— Действительно, кто ты такой, Муонг? И кто причинил тебе такую ужасную боль, от которой ты до сих пор не оправился?
Он мрачно поднялся и молча пошел в хижину, где сразу же лег и закрыл глаза, отвернувшись к стене.
Ника решила на сей раз не сдаваться. Напрасно, что ли, она разбередила рану в его душе?
Девушка устроилась рядом с Муонгом и погладила его руку.
Тот не шевелился. Действуя более решительно, Ника вытянулась вдоль его тела, прижавшись к нему, и коснулась груди, обведя пальцем вокруг сосков, затем ее ладонь скользнула ниже, и она ощутила, насколько этот человек возбужден. То, что она делала, было Нике приятно, она себя не принуждала.
— Великий Змей, сколько усилий и какое унижение ради того, чтобы проникнуть в Город!
— А если… не ради Города? — прошептала она.
— Конечно, все дело в том, что ты всегда мечтала о таком мужчине, как я, видела меня во сне и полюбила с первого взгляда. И вообще сама судьба заставила тебя проделать такой длинный и тяжкий путь, чтобы обрести счастье со мной. До чего же романтично и трогательно! А еще ты очень-очень одинока здесь, испугана, тебя никто не понимает. И тебе холодно ночью на голом бамбуке, а как славно было бы согревать друг друга страстными ласками! Я все сказал, или у тебя приготовлено еще что-нибудь? — с убийственным сарказмом закончил он.
— Да, ты мой муж и должен сделать мне ребенка, как всем остальным твоим женщинам. Так гласит почитаемый тобой Закон! Ну так изволь его исполнить, если не способен быть просто мужчиной, желающим находящуюся рядом с ним женщину!
— Как Сын Змеи, я не могу с тобой спать, дорогая. Заклятие все еще действует, а я не склонен к мужеложству, так что ты опять промахнулась. Вот незадача-то, верно?
Идиотизм сложившейся ситуации рассмешил Нику, что изумило Муонга.
— Что это тебя так развеселило, Бара?
— Ох, замолчи, — проговорила она, смахивая слезы, выступившие на ресницах от хохота. — Не волнуйся, я больше не стану к тебе приставать, спи спокойно.
— Жаль…
«Нет, и после такого находятся люди, смеющие утверждать, будто это женщины непредсказуемы и сами не знают, чего хотят!..» — хмыкнула она.
3. Загадки прошлого
Следующие дни охота не задавалась. Мужчины преследовали буйвола, но он ушел в непроходимое болото.
Ники с ними не было. И она поддразнила вернувшегося ни с чем Муонга, заявив, что ему следует поостеречься: скоро она займет его место лучшего охотника, раз в ее отсутствие он и цесарки добыть не сумел. Девушка не ожидала, что он воспримет ее слова как оскорбление. Но так и случилось.
Муонг ей ничего не сказал, но по тому, как он вспыхнул и как заиграли желваки на скулах, Ника поняла, что перегнула палку. Он устал. А вместо поддержки услышал слова, еще больше укрепившие его мнение о женщинах, как о законченных и неисправимых стервах.
Не прошло и часа со времени его возвращения, как раздались тревожные звуки тамтама, собиравшие племя.
Муонг прислушался, потом устремился к центру селения. Ника, разумеется, тоже.
Выяснилось, что дело действительно серьезное: леопард-людоед напал на одну из женщин и загрыз ее.
Туземцы подавленно молчали.
— Хищника нужно выследить и уничтожить, иначе он вернется за следующей жертвой, — пробормотала Ника.
— Я пойду, — вызвался Муонг. Когда к нему шагнули трое воинов, он покачал головой: — Я пойду один.
Странно, но ему никто не возразил. Нике же сообщили, что лучший охотник волен так поступить; остановить его вправе только вождь.
Мвиру спросил что-то у Муонга, тот кивнул. Но девушка не поняла, что именно.
— О чем они? — спросила она у Аамили, той самой третьей жены Мвиру, которая считалась не совсем женщиной. Но Аамили не смогла Нике объяснить.
Муонг ушел, вооружившись копьем, и Ника с тревогой ждала его возвращения.
Что ни говори, человек против леопарда — не шутка. Это смертельно опасно даже для лучшего охотника племени. Девушке хотелось последовать за Муонгом, но она переборола себя. И все же от нарастающего беспокойства Ника не находила себе места.
Он явился на рассвете. Вернее — приполз. Муонг жестоко пострадал в схватке. Кровожадная кошка разорвала ему живот и шею; рана была такая глубокая, что через нее вываливались внутренности, грудь исцарапана страшными когтями. Мужчины, нашедшие его, осторожно подняли содрогающееся в конвульсиях невыносимой боли тело и отнесли к хижине знахаря Нганги.
Ника, едва услышав обо всем, примчалась туда же. Она увидела, как Нганга, сухонький старичок, обладавший, как говаривали, поразительными способностями в области чародейства, высыпал на шею Муонгу какой-то бурый порошок. И кровь, смешавшись со снадобьем, мгновенно остановилась и образовала плотный бурый валик вдоль глубоких царапин.
Затем Нганга описал вокруг раненого три круга, перепрыгнул через него и, наклонившись, припал к ране, словно что-то высасывая. Муонг застонал, но Нганга не отвлекался. Закатив глаза, он неожиданно оторвался от тела и плюнул. Вместе с кровью в его плевке обнаружился коготь леопарда.
