мета, смеясь под марлевой повязкой и щелкая пальцами.
– Он там! – сквозь смех крикнул Бадди Паркинс курам. – Клянусь Богом, он там, он добрался, куда хотел, и теперь это у него!
Позже он почти убедил себя – почти, но не совсем, – что каким-то образом закайфовал от запаха куриного помета. Хотя, конечно, с ним случилось что-то совсем другое. Ему было откровение, пусть он и не мог вспомнить, что именно ему открылось… Бадди полагал, что нечто подобное случилось с одним английским поэтом, о котором им рассказывал в старших классах учитель литературы: этот парень накурился опиума и, обкуренный, начал писать поэму о каком-то выдуманном китайском борделе… а вернувшись в реальный мир, не смог ее закончить.
Вроде того, подумал Бадди, зная, что ошибается. Он не мог точно вспомнить причину столь неземной радости, но, как и Донни Киган, навсегда запомнил, как эта радость пришла, такая чистая и безмерная, и не забыл сладостно-неистовое чувство прикосновения к великому приключению, когда на мгновение ему открылся какой-то удивительный белый свет, вобравший в себя все цвета радуги.
В старой песне Бобби Дарина поется: «И земля отхаркивает корни / в сапогах, чтобы бежать проворней, / и отбрасывает прочь… отбрасывает прочь». Эту песню дети, проживающие в Кайюге, штат Индиана, восприняли бы с пониманием, вот только популярна она была задолго до их рождения. «Лучезарный дом» пустовал чуть больше недели, но местная детвора уже утверждала, что там живут призраки. С учетом страшных находок, сделанных у огораживавшей Дальнее поле каменной стены, появлению таких слухов удивляться не приходилось. Табличка «ПРОДАЕТСЯ», выставленная на лужайке перед домом девятью днями раньше, выглядела так, будто простояла здесь целый год, а риелтор уже снизил цену и подумывал над тем, чтобы сделать это вновь.
Но так уж сложилось, что снижать цену не пришлось. Когда первые снежинки упали на Кайюгу из свинцовых облаков (Джек Сойер в этот момент прикасался к Талисману в двух тысячах миль к западу), взорвались стоявшие за кухней баллоны для сжиженного газа. Механик «Газовой и электрической компании восточной Индианы» приезжал неделю назад и откачал весь газ в резервуар, установленный в кузове его грузовика. Он клялся, что мог заползти в любой из этих баллонов с зажженной сигаретой и ничего бы не случилось, но они взорвались в тот самый момент, когда окна «Бара Апдайка» вылетели на улицу (вместе с несколькими посетителями, которые носили сапоги… их потом увезли «скорые» из Элмиры).
«Лучезарный дом» сгорел дотла в считанные минуты.
Скажите «аллилуйя».
Во всех мирах что-то сместилось и замерло в несколько ином положении, словно огромный зверь… но в Пойнт-Венути зверь этот находился в земле. Он проснулся и зарычал. И не засыпал в течение последующих семидесяти девяти секунд, согласно данным сейсмологической-лаборатории Калифорнийского технологического института.
Землетрясение началось.
Глава 44Землетрясение
Прошло какое-то время, прежде чем Джек осознал, что «Эджинкорт» трясется, грозя развалиться на части, и его это не изумило. Потому что он оседлал изумление и мчался на нем. В каком-то смысле Джек находился не в «Эджинкорте», или в Пойнт-Венути, или в округе Мендосино, или в Калифорнии, не в Америке, или в Долинах, или где-либо еще, но пребывал и в них, и в бесконечном числе других миров одновременно. Причем не в каком-то конкретном месте всех этих миров, а повсюду, потому что он был этими мирами. Талисман, похоже, являл собой нечто большее, чем представлял отец Джека. Он был не только осью всех возможных миров, он вбирал в себя все миры – и миры, и пространства между ними.
