зум Джека попытался уйти в воспоминания о родном ему мире. Любым способом. Щелчок хлыста Осмонда напомнил ему выстрел из духовушки «Дейзи», которую ему подарили в восемь лет. Ему и Ричарду Слоуту.
Осмонд потянулся и схватил Джека за измазанное грязью предплечье белой, похожей на паучью лапку рукой. Привлек мальчика к себе, в эти запахи – старой сладкой пудры и старой затхлой грязи. Странные серые глаза впились в синие глаза Джека. Тот ощущал, как тяжелеет мочевой пузырь, и прилагал все силы к тому, чтобы не надуть в штаны.
– Ты кто? – спросил Осмонд.
Слова повисли в воздухе между ними.
Джек чувствовал, что капитан смотрит на него: лицо сурово, но глаза полны отчаяния. Слышал кудахтанье кур, лай собаки, скрип приближающейся большой телеги.
Скажи мне правду, ложь я отличу сразу, требовал взгляд Осмонда. Ты очень похож на одного плохого мальчика, с которым я однажды повстречался в Калифорнии… Ты тот самый мальчик?
И на мгновение на губах Джека задрожало признание:
Джек, я Джек Сойер, да, я тот мальчик из Калифорнии, королева этого мира была моей матерью, только я умер, и я знаю вашего босса, я знаю Моргана – дядю Моргана, – и я скажу вам все, что вы захотите узнать, если только вы перестанете буравить меня вашими ужасными безумными глазами, да, я все скажу, потому что я всего лишь ребенок, а именно это делают дети, они говорят, они рассказывают все…
Но тут он услышал голос матери, ее насмешливые интонации:
Ты собираешься все рассказать этому парню, Джеки? ЭТОМУ парню? От него воняет, как на распродаже в отделе мужских одеколонов, и он похож на средневекового Чарлза Мэнсона… но поступай как знаешь. Ты сможешь обвести его вокруг пальца – и без труда, – но поступай как знаешь.
– Кто ты? – повторил Осмонд, прижимаясь еще плотнее, и на его лице Джек прочитал полнейшую уверенность – он привык получать у людей интересующие его ответы… и не только у двенадцатилетних мальчишек.
Джек глубоко, со всхлипом, вдохнул (Когда хочешь добиться максимальной громкости, когда хочешь, чтобы тебя услышали на последнем ряду балкона, ты должен задействовать диафрагму, Джеки. Тогда голосовые связки выдадут максимум) и завопил:
– Я СОБИРАЛСЯ ВЕРНУТЬСЯ! КЛЯНУСЬ БОГОМ!
Осмонд, который наклонился вперед, рассчитывая на едва слышный слезливый шепот, отпрянул, словно Джек внезапно ударил его. Наступил одной ногой на хвосты-косички своего кнута и едва не упал.
– Ты, чертов маленький…
– Я СОБИРАЛСЯ ВЕРНУТЬСЯ! ПОЖАЛУЙСТА, НЕ ПОРИТЕ МЕНЯ, ОС-МОНД! Я СОБИРАЛСЯ ВЕРНУТЬСЯ! Я НИКОГДА НЕ ХОТЕЛ ПРИХОДИТЬ СЮДА НИКОГДА Я НИКОГДА Я НИКОГДА…
Капитан Фаррен подскочил к нему и ударил в спину. Джек распластался в грязи, по-прежнему крича.
– Он слабоумный, как я вам и говорил, – услышал он голос капитана. – Я приношу извинения, Осмонд. Можете быть уверены, я выпорю его так, что не останется и клочка целой кожи. Он…
– Что он вообще здесь делает? – взвизгнул Осмонд, тонко и пронзительно, совсем как торговка рыбой. – Что этот сопливый ублюдок здесь делает? Не предлагай мне показать его пропуск! Я знаю, нет у него пропуска! Насколько мне известно, ты мог притащить его сюда, чтобы накормить со стола королевы… чтобы он украл столовое серебро… одного взгляда достаточно, чтобы понять, что он очень плохой, невыносимо плохой, абсолютно плохой!
Вновь щелкнул кнут, но уже не тихим щелчком духовушки «Дейзи» – на этот раз словно грохнул выстрел из винтовки двадцать второго калибра, и Джек успел подумать: Я знаю, к чему все идет, – а потом большая жестокая рука вцепилась ему в спину. Боль ввинтилась в его плоть и начала разрастаться, жаркая и сводящая с ума. Он закричал, извиваясь в грязи.
– Плохой! Ужасно плохой! Абсолютно плохой!
Каждый «плохой» сопровождался щелчком кнута Осмонда, пятерней, впивающейся в спину, криком Джека. Его спина горела. Он понятия не имел, как долго это продолжалось – с каждым ударом ярость Осмонда пылала все ярче, – но тут раздался новый голос:
– Осмонд! Осмонд! Вы здесь! Слава Богу!
И топот бегущих ног.
– Ну? Ну? Что такое? – резко спросил Осмонд, его дыхание чуть сбилось.
Рука схватила Джека за локоть, помогла подняться. Когда он покачнулся, она обхватила его за талию и удержала на ногах. Не верилось, что капитан, который так жестко и грубо тащил его по павильону, мог проявить подобную нежность.
Джек вновь пошатнулся. Мир стремился расплыться перед глазами. Струйки теплой крови текли по спине. Он смотрел на Осмонда с быстро набирающей силу яростью, и ему нравилось ощущать эту ярость. Она служила отличным противоядием страху и замешательству.
Ты это сделал… ты причинил мне боль, ты поранил меня. А теперь слушай, обезьяна. Если у меня появится шанс поквитаться с тобой…
– Ты в порядке? – прошептал капитан.