— Я изгнал дух врага, — встав, торжественно объявил знахарь.
Мужчины племени многозначительно переглянулись.
Нганга подошел к костру и бросил туда какой-то предмет, который, вспыхнув зеленоватым пламенем, наполнил все вокруг чесночным запахом. Как только зеленоватый огонь исчез, старик вытащил обуглившийся предмет, вложил его в пустую косточку неведомого плода и засунул в рот исцеляемого. Муонг кашлянул, вздрогнул, вытянулся и затих.
Очевидно, дым усыпил его.
Нганга запел. И все, собравшиеся рядом, принялись подпевать ему, создавая мелодию, показавшуюся девушке зловещей.
Ника не выдержала и отвернулась. Запах горелого мяса подсказал ей, как использовал Нганга раскаленную железку.
Закончив операцию, он ловко зашил раны Муонга костяной иглой с продетой в ушко тонкой жилой какого-то мелкого животного, прочитал несколько загадочных заклинаний и удалился, препоручив пострадавшего заботам женщин. Поскольку запрет прикасаться и приближаться к нему беременным и кормящим женам никто не отменял, то выхаживать раненого предстояло Нике.
Ника опасалась, что Муонг не выживет.
«Его нечем даже перевязать!..» — злилась от бессилия она.
Но вот несчастный, лежа уже в собственной хижине, застонал, открыл мутные от муки глаза и попросил воды. И девушка, зная, что пить ему нельзя, слегка смочила его губы.
Муонг горел и трясся в ознобе.
Ника позвала Нгангу.
Осмотрев бедолагу, знахарь прищелкнул языком, что, по-видимому, должно было выражать надежду на благополучный исход, и удалился. Зато явилась Аамили. Ника так обрадовалась этому, словно жена Мвиру — ее лучшая подруга.
— Муонг не умрет, не бойся. А леопарда он убил. Вот, — Аамили протянула Нике кусок мяса, — я принесла тебе его сердце.
— Но Муонг не может это съесть, — возразила Ника, с трудом строя фразу на чужом языке.
— Съешь сама, ты ведь его жена, какая разница — он или ты? — удивилась Аамили, глядя на девушку как на дурочку.
Надо признать, раненый вел себя достойно: он стойко переносил боль, не жалуясь и ничего не требуя. Его состояние оставалось тяжелым. Ника, несмотря на заверения Аамили, боялась, что сердце Белого Воина вот-вот остановится. Но он упрямо боролся за жизнь. А девушка не отходила от него ни днем, ни ночью. Она использовала оставленные Нгангой снадобья, чтобы не дать ранам Муонга загноиться.
На пятые сутки старик-знахарь поманил Нику к себе в хижину. Тревожась за Белого Воина, оставленного в одиночестве, — вдруг ему что-то понадобится, а ее не будет рядом! — девушка приготовилась выслушать Нгангу. Она надеялась, что поймет из его речи хотя бы треть, и поразилась, когда старик заговорил на английском, медленно и коверкая слова.
— Учил Муонг, — пояснил он. — Я — его, он — меня. Так понимать друг друга.
Нике стало стыдно: она давно жила в племени, а говорила еле-еле. А тут старик овладел совершенно не нужной ему речью. Вероятно, ему помогли уникальные способности Детей Змеи к подражанию и идеальный слух.
— Муонг плохо здесь, — сказал Нганга, — надо уходить.
— Вы хотите прогнать его? — изумилась Ника. — Но почему?
Знахарь покачал головой.
— Прогнать — нет. Муонг — хорошо. Охота, ликембе — хорошо.
— Тогда в чем же дело?
— Рвать дерево от земли — умрет. В другой земле — нет, нельзя.
Растение, с корнем вырванное из родной почвы, почти всегда умрет, даже если его пересадить, так и человек не может вечно жить вдали от родины — вот о чем хотел сказать ей мудрый старик.
— Да, — согласилась девушка, — но он по своей воле не вернется домой.
— Муонг — сильный. Живот больно — терпеть, мужчина. Сердце — совсем плохо. Зверь рвать мясо, человек, — Нганга задумался, подбирая английское слово, не вспомнил, прижал руку к груди, — омвами. Бара понимает? — с надеждой спросил он.
Дикая кошка, в когтях которой побывал Муонг, искалечила его тело, но для него это не смертельно. Та боль, что причинили ему люди, гораздо страшнее. Они ранили его душу. Омвами — значит душа.
— Бара понимает, — потрясенно прошептала Ника.
— Нганга лечить — трава, огонь. Муонг — жить, Бара — жить. Омвами — нет, Нганга не способен.
Он умел исцелять тела, но там, где истерзана душа, был бессилен.
Девушка склонила голову, а старик снова задумался. Он должен был сказать теперь самое главное и не знал, как это сделать, используя известные ему слова.
— Доведу, — наконец, произнес Нганга. — Лес, мбонго — доведу. Мать, ребенок — доведу. Омвами — жить.
Ника мучительно искала подходящее определение, и тут ее словно озарило. «Лес любит нас…» Доведу — любовь, способная исцелить душу, спасти омвами.
— Да, — выдохнула она.
Знахарь обрадовался, часто закивал и закурил трубку, что всегда носил с собой. Хижина наполнилась горьковатым дымом мтупаегу.
— Бара уводить Муонг. Идти родина.