Весь этот трансцендентализм вполне мог свести с ума святого тибетского отшельника, размышляющего о смысле жизни в уединении горной пещеры. Джек Сойер был везде, Джек Сойер был всем. В мире, отстоящем от Земли на пятьдесят тысяч других миров, травинка умирала от жажды на никому не ведомой равнине посреди континента, расположенного примерно на месте Африки, и Джек умирал с этой травинкой. В другом мире драконы совокуплялись в центре облака высоко над землей, и яростное дыхание их экстаза смешивалось с холодным воздухом, с дождем, которому предстояло потоками излиться на землю. Джек был драконом; Джек был драконихой; Джек был спермой; Джек был яйцеклеткой. Далеко-далеко, за миллион вселенных отсюда, три пылинки плавали рядом в межзвездном пространстве. Джек был и пылинками, и межзвездным пространством. Галактики разворачивались над его головой, будто длинные бумажные ленты, и судьба случайным образом пронзала их, превращая в макрокосмические магнитофонные записи пианиста, который сыграет все, от регтайма до панихиды. Счастливые зубы Джека вгрызались в апельсин; несчастная плоть Джека кричала, когда ее рвали чужие зубы. Он был триллионом пыльных катышков под миллиардом кроватей. Он был детенышем кенгуру, грезящим о своей предыдущей жизни в сумке матери, которая скакала по пурпурной равнине, где бегали и прыгали кролики размером с оленя. Он был окороком, висящим на крюке в Перу, и яйцами, которые высиживала одна из куриц в курятнике в штате Огайо, который чистил Бадди Паркинс. Он был распыленным пометом, который лез в нос Бадди Паркинса; он был вибрирующими волосками в ноздрях, которые скоро заставят Бадди Паркинса чихнуть; он был микробами, живущими в мокроте, вылетающей из ноздрей при чихании; он был атомами в этих микробах; он был тахионами, несущимися сквозь время назад к большому взрыву, с которого началось творение.
Его сердце дернулось, и тысячи солнц взорвались, став сверхновыми.
Он видел гуголплекс воробьев в гуголплексе миров и знал о падении и благополучии каждого.
Он умер в геенне рудных Ям Долин.
Он жил вирусом гриппа в галстуке Этриджа.
Он мчался ветром над далекими просторами.
Он…
О да, он…
Он был Богом, или кем-то близким к Богу, до такой степени, что разница не имела значения.
– Нет! – в ужасе закричал Джек. – Нет, я не хочу быть Богом! Пожалуйста! Пожалуйста, я не хочу быть Богом, Я ТОЛЬКО ХОЧУ СПАСТИ ЖИЗНЬ МОЕЙ МАТЕРИ!
И внезапно бесконечность сложилась, как карточный веер. Сузилась до луча ослепительно белого света, и он вернулся в бальный зал, где прошли лишь секунды. По-прежнему держа в руках Талисман.
Снаружи земля начала ходить ходуном. Прилив, уже набегавший на берег, внезапно передумал и превратился в отлив, обнажая песок, загоревший дотемна, как бедра старлетки. На песке бились странные рыбы, напоминавшие желатиновые скопления глаз.
Холмы за городом номинально считались сложенными из осадочных пород, но любой геолог сразу сказал бы вам, что эти холмы имеют такое же отношение к осадочным породам, как нувориши – к аристократам. Холмы над Пойнт-Венути состояли из обычной земли, а теперь пошли трещинами, которые поползли в разные стороны. Несколько мгновений холмы еще держались на прежнем месте, но все новые трещины распахивались и захлопывались, словно голодные рты, и в какой-то момент оползни двинулись на город. Потоки земли текли вниз. Некоторые тащили валуны размером с большой трактор.
