у — это ты удостоверил ее кончину?
— Допустим, ты прав. И что с того? Да, я сообщил Ишуму, что Гларии больше нет, — кивнул Осенняя Луна так, словно это ничего не значило.
— И… ты ничего от него не утаил? — почти шепотом осмелился Эльбер задать следующий вопрос. — Ее взяла Черная Смерть?
— Глария более не могла жить, — сурово произнес Таймацу. — В ней не осталось ничего, позволяющего продолжать встречать новые рассветы, кроме оболочки, наполненной ежечасным страданием. Когда угасли последние искры надежды, она покинула этот жестокий мир.
— Я тоже надеялся, до самой этой минуты, что она каким-то образом все-таки жива! — воскликнул Эльбер. — Араминта сообщила, что Глария в гробу лежала точно спящая, а не умершая!
— Такое иногда случается, когда тление щадит плоть, — заметила Ника. — Муонг… тебе остается смириться с тем, что Гларию нельзя вернуть. А кто такая Араминта?
— Дочь казначея Ишума, — объяснил Осенняя Луна. — Видимо, Эльбер говорил с нею сегодня. Она была очень привязана к Гларии, а Глария — к ней. Две одинокие души нашли друг друга. Путь Гларии — это путь служения чему-то или кому-то, нуждающемуся в ее участии и огне ее любви. Теперь же она там, откуда явилась. Круг замкнулся.
— Но ведь есть же какие-то колдовские способы проникнуть в иной мир! Таймацу научи меня… мне бы только на миг еще раз ее узреть, — губы Эльбера предательски дрожали, в голосе звенели слезы.
— Я не маг, — повысил голос островитянин. — Мертвые мертвы, и оставь их в покое. Исполняй лучше свой собственный долг и не грезь о недостижимом.
— Я иллюминат! — выкрикнул англичанин, и его зеленоватые глаза вспыхнули отчаянной верой. — Если понадобится… и если ты отказываешься мне помочь… так я вернусь к Ютену! Он получит то, чего хочет от меня, а я взамен обрету потерянное счастье. Он жрец! И он даст мне успокоение!
— С чего ты взял, будто он способен воскресить Гларию? — усомнилась Ника.
— А вдруг ему дана такая власть?!
— По-моему, ты окончательно обезумел, — сказала девушка. — Ютен не бог.
— Он ведает тайны древних колдунов!
— Успокойся. Такие решения нельзя принимать, когда в тебе все кипит, — Ника погладила пылающую щеку Эльбера.
Таймацу покачал головой. По его мнению, круглоглазый, посмевший так разговаривать с ним, своим Учителем, заслуживал самого сурового наказания, а не сочувствия. Он явно потерял лицо, позволив себе повысить голос и вести себя как истеричный ребенок, — разве что по земле не катался и ногами по ней не колотил.
За долгие годы странствий по миру Таймацу не сумел привыкнуть к манере некоторых людей подобным образом выражать чувства. Ни один островитянин старше трех-четырех лет не позволил бы себе такого. А, если бы все-таки и сорвался, то потом сгорал бы от стыда за недостойное поведение.
Сцепив руки за спиной, Осенняя Луна удалился. Он счел, что позже доходчиво объяснит Эльберу основы человеческого поведения.
Что касается Ники, кое-что во всем услышанном ее насторожило. Она тоже усомнилась в трагической гибели Гларии. Но, в отличие от Эльбера, воительница понимала, что проверить все довольно просто, и не используя колдовских ухищрений. Если точно не знаешь, лежит ли тело в гробу, так следует пойти и посмотреть, а не мучиться бесплодными догадками. Прежде чем обращаться к Ютену или к кому-то еще, надо вооружиться заступом и лопатой, выбрать подходящий момент и…
Пока же она, не придумав ничего лучшего, принесла побольше вина и к вечеру добилась того, что Белый Воин уже ничем серьезным озабочен не был. Он нечленораздельно мычал и в итоге заснул, опустив голову на руки, прямо за столом. Достигнув своей цели и временно избавив его от страданий и сомнений, Ника уложила бедолагу в постель, а уж потом принялась думать и сопоставлять услышанное: Таймацу определенно что-то скрывает, в его вроде бы прямых словах есть подтекст.
Устроившись рядом с Эльбером, Ника обняла его, нежно проводя ладонью по упрямому ежику на его голове; волосы отрастали медленно. После того ужаса, какой она пережила в замке Асингалек, когда Муонг едва не погиб, девушка отчетливо осознала, насколько он ей дорог.
— Ты предлагаешь мне стать гробокопателем? Осквернить могилу Гларии? Ника, да как ты додумалась до такого?!..
— Ты сомневаешься, — она пожала плечами. — Заверения Таймацу тебя ни в чем не убедили.
— Это дикость! Варварство!..
— Не хочешь, не проверяй, я тебя туда силой не тяну, Муонг.
— Небеса содрогнутся от подобного святотатства…
— Ну, за небеса ты меньше переживай, они как-нибудь на месте удержатся. Не обрушились же они на тебя, когда ты развлекался с Ликенион.
— Из-за тех развлечений вся моя жизнь рухнула. Тебе что, нравится играть роль палача?
— Вот, опять обиды, — вздохнула Ника, ведавшая, как болезненно Эльбер относился к ее намеренным или невольным оскорблениям — из-за этого у них вечно вспыхивали ссоры. — Поступай, как тебе будет угодно. Я-то рассудила, что ты тоже, в некотором смысле, покинул мир вазунгу, когда не сумел в нем остаться, но душу с телом не разлучил. Что, если нечто подобное стряслось и с Гларией?
