– А его имя? – спросил Джек. – Как его звали?
– Мой господин, я не знаю. Волки называли его Человек-кнут. Рабы называли его Дьяволом. Я бы сказал, что правы и те и другие.
– Он одевался как щеголь? Бархатные камзолы? Башмаки с пряжками?
Андерс закивал.
– И сильно душился?
– Да! Точно, душился!
– А его кнут заканчивался косичками из сыромятной кожи с металлическими наконечниками?
– Верно, мой господин. Злой хлыст. И управлялся он с ним очень ловко.
Это был Осмонд. Это был Лучезарный Гарденер. Он был здесь, надзирал за каким-то проектом Моргана… потом королева заболела, и Осмонда призвали в летний дворец, где и состоялось наше радостное знакомство.
– А его сын? Как выглядел его сын? – спросил Джек.
– Худой, – медленно ответил Андерс. – Один глаз плавал. Это все, что я помню. Он… мой господин, разглядеть сына Человека-хлыста было трудно. Волки боялись его даже больше, чем отца, хотя он не носил с собой хлыста. Они говорили, что он тусклый.
– Тусклый, – задумчиво повторил Джек.
– Да. Так они называют людей, которых трудно разглядеть, независимо от того, как пристально ты на них смотришь. Стать невидимым невозможно – так говорят Волки, – но можно замутить свой образ, если знаешь как. Большинство Волков это умеют, и это маленькое шлюхино отродье тоже умело. Так что я помню лишь его худобу и плавающий глаз, а еще… он был уродлив, как черный сифилитический грех.
Андерс помолчал.
– Ему нравилось причинять боль животным. Маленьким зверькам. Он уносил их под крыльцо, и я слышал ужасные крики. – Андерса передернуло. – Это одна из причин, по которым я предпочитал оставаться в своем доме, знаешь ли. Не могу слышать, как маленькие зверьки кричат от боли. Меня от этого мутит, да.
Рассказ Андерса вызвал у Джека сотню новых вопросов. Особенно ему хотелось побольше узнать о Волках – одно только их упоминание будило в Джеке и радость, и безмерную тоску по Волку, навсегда оставшемуся в его сердце.
Но времени было в обрез, утром этот человек собирался отправиться на запад через Проклятые земли, и орда обезумевших учителей, ведомая самим Морганом, могла в любой момент ворваться сюда из Другого места, как называл его Андерс. А Ричард мог проснуться и поинтересоваться, кто этот Морган, о котором они говорят, и кто этот мутный подросток, подозрительно похожий на его соседа по Нелсон-Хаусу.
– Они пришли, – подытожил Джек. – Эта команда пришла во главе с Осмондом… во всяком случае, он ими руководил, пока его не отозвали, а еще ему приходилось читать вечерние проповеди в часовне в Индиане…
– Мой господин? – На лице Андерса отражалось полнейшее замешательство.
– Они пришли и построили… что? – Джек уже знал ответ, но хотел услышать его от Андерса.
– Железную дорогу, – ответил Андерс. – Они проложили рельсы на запад через Проклятые земли. Рельсы, по которым я завтра отправлюсь в путь.
– Нет, – возразил Джек. Жаркое волнение солнцем вспыхнуло у него в груди, и он поднялся. В голове снова что-то щелкнуло, как будто опять сложились воедино важные части пазла.
Лицо Джека засияло пугающе прекрасным светом, и Андерс с грохотом повалился на колени. От этого шума Ричард пошевелился и сонно сел.
– Не ты, – произнес Джек. – Я. И он. – Джек указал на Ричарда.
– Джек? – Ричард смотрел на него сонными подслеповатыми глазами. – О чем ты говоришь? И почему этот человек обнюхивает пол?
– Мой господин… твоя воля, разумеется… но я не понимаю.
– Не ты, – повторил Джек. – Мы. Мы забираем у тебя поезд.
– Но, мой господин, зачем? – выдохнул Андерс, не решаясь поднять на Джека глаза.
Джек Сойер смотрел в темноту за окном.
– Потому что там, где заканчиваются эти рельсы, есть кое-что… там, где заканчиваются эти рельсы, или чуть дальше, есть то, что мне нужно.
ИнтерлюдияСлоут в этом мире (IV)
Десятого декабря закутанный в теплую одежду Морган сидел на неудобном маленьком деревянном стуле рядом с кроватью Лили Сойер. Он мерз, несмотря на толстое кашемировое пальто и глубоко засунутые в карманы руки, но пребывал в отличном расположении духа. Лили умирала. Уходила в то место, откуда не возвращаются, даже если ты королева и лежишь на кровати размером с футбольное поле.
Кровать Лили не поражала великолепием, да и она сама ничем не походила на королеву. Болезнь украла ее красоту, Лили сильно исхудала и состарилась на добрых двадцать лет. Слоут не отказал себе в удовольствии задержать взгляд на выступавших надбровных дугах, на лбу, напоминавшем панцирь черепахи. Контуры исхудалого тела Лили едва угадывались под простынями и одеялами. Слоут знал, что «Альгамбра» получает хорошие деньги, оставляя Лили Кавано Сойер в одиночестве, потому что платил за это он сам. Они больше не отапливали ее номер. Из постояльцев в отеле осталась лишь она. Помимо дневного портье и повара, в «Альгамбре» работали только три горничные-португалки, которые прибирались в фойе и коридорах. Именно они снабдили Лили одеялами. Сам Слоут обосновался в «люксе» по другую сторону коридора и приказал дневному портье и горничным не спускать с Лили глаз.