Волчья бригада Моргана значительно поредела после внезапной атаки Джека и Ричарда на лагерь «Готовность». Теперь Волков стало еще меньше. Многие разбежались, крича и воя от суеверного страха. Некоторые катапультировались в собственный мир. Кто-то спасся, но большинство поглотила земля, разверзшаяся и там. Аналогичные катаклизмы происходили во всех мирах, будто полый щуп-пробоотборник старателя пронзил их насквозь. Группа из трех Волков, одетых в мотоциклетные куртки, успела залезть в свой автомобиль – старый ржавый «Линкольн-Марк-IV» – и проехать полтора квартала под звучавшую из динамиков трубу Гарри Джеймса, прежде чем с неба свалился валун и расплющил их в лепешку.
Другие Волки просто с криком бежали по улицам, их Изменение началось. Женщина с цепочками в сосках спокойно вышла перед одним из них. Принялась рвать волосы на голове. Протянула Волку зажатые в кулаках пряди. Женщина пританцовывала на уходящей из-под ног земле, и окровавленные корни волос покачивались, словно кончики морской травы.
– Вот! – воскликнула она, безмятежно улыбаясь. – Букет! Для тебя!
Не разделявший ее безмятежности Волк одним махом отгрыз женщине голову и побежал, побежал, побежал дальше.
Джек рассматривал Талисман с тем же восторгом, с каким ребенок глядит на пугливого лесного зверька, который вышел из травы и ест из его рук.
Талисман светился в его ладонях, увеличиваясь и уменьшаясь, увеличиваясь и уменьшаясь.
В такт моему сердцебиению, подумал Джек.
Вроде бы Талисман был из стекла, но его поверхность оказалась чуть податливой. Джек надавил, и она подалась сильнее. В местах нажима выстрелили внутрь цветные стрелы: чернильно-синие из-под левой руки, густо-красные – из-под правой. Джек улыбнулся… а потом его улыбка поблекла.
Этим ты, возможно, убил миллиард людей, вызвав пожары, наводнения, бог знает что еще. Помни про здание, рухнувшее в Анголе, штат Нью-Йорк, после того…
– Нет, Джек, – прошептал Талисман, и мальчик понял причину податливости. Талисман был живой. Ну разумеется. – Нет, Джек. Все будет хорошо… все будет хорошо… и всем всегда будет хорошо. Только верь, не отступайся, держись, действуй решительно.
Умиротворенность – и какая глубокая.
Радуга, радуга, радуга, думал Джек и гадал, заставит ли себя когда-нибудь выпустить из рук этот удивительный шар.
На берегу, у променада, Гарденер в ужасе распластался на животе. Его пальцы взрывали песок. Он мяукал.
Морган, пьяно пошатываясь, подошел к нему, стащил с его плеча рацию.
– Оставайтесь под открытым небом! – проревел он и только тут осознал, что забыл нажать кнопку передачи. – ОСТАВАЙТЕСЬ ПОД ОТКРЫТЫМ НЕБОМ! ЕСЛИ ПОПЫТАЕТЕСЬ ВЫБРАТЬСЯ ИЗ ГОРОДА, ПОГИБНЕТЕ ПОД ГРЕБАНЫМИ ОПОЛЗНЯМИ! СПУСКАЙТЕСЬ СЮДА! СПУСКАЙТЕСЬ КО МНЕ! ЭТО ВСЕГО ЛИШЬ ГРЕБАНЫЕ СПЕЦЭФФЕКТЫ! СПУСКАЙТЕСЬ СЮДА! ОЦЕПИТЕ ПЛЯЖ! ТОТ, КТО ПРИДЕТ, БУДЕТ ВОЗНАГРАЖДЕН! ТЕ, КТО НЕ ПРИДЕТ, УМРУТ В РУДНЫХ ЯМАХ И В ПРОКЛЯТЫХ ЗЕМЛЯХ! СПУСКАЙТЕСЬ СЮДА! ЗДЕСЬ ОТКРЫТОЕ МЕСТО! СПУСКАЙТЕСЬ СЮДА, И ВАМ НА ГОЛОВЫ НИЧЕГО НЕ СВАЛИТСЯ! СПУСКАЙТЕСЬ СЮДА, ЧЕРТ БЫ ВАС ПОБРАЛ!