Видимо, старик полагал, что любовь Ники способна помочь Муонгу преодолеть душевную боль и заставить вернуться туда, откуда он пришел.
— Он не доверяет мне, — печально сказала девушка. — Я для него — вазунгу. Он не любит меня. Он не хочет говорить со мной…
Нганга внимательно выслушал ее.
— Время, — произнес он наконец. — Сейчас — нет. Другая луна — ждать.
Знахарь жестом показал, что Ника свободна.
Она направилась к выходу, но внезапно остановилась.
— Нганга! Что такое — нагхада? — это было то слово, которое произнес Муонг в ответ на вопрос вождя, почему он хочет в одиночку сразиться с леопардом; оно не давало Нике покоя.
— Муонг — говорить. Нганга — знать. Нагхада — честь.
Любимое слово Белого Воина, так часто повторяемое, что старик запомнил его среди немногих отвлеченных понятий.
«Честь, вот оно как…» — поразилась Ника.
Мвиру хотел знать, что заставляет лучшего охотника идти на безумный риск, и согласился, что нагхада — достойный повод. Он ведь вернулся с охоты с пустыми руками и должен был восстановить честь. Дурацкая, неуместная никина шутка бросила человека в когти леопарда…
Теперь можно раскаиваться сколько угодно, а Муонг будет лежать, кусая серые, растрескавшиеся от жара губы.
Когда девушка вернулась в хижину, ей было неловко даже смотреть на Муонга. Но тот, за прошедшие дни начавший чувствовать себя немного лучше, спросил:
— О чем Нганга говорил с тобой?
— О тебе, — честно призналась Ника, — он… сказал, что у тебя все будет хорошо.
— Врешь! Он, наверняка, просил тебя, чтобы ты хоть наизнанку вывернулась, а убедила меня покинуть племя, — возразил Муонг. — Старик мечтает об этом чуть ли не с первого дня моего появления здесь.
— Но он убежден: так будет лучше для тебя.
— Я сам знаю, что для меня лучше, Бара. И хватит об этом. Я тебе уже говорил: мой дом — здесь.
— Ну ладно, ладно, — успокаивающе произнесла Ника, заметив, как взволновала его эта тема. — Не расстраивайся, я же не потащу тебя силой в Европу.
Муонг прикрыл глаза. Он был очень слаб, но непрекращающаяся боль не позволяла ему заснуть.
— Бара, — через некоторое время позвал он, — поговори со мной.
— Тебе не стоит много болтать, — сказала девушка. — Нганга принес отвар из трав. Попей, тебе будет легче. И вздремни, это лучшее лекарство…
— Потом, — мужчина взял ее руку и положил себе на живот, прямо на шов. — Так… хорошо. — Его губы тронула вымученная улыбка. — Просто сиди и не двигайся.
Ника не подчинилась, начав осторожно гладить его живот и грудь.
— Ничего, Муонг, скоро ты встанешь на ноги, — пообещала она. — Знаешь, я очень испугалась, когда с тобой случилась беда. Ведь это я виновата, что ты пошел на леопарда в одиночку.
— Никто не виноват, я сам поступил как последний идиот, — возразил он. — Ты умеешь петь, Бара?
— Вообще-то, не очень, — призналась Ника, удивленная столь странным вопросом. — Никогда особенно этого не любила.
— Мне трудно это понять… Вот Глария умела. Когда я на тебя не смотрю, Бара, мне кажется, что ты — она.
— Глария? Кто это?
— Самая прекрасная женщина на земле. Вот только я ей не нужен.
— Может, ты ошибаешься, — попыталась успокоить его Ника, — и сейчас она тоже думает о тебе.
— Нет. Она давно забыла о моем существовании.
— Муонг, ты оказался здесь — из-за нее?
— В некоторой степени, — он не стал спорить. — Были и другие причины, почему я превратился в охотника за сокровищами, наемника. Честно говоря, тогда мне было наплевать на собственную жизнь. Шесть зим назад…
По листьям продолжал однообразно шуршать дождь.
Ника ждала продолжения, но мужчина молчал, и она не сразу поняла, что Муонг заснул.
Впервые за время, прошедшее с момента трагедии, его дыхание стало тихим и ровным, а не поверхностным и частым, словно у запутавшейся в силках птицы.
Девушка тоже задремала, и ей приснился Город.
На крутом обрыве над океаном она увидела огромную, поражающую своим величием крепость-дворец из кораллового известняка.
Миг — и Ника внутри. Во сне это казалось естественнейшей вещью.
В любом случае тут ничего не было, если не считать мелких животных и густую растительность, давно заполонившую дворы, залы, коридоры и многочисленные комнаты. Из щелей лезла трава, а белый известняк потемнел из-за обосновавшихся на нем коричневых и красноватых лишайников; кое-где бархатный мох придавал ему чуть зеленоватый оттенок. На облупившейся штукатурке местами сохранился богатый орнамент, а в дверных проемах — украшенные вычурной резьбой рамы. К главному входу во дворец-крепость вела широкая лестница, над которой бесшумно порхали бабочки с яркими крыльями, а по разрушенным ступеням сновали юркие ящерицы. Там, где прежде были цветущие фруктовые сады, успели вырасти вековые деревья, а в каналах, по которым некогда журчала холодная вода, вовсю квакали лягушки.
