— Граф неспроста запретил к нему прикасаться. Ты непременно должен выяснить, какие сведения там таятся, — высказалась по этому поводу гораздо позже Ника, узнав о разговоре. — Что, если тогда для нас многое прояснится?
Эльбер так и поступил, нарушив запрет Ютена почти не колеблясь. Правда, его познания в языке Побережья были достаточно невелики, письмена он читал с изрядным трудом. Но, к его удовольствию, автор манускрипта не поленился снабдить свои описания подробными иллюстрациями. Ознакомившись с ними, Эльбер почувствовал, как кровь буквально стынет в его жилах…
— А ведь я настоятельно просил тебя не совершать опрометчивых поступков. Ты не послушал меня…
Англичанин вздрогнул. Он увлекся и не заметил, как Ютен приблизился к нему со спины.
Пергамент же в его руках не рассыпался, но вспыхнул холодным голубоватым огнем и превратился в пепел, медленно просыпавшийся меж пальцев на беломраморный пол хранилища.
— Так вот какую участь ты мне уготовил, Ютен! — в ярости воскликнул Эльбер. — Ты — сумасшедший! Ты не служишь Элгону — он запретил человеческие жертвоприношения!
Граф и бровью не повел.
— Я никогда не утверждал, что поклоняюсь Элгону. И что кому бы то ни было служу, кроме тебя. Но ты недостоин своего дара, что прискорбно. Тебя необходимо улучшить, как и указано в манускрипте… который, впрочем, теперь исчез, а ведь он существовал со времен Ваофула, прямым потомком которого я являюсь через Тумарси. Мне жаль, Муонг.
Для Белого Воина было очевидно: надо спасать себя любой ценой, и чем скорее — тем лучше. Он бросился на графа, стоящего у него на пути, и нанес ему удар в челюсть. Ютен не удержался на ногах. Падая, он издал какой-то странный звук, похожий на тонкий свист, и в тот же момент на пороге возникли двое слуг, как две капли воды похожие на Йорсуата.
Эльбер осознал, что обречен.
— Послушай, где Эльбер? Не могу его отыскать… — Ника, нахмурив брови, вошла в покои Ютена.
Хозяин Асингалека сидел возле камина в причудливом кресле с высокой резной спинкой. Не удивившись приходу девушки, он не встал ей навстречу, продолжая задумчиво смотреть на пляшущие язычки огня.
— Готовится к таинству, — ответил он.
— Я хочу его видеть.
— Нет. Все великое совершается в молчании и уединении. Сейчас ему нельзя отвлекаться на бренную суету. Что, право, так тебя взволновало? Он жив и здоров, не сомневайся. Через три дня все братья соберутся в замке, я только их и жду, чтобы совершить ритуал. Их семеро, вместе со мною восемь, священное число. Но ты тоже будешь допущена, — заявил Ютен так, словно делал Нике величайшее одолжение.
— Что с ним будет?
— Для начала необходимо прояснить его внутренний взор и освободить от тягот земных страстей, того мусора, который точно гири на его ногах. Истинному иллюминату, а наш общий друг таковым и является, не нужно почти все из того, что почитается обычными людьми за благо. Знаешь… да ты сядь, Ника. Подвинься ближе к огню. Так вот, судя по тому, что я слышал о Мбонго, они ныне весьма слабы. А прежде, и в других племенах это еще сохранилось, все мужчины проходили суровые испытания, от коих иные погибали, но те, кто оставался жить, становились действительно непревзойденными воинами, гордостью Черных Королевств. Сейчас жалкая раскраска заменила шрамы, выжигаемые на телах каленым железом. Ну а вожди, что с ними? У каждого — по десятку жен, небывалое святотатство, ибо вождь должен быть чист и не осквернять себя плотскою любовью.
— Любовь не способна осквернить, — возразила девушка.
— Способна, ибо уподобляет человека скоту. Великие жрецы высших степеней посвящения были евнухами! — брови графа сурово сдвинулись. — Свою жизнь они проводили в молитвах, а не в утехах с женщинами, и им давалось Откровение — им, для которых земной свет заменялся светом вечности.
— В каком смысле? — холодея, спросила Ника.
— В самом прямом, — пояснил Ютен таким тоном, словно был донельзя утомлен ее бестолковостью. — Помимо всего прочего, им выкалывали глаза.
Девушке поплохело. Если все, о чем говорил граф, относилось к Эльберу, англичанину оставалось только от души посочувствовать.
— Элгон не был ни евнухом, ни слепым, — снова возразила она. — Это не помешало ему стать жрецом и… иллюминатом.
— Ошибаешься! Он мог достичь гораздо большего и заново создать Побережье, а вместо того нелепо и бесславно погиб… Ника, я понимаю тебя. Но цель, которую я преследую, настолько велика, что ее осуществление требует идти до конца, не оставляя места малодушию.
— Еще бы, — язвительно заметила девушка, — что тебе колебаться? Речь идет не о тебе, так что и сожалеть особенно не о чем.
Темнокожий граф печально вздохнул. Даже в эту минуту он не походил на безумного изувера, жаждущего чужой крови. Тонкое, аристократически красивое, умное лицо, в котором столь идеально сочетались черты представителей Юга и Севера… Но для Ники оборотни, что пребывали у Ютена в услужении, представлялись более человечными, нежели их господин.
