– Ничего не случится, если я немного посплю? – спросил Ричард, отодвигая автоматные магазины и устраиваясь в углу. Он накрылся пончо Джека. – Все эти подъемы и спуски. Думаю, я действительно болен, потому что чувствую себя совершенно вымотавшимся.
– Не случится, – заверил Джек. У него, похоже, открылось второе дыхание. И он понимал, что скоро оно ему очень понадобится.
– Я чую океан. – В голосе друга Джек услышал удивительную смесь любви, ненависти, ностальгии и страха. Глаза Ричарда закрылись.
Поезд развил максимальную скорость. Никогда раньше Джек не чувствовал так остро, что конец – какой-то, но конец – столь близок.
Еще до захода луны печальные и пугающие ландшафты Проклятых земель остались позади. Вновь появилась «пшеница». Чуть отличавшаяся от той, что росла в Эллис-Бриксе, но лучившаяся чистотой и здоровьем. Джек услышал далекие крики птиц, вроде бы чаек. В этих криках звучало невыносимое одиночество, особенно острое среди бескрайних полей с едва ощутимым ароматом фруктов и все более усиливающимся запахом морской соли.
После полуночи появились деревья, главным образом хвойные, и сосновый дух, смешиваясь с висевшим в воздухе привкусом соли, казалось, укреплял связь между местом, куда Джек направлялся, и местом, откуда он отбыл. Джек и его мать редко бывали в северной Калифорнии – возможно, потому, что Блоут часто там отдыхал, – но Джек помнил слова Лили о том, что местность в Мендосино и Саусалито выглядит совсем как Новая Англия, вплоть до домов, «солонок» и «кейп-кодов». Поэтому съемки многих фильмов, действие которых разворачивалось в Новой Англии, проводились на севере штата, а не на другом побережье страны, и чаще всего зрители не замечали разницы.
Так, значит, я странным образом возвращаюсь в то самое место, откуда уехал.
Ричард: «Ты собираешься сражаться с армией?»
Джека радовало, что Ричард заснул, и ему не пришлось отвечать на этот вопрос; во всяком случае, пока.
Андерс: «Дьявольские штуковины. Для плохих Волков. Чтобы отвезти к черному отелю».
Дьявольскими штуковинами оказались автоматы «узи», пластичная взрывчатка, гранаты. Дьявольские штуковины находились в поезде. Плохие Волки – нет. Товарный вагон, однако, пустовал, и Джеку этот факт показался очень убедительным.
Вот тебе история, Ричи-бой, и я очень рад, что ты спишь, а потому мне нет необходимости рассказывать ее. Морган знает, что я приду, и планирует вечеринку-сюрприз. Только из торта должны выпрыгнуть не голые красотки, а оборотни, и в качестве подарков они предложат автоматы «узи» и гранаты. Что ж, поезд мы, можно сказать, похитили и приедем за десять или двенадцать часов до положенного срока, но если мы направляемся в лагерь, полный Волков, ожидающих появления долинского «чу-чу» – а я думаю, что именно туда мы и направляемся, – чтобы остаться в живых, нам потребуется вся возможная внезапность.
Джек провел рукой по щеке.
Будет проще остановить поезд на достаточном расстоянии от ударного отряда Моргана и по широкому кругу обойти лагерь. Проще и безопаснее.
Но тогда плохие Волки останутся живы, Ричи, ты это понимаешь?
Джек посмотрел на арсенал, лежавший на полу кабины, и спросил себя, действительно ли он планировал рейд коммандос на Волчью бригаду Моргана. Тех еще коммандос. Старого доброго Джека Сойера, короля бродяг-посудомойщиков, и его коматозного закадычного друга Ричарда. Джек задался вопросом, а не рехнулся ли он. Похоже на то, потому что именно это он и планировал. Морган со всеми его Волками никак не могли такого ожидать… и уж очень они достали Джека, очень-очень. Чертовски достали. Высекли его самого, убили Волка. Уничтожили школу и большую часть здравомыслия Ричарда. А Морган Слоут наверняка сейчас в Нью-Хэмпшире, не дает покоя матери Джека.
Безумие или нет, пришел час расплаты.
Джек наклонился, поднял один из заряженных автоматов и положил на колени. Поезд продолжал катиться по рельсам, а запах соли усиливался.
В предрассветные часы Джек немного поспал, привалившись к рычагу. Наверное, он бы не слишком обрадовался, узнав, что шутники прозвали подобные рычаги «чертовой кочергой». С приходом зари Джека разбудил Ричард.
– Что-то впереди.
Прежде чем посмотреть вперед, Джек взглянул на Ричарда. Он надеялся, что при дневном свете тот будет выглядеть лучше, но даже слабого свечения зари хватало, чтобы понять, что Ричард болен. В свете нового дня его кожа из серой стала желтой… но не более того.
– Эй! Поезд! Привет тебе, большой гребаный поезд! – Эти крики больше напоминали звериный рев. Джек повернул голову.
Они приближались к маленькой сторожке, напоминавшей блиндаж.
У сторожки стоял Волк, но его сходство с Волком Джека ограничивалось сверкающими оранжевыми глазами. У этого Волка голова казалась невероятно плоской, словно чья-то рука срезала верхнюю часть черепа. И все лицо выглядело придатком к нижней челюсти, которая напоминала булыжник, зависший над обрывом. Даже написанная на этом лице нежданная радость не могла скрыть чудовищной тупости его обладателя. Вдоль щек висели косички. На лбу виднелся шрам в виде буквы «Х».
