и. Я признательна ему за помощь, но больше мне сказать ему нечего. У кого браслетка – понятия не имею. И можно сколько угодно говорить, что это ценная вещь, имеющая огромное значение для истории литературы. Я понятия не имею, где она…»
– Серж, я хотела бы поговорить с Наталией, – отчеканила Павловская, гневно сверкнув изумрудными глазищами. – И вопрос я адресовала именно ей. Пожалуйста, не заставляй меня сомневаться в твоих умственных способностях и знаниях правил приличия.
– Конечно, мой ангел, – преданно пробормотал мужчина. – Прости меня!
Наталия пожала плечами:
– Ангелина, я, правда, не знаю, чем могу вам помочь. По сути вопроса мне особо рассказывать нечего. Сына задержали по подозрению в убийстве. Я выяснила, что ему в машину подбросили антикварные украшения. Однако родители убитого парня рассказали: украли больше вещей, чем нашли в машине. Мой сын – не убийца. Я думаю, постоянно анализирую – кто мог его подставить? Он журналист у меня. Но вроде в последнее время никаких потенциально конфликтных тем не брал. Решила, что дело может быть в исчезнувших украшениях.
Ангелина закивала:
– Бесспорно, в них. Я думаю, очень многие люди пошли бы на все, чтобы заполучить талисман самого Михаила Булгакова. Это раритет, культовая вещь. И браслетка всегда приносила Булгакову удачу. Схватить удачу за хвост! Об этом все только и мечтают! Конечно, обладание таким раритетом было бы кстати всем, кто профессионально изучает творчество Булгакова. Соколова Юлия Михайловна, Савельев Петр Васильевич, Сикорский Александр Леонидович… Я могу перечислять имена коллег еще долго! И это неудивительно. Из всех писателей Булгаков внес наибольший вклад в развитие литературы и драматургии. Он гений!
Наталия вздохнула. Странные все-таки люди ее новые знакомые. Чем больше с ними общаешься, тем сильнее подозрения на их счет.
Этот патологически влюбленный в Ангелину Сергей Петрович ради своей пассии готов на все. А у нее тоже явно не все дома. Превратила квартиру в музей Булгакова. Считает, что вокруг полно желающих заполучить этот артефакт – причем любыми способами. А ведь на самом деле мир – это зеркало, в котором каждый видит свое отражение. Весь этот длинный пламенный монолог, который Павловская только что выдала, на самом деле свидетельствует о другом. О том, что вот именно Ангелина, как никто другой, оценила бы браслетку и не церемонилась бы, чтобы ее заполучить…
– Ма, я пришел! Я голодный, – зазвенел в прихожей веселый мальчишеский голос. И вот уже в дверном проеме показалась коротко стриженная голова с такими же ярко-зелеными, как и у матери, глазами. – У нас есть еда?
Ангелина недовольно нахмурилась.
– Миша, ты что, не видишь, я занята! Если ты хочешь покушать – сходи в магазин и приготовь обед! Здесь такие новости! Возможно, найдена браслетка Булгакова, а ты мне говоришь о какой-то еде!
«Миша. В честь Булгакова? – мысленно отметила Наталия, и сердце противно заныло. – А что если мой Димка тоже голоден? Как кормят в СИЗО? Впрочем, как там могут кормить – хреново, естественно! Эта Ангелина не понимает своего счастья…»
– Михаил Афанасьевич – гений. – На лице женщины появилось мечтательное выражение. – Наталия, обещайте, что сделаете все для того, чтобы его браслетка была найдена.
Наталия уже собиралась выпалить, что при всей своей любви к Булгакову для нее теперь важнее всего вытащить своего сына из камеры. И она согласилась приехать лишь по одной причине – чтобы узнать, мог ли кто-нибудь из тех, кто изучает творчество писателя, работает в музеях, пишет диссертации, – мог ли кто-нибудь из этой среды быть причастным к убийству Тима.
В принципе, на последний вопрос ответ уже получен – да запросто. И ее новые знакомые – первые подозреваемые в этом списке. То, что они охотно пошли на контакт, в качестве алиби рассматриваться не может. Очень часто у преступников сдают нервы, и если у них есть возможность оказаться рядом с расследованием – они такой возможностью охотно пользуются.
Так что можно больше не терять время на пустые разговоры, лучше заняться поиском доказательств.
Наталия собиралась выпалить все это, но ее отвлек звонок сотового телефона.
– Наташ, у меня плохие новости. Мне звонил следователь. Дима не прошел проверку на детекторе лжи. Семенов продлил ему срок содержания под стражей, – печально сказал Леня. – Я не знаю, почему он не прошел проверку. Буду еще выяснять детали…
Сын не прошел проверку на детекторе лжи?
Что это значит?
Он – убийца?
Нет, невозможно!
Просто этот дурацкий детектор, наверное, сломался, его данным нельзя доверять.
Господи, как же не везет в последнее время бедному Димке!
Глава 3
Любовь Белозерская-Булгакова, 1925 год, Москва
– А это чья такая толстая жопка? Чья это такая красивенькая сладенькая жопочка?
Мишина ладонь нежно хлопает меня пониже спины, и я заученно бормочу:
– Это Любина жопочка.
Теперь уже мой черед хлопать Мишу.
– А это чья худенькая крепкая жопка?