— А если нет?
— Вот и разберемся. Если верить твоим словам, то ты ощущал ее присутствие. Ты до сих пор ее любишь!
— Я никогда не переставал ее любить, Ника! Я бежал от нее, бежал от себя самого, я пытался забыть, но — нет. Когда мы с тобой прибыли в Рим, я не разыскивал ее, сдерживался, убеждал себя, что между нами все давно кончено. Но недавно, уже после Румынии, мне приснилось, будто ночью она приходила, стояла рядом, а потом склонилась ко мне и поцеловала. Я… все чувствовал, а шевелиться или говорить почему-то не мог…
«Если бы такое было, я бы узнала, услышала, — подумала Ника. — Как же иначе, если я из ночи в ночь делю с тобой постель?» Она уже готова была высказать это вслух, но осеклась, так и не раскрыв рта. Если вспомнить, она и сама пару раз ни с того, ни с сего была будто одурманенная, и утром не сразу приходила в обычное бодрое состояние. С чего бы вдруг?! Опять штучки Таймацу, как и тогда, когда они с Эльбером здесь только появились? Но если так, для чего это Осенней Луне? Или у него есть какая-то тщательно скрываемая от них жизнь?
«Ох, как непрост узкоглазый друг…» — вздохнула она.
Загадки множились день ото дня, громоздясь одна на другую!
— Но, Ника, я не пойду раскапывать могилу, — произнес Эльбер. — Нет и нет! До такого я не опущусь.
«Пойдешь, — мысленно усмехнулась она, — куда ты денешься, приятель. Иначе сомнения тебя просто изведут».
Так все и случилось. Идея, поданная Никой, не давала Эльберу покоя, прорастая в душе его, как брошенное на благодатную почву зерно. Надо было выяснить правду, он устал от этих нелепых игр, недомолвок и бесплодных терзаний! То, что он так и не объяснился с Гларией, словно стояло между прошлым и будущим, между Эльбером и его даром иллюмината. Он не был способен двигаться вперед, пока прежняя жизнь камнем висела на его совести. Он полагал, что Глария предала его, оскорбив, а в реальности, когда та говорила жестокую речь, ее мудрое и верное сердце обливалось кровью.
Как же он был несправедлив к ней!..
Над Римом сгустились вечерние сумерки. На небе вот-вот должны были засиять звезды. Но до них нет дела Нике. Девушке впервые удалось незаметно подкрасться к Осенней Луне. Он с кем-то толковал.
— Как быть? Мне необходим твой совет, Призрак, — услышала Ника незнакомый женский голос. — Одно неосторожное движение с моей стороны, и он погибнет. Помоги, покажи… мне уже многое известно о травах и прочих важных вещах, ты меня всему обучил. Но с таким случаем я еще не сталкивалась, даже не пыталась вмешаться, если кто-то получал похожие раны.
— Если, как ты говоришь, кость давит на мозг, убери ее, вот и все. Ты справишься, Кейулани. Ты просто боишься, а страх — первый враг успеха.
— Бедолага — гладиатор, — вздохнула та, с кем говорил Призрак, — как и все остальные. Их жизни так насыщены…
— И так коротки.
— Неужели ты не придешь, чтобы показать мне подлинное мастерство? — умоляюще произнесла женщина.
— Приду, — помолчав, согласился Призрак. — Мне трудно отказать тебе. Сколько у тебя там еще людей?
— Немного. Двое. И они будут спать, — заверила она. — Тебя никто не увидит, и ты себя не выдашь.
— Хорошо, Кейулани. Ступай, — велел Осенняя Луна, заканчивая беседу; но женщина медлила, похоже, собираясь о чем-то еще спросить его.
Искательница приключений сделала шаг в сторону парочки, остро ощущая, что приблизилась к какой-то тайне, и желая рассмотреть незнакомку повнимательнее. Та была облачена в бесформенную одежду и закутана в плащ, полностью скрывавший ее фигуру. Однако Ника могла бы поклясться, что прежде видела это создание, требовалось только вспомнить, когда и при каких обстоятельствах. И тут она поняла: старуха, бродившая возле дома, вот это кто!
Голос собеседницы Таймацу не соответствовал ее преклонному возрасту. Скорее, он мог принадлежать куда более молодой женщине, хотя и был низок и глуховат.
— Как… он? — наконец, снова заговорила Кейулани. В ее вопросе было слишком много тревоги и любви, чтобы предположить, будто речь шла о ком-то ей безразличном.
— Ты сама видела, — отозвался Таймацу, — но я сожалею о том, что допустил это. Ты упряма, дитя.
Во второй раз он употребил обращение, менее всего подходящее для той, что, на первый взгляд, прожила чуть ли не сотню лет…
К слову, ее имя — Кейулани — Нике ни о чем не говорило, девушка впервые слышала его.
— Иди же, — с нажимом проговорил Осенняя Луна, — тебя ждут.
Женщина, опустив голову, не тронулась с места, словно замерев в нерешительности, потом склонилась над росшим возле самой дорожки розовым кустом.
— Он все еще здесь, — тихо сказала она. — И даже выбросил молодые побеги. Знаешь, как говорил о розах Эльбер? Однажды он заявил, дескать, они — это любовь, превратившаяся в цветы. Ты ухаживаешь за ними, поливаешь, а они только и делают, что дразнят тебя: выбросят бутоны, которые в одни прекрасный день осыплются, так и не раскрывшись. Ты рыхлишь землю, а они колют тебя шипами. Но когда распускается хоть один-единственный цветок, это стоит того…