— Я знаю, что ты хочешь сказать, Юген. Спасение многих ценой страданий одного…
— Не многих, а лучших, — терпеливо поправил граф. — Среди которых, между прочим, найдется место и для тебя. Когда опасность минует, обновленный мир ляжет у наших ног, и мы начнем все заново. Ты веруешь в бога, Ника? Так вот, мы сами станем богами. Имея в своем распоряжении иллюмината, для нас не останется нереального. Ты совершила великий подвиг, доставив его в Асингалек. Более не тревожься: все остальное я довершу сам. Боги бессмертны: не ты ли столь жаждала вечности? Так вот, ты ее получишь. Ты, вместе с еще восемью избранными.
— Из коих ты — величайший, Ютен, не так ли?..
— Для меня не важно, кто величайший. Впрочем, ты права.
— Все? — спросила Ника, поднимаясь.
— Подожди. Нет, это не все. Дай мне закончить…
Темнота, полная темнота…
Белый Воин, ничего не видя, обнаружил себя лежащим ничком на каменном полу. Он с трудом сел — голова кружилась, кажется, его ударили чем-то тяжелым. Борясь со слабостью, он поднялся и, вытянув руки, попробовал определить, что его окружает. Быстро сообразил: он в каменном мешке с шероховатыми влажными стенами.
Сразу же дал о себе знать его неодолимый страх перед темнотой и замкнутым пространством. Впечатление довершало то, что он тут же, едва пошевелившись, услышал металлический лязг. Ощупав себя, Эльбер уразумел: на него надели ошейник, приковав цепью к кольцу в стене. В точности так же, как когда-то в Риме. Кошмар повторялся во всех подробностях.
Эльбер не сразу решился прикоснуться к лицу, чтобы узнать, не ослепили ли его? Когда все же сделал это, то испытал облегчение — глаз его пока не лишили. Но это не спасало. Мрак в сочетании с ограниченным пространством представлялся англичанину олицетворением смерти. Мрак — это то, чего не пробьешь кулаком, с ним нельзя бороться.
Гортань сжалась до размеров соломинки, он начал задыхаться, заметался из угла в угол, точно зверь в клетке. Легкие жгло огнем, Эльбер тщетно пытался вобрать воздух из страшной, невыносимо давящей темноты. Ужас зажал его в тяжелом кулаке, заставляя согнуться, преклонив колени, закрывая голову руками, а потом пронзительно, на пределе разрывающихся легких, закричать:
— Воздуха! Элгон, Сын Света, я умираю, помоги мне!
Белый Воин упал на пол. Кровь бешено стучала в висках.
— Ника… — прошептал англичанин на пределе отчаяния.
Эльбер глубоко вздохнул. Его душа покинула и замок Ютена, и вообще Румынию, переносясь за пределы границ и времени. Он снова был в Черных Королевствах, брел по поросшей ярко-изумрудной травой невиданной красоты долине возле озера, залитой рассветным солнцем, поднимающимся над сверкающими горными вершинами.
Рядом была Бара. Она выходила из воды и казалась невероятно юной, с рассыпавшимися по плечам огненным каскадом волосами…
— По-моему, нам больше не о чем говорить.
— Ника, я хочу, чтобы ты меня выслушала, — настойчиво произнес Ютен. — Мой родитель был самим олицетворением порока. Трудно в это поверить, но в те ужасные годы Асингалек каждую ночь содрогался от пьяных выкриков его приятелей, истерического визга шлюх, которых они вечно приводили с собой, воплей и стонов истязаемых ради жестокой потехи бедолаг, крестьян. Отец меня ненавидел; вообще он любил только себя. Когда умерла мать, в пьяном бреду он решил избавиться и от меня, чтобы я не вздумал прирезать его из-за денег, земель…
В ту ночь, узнав о его намерениях, я бежал из замка.
Стояла суровая зима, но я не чувствовал холода. Я бежал, не разбирая дороги, продираясь сквозь лес, задыхаясь и плача, и слезы сосульками застывали на моих щеках. Потом я подвернул ногу и упал; попытался встать, но боль была такой сильной, что я с воплем рухнул в снег и остался лежать, ничему уже не противясь и мечтая лишь об одном: поскорее умереть.
Постепенно холод отступил, я ощущал только покой и тепло. Если это была смерть, она представилась мне в самом милосердном из своих обличий…
Очнулся я в Асингалеке. Мое тело, в котором едва теплилась жизнь, обнаружил егерь; он-то меня и спас. Правда, я лишился отмороженной ноги. Но я неплохо владею изготовленным для меня деревянным протезом и хожу, почти не хромая…
Отец, к счастью, вскоре после этого случая скончался своей смертью, оставив мне немалое состояние. Его я решил использовать, чтобы преуспеть в Знании.
За тридцать лет я немалого добился. Я стал магом и вошел в сонм тайных правителей, в Братство Огня, даже не достигнув старости. Ведь мне нет еще и пятидесяти зим…
— Замечательно, — прервала его Ника. — И ты, мечтая о еще большей власти, отправил меня за иллюминатом…
Граф кивнул.
Девушка открыла рот, собираясь ответить, но не успела — ей помешал один из слуг.
Без зова явившийся, он что-то шепотом сообщил владельцу Асингалека.
— Все так и должно быть. Так что не мешай ему, — хмыкнул Ютен.
— Но, господин, если он создал целую долину и настоящее солнце, что помешает ему освободиться? — повысив от волнения голос, спросил слуга.