Миша притворяется спящим, но его губы невольно расплываются в улыбке, длинные ресницы дрожат.
Мне нравится его лицо – выразительное, с пронзительными синими глазами, мгновенно берущими в плен женскую душу.
Мне нравится его тело – сильное, неутомимое, ненасытное. Мы можем день не выходить из постели, лаская и целуя друг друга.
И все-таки, конечно, я просчиталась, выйдя замуж за Мишу. Не такого мужчину мечтала я видеть рядом с собой! Даже наши коты[7] обладают большим характером, чем Мака[8]. Если котов не покормить – не беда. Выскочат они через форточку на улицу и были таковы, найдут себе еды, не пропадут. Если не покормить Мишу, то он натурально погибнет. Как-то я забегалась, сначала пошла к доброй моей подруге на чай, потом встретила знакомого журналиста, потом надо было уже идти к портнихе. Вернулась вечером, и что же? Мака сидел (точнее, лежал на кровати со страдальческим лицом) голодный! А ведь под носом у него стояла тарелка с бифштексами, и чаю можно было бы тоже легко согреть.
И так – во всем.
«Любанга, где моя сорочка?»
«Любочка, ты куда положила мои бумаги?»
«Ох, Любушка-голубушка, прости, денег нету, гонорар не выплатили».
Он – просто бедный мальчик.
Мальчик, мальчишка – не мужчина.
А мне надобен мужик, чтоб в кулаке меня держал, чтобы как глянул – у меня сердце в пятки падало.
Но только что-то никто, похожий на такого мужчину, мне не встречался. Пришлось окрутить Маку.
Конечно, если бы не нашел он для нас сначала комнаты, а потом квартиры, ничего у нас с семьей не сложилось бы.
У меня в Москве – полкомнаты на птичьих правах у родственников. Долго там оставаться было нельзя, и так косо поглядывали. Я, когда спрашивала позволения у них остановиться, говорила: «На месяц только, мне бы с Не-Буквой развестись, а потом болгарин мне мой вызов пришлет, и я опять уеду за границу».
Развод мне Не-Буква дал быстро.
В принципе, жилось мне с ним плохо. Журналист, получал он мало, иногда нам натурально приходилось голодать по несколько дней. Муж писал в Париже для эмигрантских газет, я в кабаре танцевала – русская балетная школа, которую я окончила, в Париже ценилась высоко. Потом перетащил меня муж в Берлин. Сказал, работа у него там, деньги. Я не верила – так он мне шубку подарил, диковинную. Сказал – дорогая, любимая, вот тебе шикарный подарок, редкий ценный мех. Я подумала и согласилась: а может, и правда не врет и жизнь свою устроил. Шубка та через три недели стала лезть, аж жуть, и с черной сделалась вся отчего-то буро-зеленой. Работы в Берлине, конечно, никакой у мужа не оказалось, опять жили впроголодь. Да еще и еда эта немецкая гадкая – суп из пива, капуста тушеная с сосисками. Русский человек на таком питании долго не выдержит!
К счастью, пока Не-Буква бегал в поисках места, подвернулся мне один болгарин. Женатый, правда, но закрутилось у нас. Он обещал: разведется со своей немкой, меня в жены возьмет и увезет к морю. А у него там свой огромный дом с белыми колоннами.
А тут Не-Буква как раз в Москву подался. Письмо мне прислал: в Москве нэп, всего вдоволь, красные уже дворян не убивают.
Я в Москву тоже рванула: развод оформлять. Не-Буква быстро меня отпустил. Я даже обиделась – ревновал меня африкански, а тут на пару месяцев уехал – и влюбился в другую, чистый срам!
Мы развелись, я письмо от любовника получила.
Только никакого вызова не случилось – прощался он со мной, навсегда бросал.
Конечно, поплакала. Теперь уж точно за границу выехать не удастся: не с кем, не к кому!
Не-Буква старался, как мог, судьбу мою устроить, то с журналистом познакомит, то с писателем.
Серьезно только Булгаков загорелся.
И я обрадовалась: не старый еще, видный из себя, печатается, пьесы его в театрах идут, и я при нем буду как сыр в масле.
Все оказалось иначе, конечно.
Пишет он неплохо, спору нет (хотя и не Достоевский он, и никогда не станет им).
Но вот устраиваться хорошо не умеет.
Я бы ушла, если бы было к кому.
Впрочем, все еще может измениться. Надо только следить за собой, бывать на людях. Вырваться от Мишиных сорочек и обедов…
– Придется пойти мне к Таське, – пробормотал Мака, обнимая меня за талию. – Сегодня же вот решусь и отправлюсь!
Прижимаясь к нему, я улыбнулась.
Бывшая жена недавно швырнула ему в лицо журнал с первой частью «Белой гвардии».
Мака начинал писать эту вещь, еще когда жил с Тасей, и, должно быть, обещал посвятить роман именно ей.
Татьяна Николаевна открыла журнал и прочитала: «Любови Белозерской-Булгаковой». Ну и кинула журнал Маке, и выгнала своего бывшего мужа в шею.
Роман-то Мишин в печать взяли, а вот гонорар не выплатили.
Мака говорит: есть у Таси чудесная золотая браслетка, он ее как наденет – все проблемы мигом решаются.