– Да.
– Что? – прокричал Осмонд двум мужчинам, появление которых прервало наказание Джека.
Первого Джек уже видел: один из денди, мимо которых они с капитаном прошли, направляясь к потайному коридору. Второй чем-то напоминал возницу, с которым Джек столкнулся, едва появившись в Долинах. Этот человек выглядел крайне испуганным, и ему изрядно досталось: кровь из рваной раны на левой стороне головы запеклась, залив практически всю левую щеку. Он поцарапал левую руку, порвал камзол.
– Что ты говоришь, шакал?
– Мой фургон перевернулся на повороте в дальнем конце деревни Мастеровых, – ответил возница. Он говорил медленно, растягивая слова, как человек, еще не отошедший от шока. – Мой сын погиб, господин. Его раздавило бочками. В день майского сева ему только исполнилось шестнадцать. Его мать…
– Что? – вновь взвизгнул Осмонд. – Бочки? С элем? Не из Кингсленда? Ты же не хочешь мне сказать, что перевернул фургон, полный бочек «Кингслендского эля», безмозглый осел? Ты же не хочешь мне этого сказать, да-а-а-а-а?
На последнем слове голос Осмонда взлетел до невообразимых высот, словно он передразнивал оперную диву. Звук вибрировал и переливался. И одновременно Осмонд вновь начал приплясывать… но на этот раз от ярости. Сочетание получилось таким странным, что Джеку пришлось поднять обе руки ко рту, чтобы заглушить непроизвольный смех. От этого движения рубашка заскользила по растерзанной спине, мгновенно отрезвив мальчика еще до того, как капитан шепотом предупредил, что смеяться никак нельзя.
Терпеливо, словно Осмонд упустил самое важное (в чем возница, должно быть, не сомневался), мужчина начал вновь:
– Ему только исполнилось шестнадцать на день майского сева. Его мать не хотела, чтобы он ехал со мной. Я и подумать не мог…
Осмонд поднял хлыст и нанес удар с невероятной, неуловимой для глаза скоростью. Только что он держал кнутовище в опущенной руке, и хвосты-косички из сыромятной кожи месили грязь, а в следующее мгновение уже раздался хлопок – вновь как от выстрела из детской духовушки. Возница, закричав, отшатнулся, закрыл лицо руками. Свежая кровь сочилась сквозь грязные пальцы. Он упал, бормоча сдавленным, булькающим голосом:
– Мой господин! Мой господин! Мой господин!
– Пойдемте отсюда, – простонал Джек. – Быстрее!
– Подожди! – ответил капитан. Его суровое лицо чуть смягчилось. В глазах затеплилась надежда.
Осмонд повернулся к денди, который отступил на шаг, безмолвно шевеля полными алыми губами.
– Это был «Кингсленд»? – тяжело дыша, спросил он.
– Осмонд, вам нельзя так волноваться…
Осмонд чуть приподнял левую руку. Металлические наконечники косичек заскребли по сапогам денди. Тот отступил еще на шаг.
– Не смей указывать, что мне можно, а что – нет. Только отвечай на мои вопросы. Я рассержен, Стивен, я невероятно, страшно рассержен. Это был «Кингсленд»?
– Да, – кивнул Стивен. – Я очень сожалею, но…
– На Сторожевой дороге?
– Осмонд…
– На Сторожевой дороге, осел?
– Да. – Стивен шумно сглотнул.
– Разумеется. – Тощее лицо Осмонда рассекла отвратительная усмешка. – Где находится деревня Мастеровых, как не на Сторожевой дороге? Может ли деревня летать? А? Стивен, может деревня перелететь с одной дороги на другую? Может? Может?
– Нет, Осмонд, конечно же, нет.
– Нет. Значит, эти бочки раскатились по Сторожевой дороге, правильно? И я могу предположить, что перевернувшийся фургон перегораживает Сторожевую дорогу, тогда как лучший в Долинах эль пропитывает землю, чтобы дождевые черви могли уйти в запой? Это правильно?
– Да… да. Но…
– Морган едет по Сторожевой дороге! – взвизгнул Осмонд. – Морган едет, и ты знаешь, как мчатся его лошади! Если дилижанс обогнет поворот и наткнется на этот завал, кучер не успеет остановить лошадей! Дилижанс может перевернуться! Морган может погибнуть!
– Святойбоже, – прошептал Стивен в одно слово. Его бледное лицо побледнело еще сильнее.
Осмонд кивнул.
– Думаю, если дилижанс Моргана опрокинется, нам следует молиться за его смерть, а не выздоровление.
– Но… но…
Осмонд отвернулся и почти побежал к тому месту, где стоял капитан Внешней стражи со своим «сыном». За его спиной несчастный возница все еще копошился в грязи, повторяя: «Мой господин».
Взгляд Осмонда коснулся Джека, а потом сместился, словно мальчика и не существовало.
– Капитан Фаррен! Ты следил за тем, что происходило здесь в последние пять минут?
– Да, Осмонд.
– Следил внимательно? Ничего не упустил? Ты ничего не упустил?
– Думаю, что нет.
– Думаешь, значит? Какой ты прекрасный капитан! Полагаю, мы еще поговорим о том, каким образом такой прекрасный капитан мог стать отцом этой лягушачьей мошонки.
Холодный взгляд вновь коснулся Джека.
– Но сейчас времени для этого нет, правильно? Нет. Я предлагаю тебе взять с десяток твоих самых крепких людей и быстро… нет, очень быстро… отправить их на Сторожевую дорогу. Ты ведь сможешь определить место происшествия по запаху?