Ника продвигалась дальше, осторожно ступая и прислушиваясь к гулкому эху собственных шагов.
Девушка ни на миг не забывала, зачем пришла, и потому продолжала переходить из одного зала в другой в поисках того места, где по преданию Сын Света оставил драгоценный талисман.
Выйдя в один из дворов, она едва успела остановиться: здесь трава так искусно замаскировала глубокую яму среди развалин, что Ника едва не угодила в нее. Но вместо того, чтобы обойти опасное место, девушка встала на колени и наклонилась над зияющей чернотой.
«Интересно, — подумалось ей, — какая здесь глубина?»
Ника подобрала камешек, бросила его в яму и принялась считать.
Она досчитала до тридцати, когда далекий тихий всплеск возвестил о том, что камешек достиг дна. Хмыкнув, она собралась подняться, но тут кто-то с силой толкнул ее в спину. И девушка, не удержавшись на краю бездны, с криком полетела вниз, во тьму…
Собственный отчаянный вопль разбудил ее.
Ника с облегчением обнаружила, что по-прежнему в хижине Муонга, но лежит, покрытая с ног до головы ледяной испариной, дрожа, выбивая зубами настоящую дробь.
Сон был таким ярким и реальным, как никогда прежде.
— Бара? — встревожено окликнул ее Муонг. — Что с тобой?
— Ничего, — выдавила девушка, чувствуя себя виноватой за то, что разбудила его: человек только-только сумел заснуть, вопреки терзавшей его боли, и вот, пожалуйста… — Мне приснился кошмар.
— Ты так кричала… ты хоть запомнила свой сон?
— Да. Я была в Городе, — Ника, не видя никакого смысла врать, подробно рассказала обо всем, что испытала, вплоть до последнего момента, когда оказалась сброшенной в яму.
— Там действительно очень глубоко, около ста локтей. Туда кидали преступников. Если кто-то и не разбивался насмерть, все равно жить ему оставалось недолго: яма связана с океаном и с наступлением прилива почти до краев заполняется водой; ее замшелые стены буквально усеяны крабами.
— Откуда ты все это знаешь? — изумилась Ника.
— Я спускался до самого дна, воспользовавшись прочно сплетенными лианами. И вообще излазил все развалины Города вдоль и поперек. А вот откуда тебе обо всем известно? Точнее описать нельзя, чем это только что сделала ты; надо видеть все своими собственными глазами…
— Сон, — повторила девушка. — Сегодня. И прежде тоже — он часто повторяется. Это началось еще в Европе, и с тех пор не дает мне покоя. Сын Света…
Мужчина так резко дернулся, что Ника испугалась, как бы он не повредил себе. И действительно: он, не сумев сдержаться, громко застонал, задохнувшись от муки.
— О боги, Муонг, — от жалости к нему у девушки сжалось сердце, — осторожнее!
Переждав приступ, он вновь заговорил:
— Ничего, — голос его звучал слабо и глухо, — не обращай внимания. Значит, ты слышала о Сыне Света. Кто тебе рассказал? Я был уверен, что вазунгу не ведают о нем.
— Не знаю, как другие вазунгу, но мои спутники, те, с которыми я прибыла сюда, и даже наш проводник никогда о нем не упоминали.
— Что случилось с проводником?
— Он исчез, бросив нас в джунглях. Думаю, он сбежал, — сообщила девушка, — и после этого мы уже были обречены. А ведь мы хорошо ему заплатили. Подло с его стороны было так с нами поступить, ты не находишь?
Муонг хмыкнул и сморщился от боли.
Ника снова положила ему руку на живот, стараясь легкими прикосновениями успокоить страдание.
— Ни один так называемый проводник, вызывающийся сопровождать охотников за сокровищами, на самом деле не знает дороги в Город. Все они ловко лгут, надеясь на щедрую награду простаков, а потом преспокойно поворачивают обратно, будучи убеждены, что с них никто никогда не спросит за это. Некому спрашивать: еще ни один одержимый вазунгу не вернулся назад, все стали жертвами леса.
— Меня предупреждали об этом, — кивнула девушка. — И, между прочим, упоминали, что помочь мне способен лишь Белый Воин. Но тогда я не знала, кто такой Белый Воин! Но я нашла его — тебя. К слову, некоторые считают, что Сын Света вообще не умирал и не подвержен старости. Дескать, он живет до сих пор, но носит другое имя. Кое-кто уверен, что он — ты.
— Увы, Сына Света жрецы убили семьсот лет назад. Его сбросили в ту самую яму, которая так напугала тебя во сне.
— Ужасно.
— Кто все-таки рассказал тебе о нем? — настойчиво спросил Муонг.
— Его последователи. Представь себе, они есть. Город имеет выход к морю. Давным-давно вазунгу там побывали. Для них не было секретом, что властитель Города, носившего славное имя Элментейт, — проповедник нового Единого Бога. У него нашлись ученики, здесь, в Заповедном Лесу. Они покинули свой народ и отправились в иные племена. Но их убили. Всех, за исключением нескольких человек, основавших Братство Огня. Прошли века, и один из их последователей отыскал меня. Ему открылось, будто бы именно я — та, кому судьбой предначертано найти талисман!
— Сын Света носил его возле сердца. Но, когда понял, что смерть близка, спрятал. Куда? Неведомо…
— Члены Братства считают, что с помощью него сумеют разобраться в древних знаниях…