Волк носил некое подобие униформы наемника – в его представлении: мешковатые зеленые штаны и черные ботинки с отрезанными мысками, чтобы не сдавливали когтистые волосатые пальцы.
– Поезд! – прокричал или прорычал Волк. До него оставалось не более пятидесяти ярдов. Он начал подпрыгивать, широко улыбаясь, защелкал пальцами. С нижней челюсти неприглядными ошметками летела пена. – Поезд! Поезд! Гребаный поезд ПРЯМО ЗДЕСЬ И СЕЙЧАС! – Его рот раскрылся в широченной улыбке, продемонстрировав огромное количество сломанных желтых клинков. – Вы, парни, чертовски рано, хорошо, хорошо!
– Джек, кто это? – спросил Ричард. Его рука панически сжимала плечо друга, но голос, надо отдать ему должное, звучал спокойно.
– Это Волк. Один из Волков Моргана.
Ну вот, Джек, ты и произнес его имя. Придурок!
Но волноваться об этом времени не было. Они почти поравнялись со сторожкой, и Волк определенно собирался запрыгнуть в кабину. А пока отплясывал в пыли в своих обрезанных ботинках. Из-под пересекавшего голую грудь пустого патронташа торчала рукоятка ножа, но никакого огнестрельного оружия не наблюдалось.
Джек переключил «узи» на стрельбу одиночными патронами.
– Морган? Кто такой Морган? Какой Морган?
– Не сейчас, – отрезал Джек.
Он полностью сосредоточился на Волке. Ради него растянул губы в широкой, словно приклеенной улыбке, держа «узи» на коленях, чтобы Волк не увидел автомат раньше времени.
– Поезд Андерса! Все-твою-мать-хорошо! Здесь и сейчас!
Справа от кабины, над широкой подножкой, торчала большая рукоятка-скоба. Ухмыляясь, роняя на подбородок слюну, Волк – очевидно, безумный – схватился за скобу и легко запрыгнул на подножку.
– Эй, а где старик? Волк! Где…
Джек поднял «узи» и вогнал пулю в левый глаз Волка.
Яростный оранжевый свет погас, как огонек свечи от сильного порыва ветра. Волк свалился с подножки, напоминая человека, спиной падающего в воду. Тяжело грохнулся о землю.
– Джек! – Ричард развернул Джека к себе. Он казался не менее безумным, чем Волк, только его лицо перекосило от ужаса – не от радости. – Ты говорил про моего отца? Мой отец в этом замешан?
– Ричард, ты мне доверяешь?
– Да, но…
– Тогда давай не будем про это. Давай не будем. Сейчас не время.
– Но…
– Возьми автомат.
– Джек…
– Ричард, возьми автомат!
Ричард наклонился и поднял с пола «узи».
– Я ненавижу оружие, – сказал он.
– Да, знаю. Сам не очень-то его люблю, Ричи-бой. Но пришло время расплаты.
Рельсы приближались к высокому бревенчатому частоколу. Из-за него доносились хрипы, крики, ритмичные хлопки, топот марширующих по голой земле ног. Другие звуки не поддавались распознаванию, но в совокупности они подсказали Джеку, что происходило за забором: там муштровали солдат. От сторожки до частокола было полмили, и Джек сомневался, что за всем этим шумом кто-то расслышал его одиночный выстрел. Электрический поезд ехал почти бесшумно. Они могли в полной мере воспользоваться эффектом внезапности.
Рельсы исчезали под закрытыми двустворчатыми воротами в бревенчатой стене. Джек видел свет, проникавший сквозь щели между плохо ошкуренными бревнами.
– Джек, тебе бы лучше сбросить скорость. – Они находились в ста пятидесяти ярдах от ворот. За стеной ревели голоса: «Кгу-хом! Гас-дфа! Тги-шетыре! Кгу-хом!»
Джек вновь подумал о зверолюдях Герберта Уэллса, и по его телу пробежала дрожь.
– Нельзя, дружок. Мы проломим ворота. Еще успеешь спеть «Рыбное приветствие»[33].
– Джек, ты рехнулся!
– Знаю.
Сто ярдов. Аккумуляторы гудели. Шипя, выстрелила голубая искра. По обеим сторонам железнодорожного пути тянулась голая земля. Никакой «пшеницы», подумал Джек. Напиши Ноэл Коуард пьесу о Моргане Слоуте, наверняка назвал бы ее «Выжженная душа».
– Джек, а если этот паршивый поезд сойдет с рельсов?
– Очень даже возможно.
– А если проедет ворота, и рельсы сразу закончатся?
– Тогда нам не повезет, верно?
Пятьдесят ярдов.
– Джек, ты действительно рехнулся?
– Похоже на то. Сними автомат с предохранителя, Ричард.
Ричард передвинул рычажок.
Тяжелые шаги… хрипы… марширующие ноги… скрип кожи… крики… нечеловеческий смеющийся вопль, заставивший Ричарда сжаться. Но при этом Джек видел написанную на лице друга решимость, а потому с гордостью улыбнулся. Он встанет со мной плечом к плечу… Рациональный Ричард или нет, но он действительно встанет со мной плечом к плечу.
Двадцать пять ярдов.
Крики… визги… команды… жуткий громовой крик: «Г-р-о-о-о-О-О-О-О!» – от которого волосы на затылке Джека встали дыбом.