени. Лотарь знает о нем гораздо больше. Сами понимаете, я не вмешиваюсь в мужские дела.
– Попрошу Альдо поговорить с вашим братом. Вы совершенно правы: эти господа не любят, когда в их дела вмешиваются женщины, – вздохнула маркиза.
Маркиза была довольна своим разговором с Клотильдой, но пока не считала нужным, чтобы милая Клотильда, к которой она прониклась искренней симпатией, знала, что и она тоже полноправный член "команды" своего племянника, как называла их дружную компанию Лиза.
Она скажет, но позже. Непременно скажет. Маркиза, неизменно восприимчивая к флюидам дома, в этом замке чувствовала себя прекрасно и была благодарна милой Клотильде, которая с таким тактом смягчала резкий характер брата. Если быть честными, то пребывание в этом старинном доме без нее можно было бы назвать неприятностью, без которой все охотно бы обошлись. Но благодаря Клотильде гости чувствовали себя великолепно.
Танго, которое танцоры повторили дважды, закончилось. Адальбер усадил немного запыхавшуюся Мари-Анжелин на место. Настроение у нее было хуже некуда.
– Что случилось? Что опять не так? Вы не любите танцевать танго, Мари-Анжелин?
Мари-Анжелин, подбирая шпильками выпавшие из прически волосы, с негодованием взглянула на Адальбера.
– В таком стиле не люблю точно! Странно, что мы оба остались живы! Меня то распластывали по паркету, то сворачивали, как блинчик!
– Так танцуют в Буэнос-Айресе. И вы, наверное, заметили, что мы своей манерой никого не удивили. Напротив! Были и другие пары, танцующие так же, и нам даже аплодировали. Поговорите насчет танго с Альдо. А где он, кстати? Наверное, повел супрефектшу на террасу?
– Нет, его партнерша вернулась и сидит между двумя старушками. Может быть, он...
– Ничего подобного! – сразу же вступилась План-Крепен. – Он пошел за освежающим напитком для своей дамы, она точно в нем крайне нуждается, если он обращался с ней, как и вы со мной, Адальбер.
– Я виноват, но я исправлюсь! В следующий раз вы будете танцевать со мной милый английский вальс.
– Если следующий раз случится.
– А вот и Альдо! Но у него престранное выражение лица.
– Супрефект не одобрил, что его жену держат за бродяжку из Буэнос-Айреса.
– Довольно говорить глупости, План-Крепен, – шепнула сердитой компаньонке маркиза. – Что-то случилось.
– Где ты был? – поинтересовался Адальбер.
– Говорил по телефону. С Ланглуа.
– Так поздно?!
– Сейчас только одиннадцать, и он сам только что поговорил со своим коллегой из Брюсселя. Примерно два часа тому назад произошло весьма печальное событие.
– А можно без предисловий, прямо к делу! – поторопил Адальбер.