Заметив, что Лили открыла глаза, он заговорил:
– Ты выглядишь лучше, Лили. Я действительно думаю, что есть признаки улучшения.
Губы Лили зашевелились:
– Не понимаю, зачем ты притворяешься, будто в тебе есть что-то человеческое, Слоут.
– Я твой лучший друг.
Теперь, когда она открыла глаза, он видел, что они не такие тусклые, как ему хотелось бы.
– Убирайся отсюда, – прошептала она. – Ты мерзок.
– Я пытаюсь тебе помочь и хочу, чтобы ты об этом помнила. Все бумаги у меня с собой, Лили. Тебе надо лишь подписать их. Как только ты это сделаешь, вы с сыном будете обеспечены до конца жизни. – Слоут хмуро смотрел на Лили. – Между прочим, мне так и не удалось найти Джека. Ты с ним разговаривала в последнее время?
– Ты знаешь, что нет, – ответила Лили, но не заплакала, как рассчитывал Слоут.
– Я действительно думаю, что мальчик должен быть здесь, знаешь ли.
– Да пошел ты.
– Пожалуй, пойду и воспользуюсь твоим туалетом. – Слоут поднялся. Лили вновь закрыла глаза, игнорируя его. – Надеюсь, мальчик не попадет в беду. – Он медленно приблизился к кровати Лили. – Такие ужасы случаются на дороге… – Лили не реагировала. – Не хочется даже думать об этом. – Он подошел к изножью кровати и проследовал к двери в ванную. Лили лежала под простынями и одеялами, как смятый лист бумаги. Слоут скрылся в ванной.
Потер руки, мягко прикрыл дверь, включил оба крана над раковиной. Из кармана пальто достал маленький коричневый двухграммовый пузырек, из внутреннего кармана пиджака – небольшой футляр с зеркалом, бритвенным лезвием и короткой медной трубкой. Отсыпал на зеркало примерно осьмушку грамма чистейшего – какой только можно найти в Штатах – кокаина «Перуанский снежок». Потом ритуально «порубил» горку лезвием и сформировал две короткие толстые полоски. Втянул через медную соломинку. Ахнул, резко вдохнул, задержал дыхание на несколько секунд. Носовые проходы раскрылись, как тоннели, а проникшее внутрь снадобье уже начало действовать. Слоут подставил руки под воду, затем, чтобы поберечь нос, вдохнул ноздрями немного воды с большого и указательного пальцев. Вытер руки и лицо.
Этот чудесный поезд, позволил он себе подумать. Этот чудесный, чудесный поезд. Готов спорить, им я горжусь больше, чем собственным сыном.
Морган Слоут наслаждался видением своего драгоценного поезда, одинакового в обоих мирах, первым конкретным воплощением давно разработанного плана по приобщению Долин к современным достижениям научно-технического прогресса; поезда, прибывающего в Пойнт-Венути с таким полезным грузом. Пойнт-Венути! Слоут улыбался, а кокаин простреливал мозг, неся с собой обычное послание: все будет хорошо, все будет хорошо. Маленькому Джеки Сойеру очень повезет, если он сумеет покинуть старый городок Пойнт-Венути. Собственно, ему очень повезет, если он доберется туда, учитывая, что для этого нужно пересечь Проклятые земли. Но наркотик напомнил Слоуту, что будет очень неплохо, если Джек попадет в этот опасный, искаженный маленький Пойнт-Венути. И Слоут бы предпочел, чтобы Джек пережил и встречу с черным отелем, который являл собой не доски и гвозди, не камни и кирпичи, а нечто живое… потому что мальчишка мог выйти оттуда с Талисманом в своих вороватых маленьких ручонках. А если бы такое случилось…
Да, если это замечательное событие произойдет, тогда все действительно будет хорошо.
И Джек Сойер, и Талисман будут разрезаны пополам.
И он, Морган Слоут, наконец-то получит полотно, которого заслуживал его талант. На мгновение он увидел себя, раскинувшего руки над усыпанными звездами просторами, над мирами, слившимися воедино, как любовники в постели, надо всем, что защищал Талисман, надо всем, чего он жаждал, когда покупал «Эджинкорт» многие годы назад. Джек мог принести ему все это. Наслаждение. Славу.
Чтобы отпраздновать сию мысль, Слоут вновь достал из кармана пузырек, но на этот раз обошелся без ритуала и не стал прибегать к помощи зеркала и бритвы. Просто зачерпнул маленькой ложечкой белый порошок и втянул его сначала одной ноздрей, потом другой. Как же сладко!
Шмыгая носом, он вернулся в спальню. Лили вроде бы чуть приободрилась, но свидетельство того, что она не при смерти, не могло испортить хорошего настроения Слоута. Ее яркие, странным образом пустые запавшие глаза не отрывались от него.
– Дядя Блоут приобрел новую отвратительную привычку, – усмехнулась она.
– А ты умираешь. И что хуже?
– Будешь и дальше нюхать эту дрянь – тоже начнешь умирать.
Не обращая внимания на ее враждебность, Слоут вернулся к хлипкому деревянному стулу.
– Ради Бога, Лили, пора тебе повзрослеть. Теперь все нюхают кокаин. Ты отстала от жизни – отстала на долгие годы. Хочешь попробовать? – Он достал пузырек и покачал на цепочке, которая заканчивалась маленькой ложечкой.